Тебе желаю счастья

Глава 26

Нет.

Здесь она не останется.

Я молча подхожу к Стрекозе, хватаю за руку и решительно выдергиваю из-за стола. Она растеряна и смотрит ошалевшим непонимающим взглядом.

— Мы уезжаем, Феврония.

Если вдруг девчонка начнет сопротивляться, клянусь, унесу силком. Но Стрекоза, в глазах которой субтитрами на черном экране проносится немая благодарность и облегчение, лишь торопливо переставляет ноги, поспевая за моим широким шагом.

Кто-то что-то кричит нам вслед, удивленно охает и театрально вздыхает. Плевать. Я открываю дверцу и помогаю девчонке занять пассажирское сидение. Спешно обхожу машину и сажусь за руль. Рев мотора заглушает разговоры снаружи. Рони невозмутимо смотрит вперед, не обращая внимания на стук в стекло с ее стороны.

Мы срываемся с места, и огни домов тают в сгущающихся сумерках.

— Блядь, лучше б мы бухали в Карелии! Согласен даже еще на парочку бессмысленных татуировок.

Она молчит, никак не реагируя на происходящее, словно окончательно наглухо замкнулась в себе, и мне это совершенно не нравится. Через двадцать минут сворачиваю с дороги, углубляясь в лесополосу. Но и тогда Стрекоза не реагирует, словно вообще не понимает, что происходит вокруг. Как улитка заползла в свою раковину.

Отмерла лишь когда мы затормозили у моста через реку. Я вышел наружу и вытащил Стрекозу. От воды тянет прохладой и тиной. Противно звенят над ухом комары.

— Ну и куда ты меня притащил? — без особого интереса осмотрелась девчонка.

Я выдохнул и затараторил так быстро, словно боясь не успеть.

— Ты все делаешь не правильно! Не надо молчать! Не надо благородно жертвовать своими нервными клетками! Не надо держать в себе негатив! Ты имеешь полное право злиться! И кричать! — вернул ее же слова, некогда сказанные мне.

— Чушь какая, — поморщилась она.

— Вовсе нет! Один человек совсем недавно преподнес мне отличный совет — нужно давать волю эмоциям!

— Не слушал бы ты этих доморощенных психологов, — поморщилась она, — От их советов одни беды, тебе ли не знать.

— Стрекоза, — мной овладевало чувство беспомощности и собственного бессилия в попытках что-либо поделать с ее апатией, но от внутреннего протеста сдаваться меня буквально разрывало.

Я дернулся к реке, ступил в прохладную воду, промочив ноги, схватил со дна горсть песка, влажной массой утекающего сквозь пальцы и, словно чертов псих, сунул его в маленькую ладошку Февронии, равнодушно наблюдающей за моими трепыханиями.

— Ну же, давай, забросай меня грязью! Хочешь, в воду толкни, ударь, накричи! Только отомри, пожалуйста! Не замыкайся внутри себя!

Она разжала ладошку, песчаный комочек выпал на землю, а Феврония продолжала пялиться на свою руку, будто впервые ее видела.

Маленькая. Потерянная. Несчастная.

Стойкая. Сильная. Независимая.

— Я устала, Стас… Я так устала, что мне стоять тяжело… дышать тяжело… думать…

— Значит, я буду держать тебя. Дышать за тебя. И думать.

И, поддавшись порыву, притягиваю к себе ее тело и, пользуясь эффектом неожиданности, настойчиво, даже вероломно целую. Как только мой рот находит ее губы, из груди рвется наружу мой едва сдерживаемый стон. Как же сладко! Вкусная! Нежная! Пьянящая, как южная ночь. Нагло вторгаюсь в нее, буквально вгрызаюсь, покусываю нижнюю губу, толкаюсь языком, ощущая внутри себя бешеный прилив энергии и дикое, неистовое возбуждение.

