Укротить сердце

Глава 10

Чарли

Я бегу.

Чтобы спасти гребаную жизнь Руби.

Она сидит в круглом загоне, где Уайетт держит «демонов». Диких лошадей, которых он вызволил из плохих ситуаций и которых еще нужно объездить.

Лошадь может затоптать ее.

Эта единственная мысль заставляет меня мчаться к Руби, словно она вырывает мою чертову душу.

Она смотрит на меня, не понимая, почему я бегу к ней, как проклятый идиот. А потом она машет мне рукой.

Машет, черт возьми.

У меня нет времени злиться. Я должен вытащить ее оттуда.

Лошадь мечется по загону, и перекладины клацают, когда она отскакивает в сторону. Когда копыта лошади едва не задевают ее ладонь, Руби очень быстро понимает, почему ей нельзя находиться в этом загоне.

Широко раскрыв ярко-голубые глаза от паники, Руби ползет назад. Вслепую ощупывая перекладины и хватаясь за них, она пытается встать на ноги. Она пытается забраться наверх, но лошадь, поднимающая пыль и траву, мешает ей как следует ухватиться.

Краем глаза я вижу, как Уайетт мчится на своей лошади к загону. Фэллон следует за ним по пятам. Руби вздрагивает, страх вспыхивает в ее глазах, как оборванный провод. Ее золотисто-розовые волосы блестят на солнце, когда она прижимается своим маленьким телом к ограждению.

И тут я вижу ее.

Мэгги.

Мэгги в стартовом стойле, улыбающаяся той уверенной улыбкой, которую она носила как значок, ожидая участия в своем последнем в этом сезоне забеге с бочками. За несколько минут до начала соревнований ее лошадь испугалась и кувыркнулась назад, прямо на нее. Я упал на колени на этой арене и закричал. Я не останавливался до тех пор, пока отец не отвез меня в больницу, где нам сообщили о том, что Мэгги больше нет. Я хотел убить эту лошадь, вышибить ей мозги из дробовика, потому что она украла у меня Мэгги.

Я не смог защитить ее. Моя единственная чертова работа в жизни, и я не смог ее выполнить.

Я не мог ее спасти.

Не мог.

А потом воспоминания ― кошмар ― исчезают.

Время ускоряется.

Звук возвращается, и я оказываюсь у загона.

Сердце колотится в груди, я хватаюсь за среднюю перекладину и проскальзываю под нижнюю. Я перекатываюсь по земле, затем вскакиваю и встаю рядом с Руби.

Она тянется ко мне, ее лицо бледное.

― Чарли…

Я бросаюсь к ней, заслоняя ее своим телом от мечущейся лошади.

― Двигайся, ― грубо приказываю я. Ее миниатюрная фигурка дрожит рядом с моей, ее рука скользит по моему плечу, посылая яростный огонь вниз по позвоночнику.

Адреналин соревнуется с влечением, но побеждает только одно.

Я не отрываю взгляда от лошади, потому что если увижу ее лицо, то потеряю самообладание.

― Забирайся на перекладину, Руби, и убирайся отсюда. Сейчас же!

Она не спорит, и слава богу.

Она карабкается вверх, Уайетт уже рядом, его пальцы впиваются в ее задницу, чтобы покрепче ухватиться и вытащить ее. Черт, об этом мы поговорим позже, но сейчас мне нужно вытащить свою задницу отсюда целой и невредимой.

― Чарли, быстрее, бро! ― кричит Уайетт.

Я хватаюсь за нижнюю перекладину и подныриваю под нее как раз в тот момент, когда копыта лошади опускаются вниз.

― Чертовски близко, ― говорит Уайетт, тяжело дыша.

Слишком близко.

Я встаю на ноги и смотрю на Руби.

Должно быть, она видит выражение моих глаз, потому что делает шаг назад.

Теперь я в ярости.

Уайетт кладет руку мне на плечо, сдерживая меня.

― Чувак. Остынь. Это не то же самое.

― Это то же самое, ― огрызаюсь я, а затем поворачиваю голову к Руби.

― Мне жаль. Мне так жаль, Чарли, ― выдыхает она, смаргивая слезы. Ее рука, прижатая к сердцу, дрожит. ― Я не знала.

