Укротить сердце

Пролог

Руби

Сердца, цветы и солнечный свет ― одни из моих любимых вещей.

Мое сердце особенно. Оно дикое, необычное и замечательное, и в данный момент бьющееся со скоростью около 180 ударов в минуту.

Может, это из-за машины, которую занесло, а может, потому что это моя норма. Скорее всего, и то, и другое. Видимо, дни рождения предназначены для того, чтобы преподносить множество потрясающих и безумных сюрпризов одновременно.

Крепко вцепившись в руль, я зажмуриваю глаза, когда звук визга шин по скользкой от дождя дороге эхом отдается в моей голове. Снова и снова, как на карусели, мой желудок подкатывает к горлу. Мое сердце стучит так, что кажется, будто в ушах гремят выстрелы. Наконец передняя часть моего солнечного фольксвагена-жука со страшным звуком врезается в телефонный столб.

Мои глаза распахиваются, когда в квартале отключается электричество.

Я задыхаюсь, замечая, что остановилась в двух шагах от «Букетов Блума», цветочного магазина с белыми ставнями, которым владеют мои отец и брат.

О, нет. Нет, нет, нет.

Они больше никогда не выпустят меня из дома.

Будь осторожна ― вот что сказал мне сегодня папа, когда я уходила. Его вечное напутствие ― будь осторожна, будь в безопасности, никогда ― повеселись.

Мой старший брат Макс называет это чрезмерной предусмотрительностью. Я называю это чрезмерной заботой.

Нуждаясь в кислороде, спасательном круге, аварийном люке — потому что через пять секунд сюда сбежится весь Кармел, штат Индиана, ― я открываю дверь и падаю на мокрый асфальт. Я глотаю влажный воздух и осматриваю повреждения. Помятое крыло. Дымящийся капот. Клубничный молочный коктейль расплескался по всей приборной панели, и я стону, потому что очень хотела этот коктейль. Тем не менее, дождь, падающий с неба, такой приятный, что я бы отдала все, чтобы растянуться в позе снежного ангела и послушать его нежный мотив.

Не проходит и пяти секунд, как входная дверь цветочного магазина с грохотом распахивается. Оттуда выбегают папа и старший брат с встревоженными лицами. У отца в руках секатор, а это значит, что я застала его за тем, что он называет «милым общением» с дикими розами.

Черт. Они ни за что не поверят, что дело не в моем сердце.

Все всегда вертится вокруг моего сердца.

И как может быть иначе?

Я кошусь на кусты справа от меня и ловлю исчезающий кончик пушистого рыжего хвоста.

Я счастливо улыбаюсь. Хоть что-то хорошее.

― Руби!

Внезапно мой брат и отец оказываются на коленях рядом со мной, их руки повсюду, как будто никто не читал им лекций о личном пространстве.

― Руби Джейн, ты в порядке? ― произносит Тед Блум таким голосом, что у меня внутри все сжимается. Всегда один и тот же печальный тон. Всегда мое второе имя. Как напоминание о моей матери.

Я прислоняюсь спиной к машине и откидываю с глаз прядь волос.

― Я в порядке, папа, ― говорю я с сияющей улыбкой. Заставлять отца волноваться ― все равно что вонзать топор в мое сердце. Я всегда стремлюсь заверить его, что со мной все в порядке. ― Даже царапины нет.

Отец обнимает меня за плечи.

― Больница.

Я качаю головой, вглядываясь в его суровое лицо.

― Больше никаких больниц. ― Я встречаюсь с его усталыми глазами. ― Я не ранена. Я клянусь.

Голубые глаза Макса прищуриваются, словно он думает, что я лгу.

― У тебя было трепетание?

Трепетание ― это название, которое мы используем для моих приступов. Всякий раз, когда мой пульс подскакивает, тело наполняется адреналином, что приводит к потере сознания. В этом году у меня был только один случай трепетания. Я еще не в оранжевой зоне, пока не теряю сознание за рулем или в душе.

Я бью его по руке.

― Нет, придурок.

― Тогда что случилось?

― Я пыталась объехать белку.

Макс выглядит шокированным. И рассерженным.

― Господи, Рубс. ― Он говорит так, будто не сбивать беспомощных животных ― это плохо.

Задрав голову, я снова пытаюсь найти пушистый рыжий хвост. Черный дым застилает небо.

Я приподнимаю бровь, впечатленная. Это самое яркое событие за всю мою жизнь.

― О, Боже, моя машина горит, да, Макс?

― Машина? Ты беспокоишься о гребаной машине? Ты могла умереть! ― Макс шипит сквозь зубы, и его слова складываются в идеальный тетрис, чтобы обрести смысл.

Я могла умереть. Сегодня.

― Ха, ― говорю я громко. ― И правда могла. Это действительно отстой.