Одуревший от собственных эмоций, не сразу замечаю, что Стрекоза не отвечает на поцелуй. Более того, ее маленькие кулачки отчаянно упираются в мою грудь в попытке отстраниться.

Разжимаю стальные объятия, с трудом припоминая, в какой момент крепко стиснул девчонку. Отскочив на несколько шагов, Феврония смотрит на меня с откровенной злостью. Гнев, ярость, негодование — настоящий коктейль Молотова в бездонно-черных глазах.

— Не трогай меня, Калинин! — Стрекоза гневно задрала подбородок, метая молнии из глаз, — И жалость свою оставь при себе, мне она совершенно без надобности! Думаешь, приласкал меня всю такую несчастную, и я начну радостно вилять хвостом и тыкаться мокрым носом в твои ладони, словно псина бездомная?! Так вот, иди ты на хрен! Весь этот гребаный мир может меня не любить, может забыть, как самую позорную страницу в истории собственной жизни, но это не значит, что я сама себя не люблю! Во мне достаточно самоуважения и гордости, чтобы не выпрашивать ничье внимание, словно нищенка на паперти! И я лучше сдохну в одиночестве, чем стану довольствоваться выклянченными ласками или вот этой твоей унизительной жалостью, которую ты милостиво швыряешь в меня ради поддержания чувства собственного величия, успокоения совести или что-там у тебя еще зудит?! Ты можешь любить кого угодно! Вы все можете любить кого угодно — похер! Любите! Изменяйте! Женитесь! Рожайте детей! Мне до лампочки! У меня есть я! И я сама себе и любовь, и верность, и семья!

Она развернулась и твердым шагом направилась обратно к машине.

— Домой меня вези, раз уж заделался спасителем, — бросила, глядя в темноту и закрыла дверцу.

Дорогой молчали. Не смогу с точностью описать свои мысли, опутавшие вязкой тягучей субстанцией мозг, вынуждая тормозить любые процессы. Из всего сказанного Стрекозой я четко уловил, наверное, лишь то, что она очень одинока. И ей очень хочется, чтобы ее любили.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В квартиру вернулись к полуночи. На этаж поднимались медленно, едва переставляя ноги. Усталость бетонной плитой наваливалась на мои плечи. Да и Стрекоза выглядела, откровенно говоря, разбитой. Оно и не удивительно.

Открыв замок, тяну на себя дверь, пропуская девушку вперед и не сразу соображаю, что происходит. Словно нечистая сила Стрекозу затягивает внутрь квартиры, дверь захлопывается, а затем оттуда слышится совершенно дикий вопль.

Проклинаю автоматический замок, пока подрагивающей от волнения рукой вновь попадаю ключом в замочную скважину и повторно отпираю двери. Ворвавшись внутрь, прямо скажем охреневаю от происходящего.

Анжела, словно дикая обезьяна, вцепилась в волосы Февронии, вынуждая ее согнуться пополам, при этом еще моя взбесившаяся невеста умудряется пинать девчонку ногами.

— Сучка! Шалава! Я тебе все розовые космы твои повыдергиваю! Тварь! Решила мужа у меня увести! Проститутка безродная!

— Отпусти меня, истеричка! — рычит Феврония, но в ответ ничего не предпринимает. Боится. Беременная ведь.

— Анжела! — рявкаю на Кукушкину, — Прекрати немедленно этот цирк! Отпусти Февронию!

— Ты еще смеешь защищать эту тварь?! — и вновь дернула Стрекозу за волосы вниз, та замычав от боли, присела на корточки и ухватила Анжелу за запястья.

— Отпусти ее, Анжела!

— Ну уж нет! Эта сучка запомнит, как пускать слюни на чужих мужиков! — и замахивается ногой.

Это какой-то кошмар.