― Ты не знала, потому что ты здесь не работаешь, ― кричу я. ― Это опасно, а ты выкинула глупый трюк, из-за которого могла погибнуть.

Она вздрагивает.

― Заткнись, Чарли. ― Фэллон смотрит на меня с выражением продолжай говорить, и я тебя убью. ― Ей и так плохо без того, чтобы ты орал на нее как придурок.

― Заткнись, ― говорю я ей, не в настроении выслушивать нотации Фэллон Макгроу.

Уайетт вздрагивает, в его глазах вспыхивает гнев.

― Эй, ты…

― И ты тоже. ― Я возвращаю свой тяжелый взгляд обратно к Руби. Она выглядит такой чертовски красивой, такой невинной, с бретелькой платья, упавшей с обнаженного плеча, и с лицом, испачканным в грязи. Во мне снова закипают гнев и беспокойство. ― О чем, черт возьми, ты думала? Что ты вообще там делала…

Она подходит ко мне, голубые глаза сверкают.

― Я не думала, потому что ничего не знаю об этом ранчо, потому что ты не хочешь со мной разговаривать, ты, большой засранец. ― Она тычет пальцем мне в грудь, и я эффектно замолкаю. ― Может, я и слабая, и чаще говорю «да», чем «нет», но я не позволю, чтобы на меня орал какой-то грубый ковбой, который даже не может вести себя как нормальный человек. И, если позволишь, я напомню тебе, что именно из-за крика вы вляпались в эту передрягу в первую очередь.

― В точку, ― бормочет Уайетт.

Мы с Фэллон оборачиваемся к нему.

― Заткнись.

Оглянувшись на Руби, я прочищаю горло, но слова извинения застревают у меня в горле. Пот стекает по моей спине. Грудь вздымается, воздух застревает в легких. Черт. Ее испепеляющий взгляд словно раскаленная кочерга на моем языке. Прежде чем я успеваю что-то сказать, она опережает меня.

― Если тебе не нужна моя помощь ― отлично. Исправляйте все сами. ― Не говоря больше ни слова, она поворачивается и уходит.

Я стою и моргаю, чувствуя себя дерьмом из-за того, что накричал на нее, из-за того, что вел себя как маньяк. Вид Руби в загоне потряс меня до глубины души.

Ее слова, сказанные ранее, вывели меня из себя. Я бы с удовольствием это сделала.

Все, чего я хотел, ― это схватить ее за плечи и встряхнуть. Сказать ей, что все хорошо, как есть. Она в безопасности. Красивая. Необычная. Ей не нужно скакать на лошади. Ей не нужно быть дикой.

Это может привести к смерти.

Эта мысль ― как отзвук тяжелой агонии, давно поселившейся в моей груди.

― Ты знаешь, что должен пойти за ней, ― говорит Уайетт, становясь рядом со мной.

Мы оба смотрим, как Руби спешит по дороге к коттеджу. Она идет быстро, уже на полпути к нему.

Я глубоко вдыхаю, чтобы успокоить свое бешено колотящееся сердце. Позволить ей убежать ― это не по мне.

― Да. ― Я провожу рукой по волосам. Мой «Стетсон» лежит на земле рядом с конюшней. ― Что-нибудь посоветуешь?

Уайетт пожимает плечами.

― Будь собой, чувак.

― Так говорят, когда идешь в детский сад.

― А кто сказал, что ты вырос?

Нахмурившись, я делаю шаг вперед, а потом останавливаюсь. На земле, утопая в грязи, лежит что-то серебряное. Я поднимаю его и отряхиваю. Браслет Руби. Я заметил, как она играла с ним в кафе. Голубые опалы на каждом конце создают впечатление, что в нем хранятся все тайны Вселенной.

Я засовываю браслет в задний карман и мчусь через ранчо, понимая, что Руби права.

Во всем, что произошло сегодня, виноват я сам. Я был слишком занят тем, что злился, чтобы рассказать ей о ранчо. Господи, я говорил ей, что все лошади ласковые, как котята. Она предложила помочь по хозяйству, и я был поражен. Это само по себе впечатляет. Половину гостей на ранчо приходится уговаривать, чтобы они взяли в руки гребаную лопату.