Мой брат смотрит на меня, как на сумасшедшую. Мой отец выглядит так, будто у него вот-вот разорвется аневризма, потому что я вижу, как на его виске пульсирует классическая вена Блума. Меня спасает старая миссис Хестер, которая выходит из здания американского легиона и спрашивает его, почему ее лилейники всегда так быстро погибают. Мгновенно завязывается дискуссия.

Если бы у меня был телефон, я бы воспользовалась им и попыталась успокоить ссору с помощью эмодзи со знаком мира. Но я едва слышу, о чем они говорят, за шумом собирающейся толпы, жалующейся на отключение электричества.

В этот момент я поднимаю глаза и замечаю белку на дереве, которая щебечет с другой белкой. Без предупреждения горячие слезы наворачиваются на глаза.

Это глупейшая мысль, но она потрясает меня.

Даже у белки жизнь насыщенней, чем у меня. У нее есть лучший друг или, можно сказать, вторая половинка.

У нее есть то, чего нет у меня.

И снова слова Макса звучат в моих ушах ― ты могла умереть.

Я могла умереть.

И в этом нет ничего нового.

Я могла встретить своего создателя сегодня, и чем бы я похвасталась? Что бы я написала в своем дневнике благодарности?

Что я, Руби Блум, благодарна за свою распланированную жизнь? Что безграничная опека моих отца и брата ― постоянный спутник моего существования? Что мои любимые слова: Запланировано. Упорядочено. Безопасно. Овощи. Овсянка. Больница. Лекарства. Потеря сознания. Что, хотя я работаю в роскошном туристическом агентстве, занимаюсь социальными сетями и контент-маркетингом не выходя из своей спальни, я никогда не выезжала за пределы Индианы. Что у меня был секс только раз в жизни с мужчиной, который когда кончал, издавал звук, похожий на рев карбюратора, и которого я напугала до полусмерти, потеряв сознание, когда все закончилось.

Может, все мужчины так звучат, но не похоже, что это был хороший секс. Со мной никто не флиртовал. Я никогда не испытывала оргазма. Никогда не была влюблена.

Я моргаю. Это как неожиданный удар по лицу. Что-если.

Что, если у меня осталось всего два хороших года? Что, если я умру, так и не пожив?

Что, если я всю жизнь проживу без любви? Без хорошего секса?

Мое сердце, соглашаясь со мной, колотится так, будто хочет вырваться из груди.

Я закрываю глаза и представляю, как мое сердце покидает мое тело. Куда оно отправится? Что оно будет делать?

Я так долго считала себя счастливой, а на самом деле была лишь счастливо несчастной.

Я провела всю свою жизнь тихо и безопасно ради своего отца, но правильные вещи кажутся сейчас такими… неправильными. Такими грустными. Такими скучными.

Этот мир прекрасен, а я наблюдаю, как жизнь проходит мимо меня.

Я издаю сдавленный писк. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание, как при панической атаке.

И тут меня осеняет.

Это не я боюсь смерти. Мои близкие боятся.

― Руби? ― раздается голос Макса.

― Сегодня мой день рождения, ― говорю я Максу.

― Да, Руби. ― Его голос звучит обеспокоенно. ― Я знаю. У нас внутри торт, который тает.

Это я таю.

Мне слишком жарко, я потею, а дождь все льет и льет. Отец разговаривает по телефону, и теперь я слышу звук машины скорой помощи, отчего мне хочется свернуться калачиком и… ну, не умереть, конечно, потому что это я уже пыталась сегодня сделать. Скорее, погрузиться в пучину изнурительного отчаяния своего существования, потому что единственное, чего я хочу, ― чтобы меня оставили в покое.

Позволили мне жить.

― Ты в порядке? ― спрашивает Макс. ― Рубс?

В ответ я отталкиваюсь от машины и ложусь на мокрый асфальт. Я раскидываю руки. Камешек впивается мне в плечо, а майский дождь просачивается сквозь платье, пробирая до костей.

Я прикладываю два пальца к шее. Я живу с СВТ¹ достаточно долго, чтобы понимать свое сердцебиение. И мой учащенный пульс звучит как…

Время еще есть. Время еще есть. У меня еще есть время.

― Черт. ― Макс нависает надо мной, запустив руки в свои лохматые светлые волосы, словно готов вырвать их все. Я вижу яркую голубизну его глаз, таких же, как у меня, таких же, как у нашей матери. ― Где болит?

Я смотрю на белку, сидящую на дереве надо мной. Солнце светит ярче. Интенсивнее. В моей голове звучит панический голос брата. Краем глаза я вижу, как мои волосы цвета яркого клубничного блонда смешиваются с дождевой водой и медленно становятся грязно-рыже-коричневыми.

Мое сердце ускоряет свой ритм.

Я прижимаю ладонь к груди и вздыхаю.

― Везде.