Я пытаюсь оттащить Анжелу, но та настолько яростно тянет Стрекозу за волосы, что я всерьез начинаю опасаться, что они останутся в цепких руках Кукушкиной. Делаю мягкую подножку и Анжела, потеряв равновесие, оказывается в моих руках. Ногами блокирую ее ноги и вместе с ней аккуратно усаживаюсь на пол рядом с Февронией.

— Думала, я ничего не узнаю, сучка?! Думала, уведешь его у меня, пока меня нет рядом?! Я беременна, слышишь, ты, наглая шлюшка! У нас будет ребенок! У нас скоро свадьба, а ты — никто! Просто постельное приключение перед долгой и счастливой семейной жизнью! Да в былые времена двери твоего дома вымазали бы дерьмом, потаскуха!

— Анжела! Угомонись!

— А ты не защищай ее! Что, уже объездила тебя, да? Вот такая у тебя любовь и верность?! Жена за дверь, а ты в дом любовницу притащил?! Где ты вообще эту уродину откапал?! Она же наркоманка натуральная?! И вот на это ты решил променять меня и нашего ребенка?! На это дерьмо, да, Станислав?!

— Ну-ка рот прикрыла! Ты все не так поняла!

— Да неужели?!

Абсурдная до идиотизма ситуация выбивала почву из-под ног. Взбесившаяся, словно дикая кошка, Кукушкина сыпала мерзкими оскорбительными ругательствами и причиняла боль Февронии, а я, как полный кретин, не знал, как утихомирить собственную невесту и что нужно сделать, чтобы та, наконец, разжала руки. Мне было до безумия стыдно перед Рони, она-то уж точно всего этого не заслужила!

Стрекозе, по всей видимости, надоело молча терпеть этот аттракцион унижений и боли. Одним ловким движением она как-то хитро выгнула Анжеле большие пальцы, и та, взвизгнув, выпустила из рук изрядно потрепанные розовые волосы. Несколько вырванных прядей сиротливо упали на пол.

— Дура бешенная, — спокойно бросила Феврония, поднимаясь с пола.

Анжела, понимая, что теряет ведущие позиции, принялась брыкаться, но я лишь крепче стиснул ее в руках, продолжая сидеть на полу. Один черт, не знаю, что делать.

— Пошла вон из этого дома, овца! Ненавижу тебя, тварь! Еще раз увижу рядом со Станиславом — так просто не отделаешься! Удавлю сучку!

Поморщившись, Стрекоза отряхнулась и скрылась в комнате, я зажал грязный рот своей невесты, потому что не придумал, как еще можно заставить ее замолчать. Через пару мгновений Рони, как ошпаренная, выскочила обратно, сверкая увлажнившимися глазами и сжимая в руках ноутбук. Вернее то, что от него осталось. Верхняя и нижняя часть едва сходились, открывая взору отвратительную трещину, расползшуюся паутиной по экрану. Я в очередной раз потерял дар речи. Рони, бурча себе что-то под нос, подняв голову к потолку, словно боясь, что из глаз покатятся слезы, гордо переступила через наши с Анжелой переплетенные ноги.

— Совет да любовь! — и вышла из квартиры, хлопнув металлической дверью.

Я мгновенно разжал руки и вскочил на ноги, повинуясь порыву побежать следом, но тут же услышал шипение Анжелы.

— Только дернись в ее сторону и ребенка ты не увидишь!

Не веря собственным ушам, перевел взбешенный взгляд на Анжелу.

— У тебя там на островах все мозги расплавились на солнце? Какого хрена ты тут устроила?!

— Не кричи на меня… — ее нижняя губа задрожала, а голос сорвался. Голубые глаза наполнились слезами. Кажется, антракт окончен, и меня ждет продолжение феерического театра одного актера.

Не желая ни принимать в этой абсурдной постановке участия, ни становиться ее благодарным зрителем, отвернулся и прошел в комнату. Открывшаяся картина в очередной раз подвергла мою психику проверке на стрессоустойчивость.

Все вещи, принадлежащие Стрекозе, были вывалены из шкафа и буквально разодраны в лоскуты, а если верить глазам — изрезаны ножницами, моя палатка, служившая уютным гнездышком для маленькой розовой птички, была буквально вывернута наизнанку, дорогая гарнитура сломана, косметичка выпотрошена, постельное белье на кровати представляет из себя растерзанный ком…

Мне действительно стало страшно и холодный пот выступил на висках. Впервые я всерьез усомнился в адекватности Анжелики. Впервые с глаз спала пелена всепрощающего обожания и любви.

— Я прощаю тебе эту идиотскую интрижку лишь потому, что у нас будет ребенок, Станислав, — услышал я за спиной ледяной голос, вызвавший неприятные мурашки, — И лишь потому, что у нас за спиной больше десяти лет идеальных отношений. Каждый может оступиться. Я понимаю это. И я прощаю тебя. Не смотря на то, что такое благородство стоит мне огромных усилий и нервов, уже не говорю, как данный факт отразиться на нашем малыше. Мы забываем этот позорный и унизительный твой поступок и продолжаем готовиться к свадьбе. Все будет так, как мы планировали. Ни одна дрянь не встанет у нас на пути. Пообещай мне, что больше не увидишься с этой шлюшкой, я в свою очередь никогда не стану напоминать тебе о твоем предательстве, Станислав. Мы поженимся и будем растить нашего ребенка в мире и согласии. А сейчас мы уедем из этой дыры в нормальный отель и ты, как уже полагается, постараешься заслужить заново мое расположение.

— Анжела… У меня на фирме сейчас серьезные проблемы. Все свободные деньги, даже те, что были отложены на свадьбу и ремонт в новой квартире, запущены в дело. Поэтому торжество нам придется перенести на неопределенный срок. Не исключаю, что мы сделаем это уже после рождения ребенка. И ты права, я действительно тебе изменил. Поэтому будет лучше, если мы пока дадим друг другу время на то, чтобы все осознать и остыть. Будет лучше, если ты поживешь это время у своих родителей.

— Что? — она натурально опешила, словно я говорил на китайском, и она ни слова не поняла, — Станислав, ты что… ты бросаешь меня? Бросаешь нас? Из-за нее?

— Анжела. Я никогда не брошу своего ребенка. В этом ты можешь не сомневаться.

— А меня, значит, бросишь?! — взвизгнула она, вызывая болезненную пульсацию в моих висках.

— Это квартира моей бабушки, — предпочел я не отвечать на ее вопрос, потому что сам испугался промелькнувшей в голове совершенно четкой мысли о том, что — да, брошу. — А Феврония ее гостья. Ты ввалилась в чужое жилище, испортила чужие вещи и оттаскала за волосы ни в чем не повинную девушку.

— Ну, конечно! Ни в чем не повинную! Прямо агнец божий! Скажи еще, что девственница!

— Я сейчас уйду, а когда вернусь, то хочу видеть здесь полный порядок.

— Что? — ее глаза и рот распахнулись так широко, что совершенно изуродовали прекрасное кукольное личико. — Я еще за подстилками твоими не убирала! Я — мать твоего ребенка! Я — потратившая на тебя всю молодость! Я — сделавшая из тебя того, кто ты есть! Знаешь что, Калинин! Это уже чересчур! Только попробуй сделать хоть шаг за эту дверь!

— Прекрати истерику. Это вредно для ребенка. Ладно. Вызову тебе такси.

Мне хотелось поскорее избавиться от орущей Анжелы, которая уже наверняка своими визгами перебудила весь дом. Только мой палец завис над кнопкой «заказать машину», как отвратительный вечер, плавно перетекший в отвратительную ночь, стал еще отвратительнее.

— Ой! — Анжела согнулась пополам, ухватившись за живот! — Ой-ой-ой! Как больно! Станислав, срочно звони в скорую!