Если бы я нашел время показать ей ранчо, если бы я не был так поглощен своим прошлым, она бы не попала в такую передрягу.

У меня внутри все сжимается.

Черт. Что, если она ранена?

Я был слишком занят тем, что кричал на нее и даже не поинтересовался, все ли с ней в порядке.

Чувствуя, что приближаюсь к расстрельной команде, я делаю глубокий вдох, когда подхожу к ее коттеджу и стучу в дверь.

Дверь распахивается. Мой взгляд устремляется вниз.

Руби стоит там, золотисто-розовые волосы перекинуты через тонкое плечо, одна рука на ручке двери, словно она готовится захлопнуть ее.

― Что тебе нужно? ― Потрясающие, сердитые голубые глаза смотрят на меня. ― Пришел, чтобы еще покричать на меня?

― Нет, я… ― Мой взгляд невольно скользит внутрь коттеджа. На кухонном столе стоит небольшая ваза с полевыми цветами, а также маленькие пакетики чая и кружка ранчо «Беглец», купленная в сувенирном магазине. Кухонный стол она превратила в рабочее место, а из радиоприемника негромко звучит музыка в стиле кантри. Со своей точки обзора я вижу ее спальню и открытый чемодан, лежащий на кровати.

Она обустроилась. Сделала это место временным домом.

А теперь она собирается уехать.

Но куда? С кем она там будет?

В моем животе появляется тяжесть.

Руби бросает на меня испепеляющий взгляд.

― Если ты ищешь, что сказать, то это называется извинением, Чарли. У тебя есть словарь? Загляни в него.

На моих губах появляется улыбка. Видеть, как милашка превращается в злючку, чертовски восхитительно.

Расправив плечи, она говорит:

― Я хорошо справляюсь со своей работой, и если ты не хочешь, чтобы я оставалась здесь, я уеду. Но я не покину Воскрешение. Я буду разносить пиво в «Пустом месте», а ты можешь держаться подальше, если это так небезопасно. Но я не останусь здесь, чтобы на меня кричали, ругали или…

― Слушай, ты права, ― рычу я.

Она молчит, но ее голубые глаза по-прежнему пылают.

Я понижаю голос и миролюбиво поднимаю ладони.

― Я кричал, потому что это ранчо, и мы так поступаем, когда возникают проблемы. Ты была на волосок от гибели, и это напугало меня. Но я слишком остро отреагировал. Мне не следовало кричать. Я больше так не буду.

― Оу. ― Ее глаза расширяются. ― Вау. ― А потом она улыбается, так ярко, что это почти сбивает меня с ног. Это улыбка, которой я не заслуживаю, но, черт возьми, я ее приму. ― Я этого не ожидала.

― Я не ожидал, что ты сегодня упадешь в загон для лошадей, но, похоже, мы оба ошибались.

― Чарли. ― Она смеется и наклоняет голову, словно изучая меня. ― Ты только что пошутил.

Я хмыкаю.

― Да, ну, у меня бывают моменты.

Ее взгляд смягчается.

― Тебе следует больше улыбаться. Потому что когда ты улыбаешься, ты выглядишь… ― Она замолкает, вздрогнув. Ее рука взлетает и прижимается к груди.

― Ты в порядке? ― Не получив ответа, я наклоняю голову, чтобы встретиться с ней взглядом. ― Руби?

В ответ у нее подкашиваются ноги.

Я протягиваю руку и ловлю ее за талию, притягивая к себе. В моих объятиях она такая маленькая, едва достает до середины моей груди.

Ее голова откидывается назад со вдохом.

― Я в порядке.

Чушь. Это происходит с ней уже второй раз с тех пор, как мы познакомились.

Прижимая ее к своей груди, я подвожу ее к дивану, где мы оба садимся. Я прижимаю ее к своему плечу, не доверяя, что она сможет сидеть самостоятельно. Я окидываю ее взглядом.

Черт, лицо у нее такое бледное.

― Ты в порядке? ― У меня в горле застревает комок. ― Ты ведь не пострадала там, правда?

Я сам виноват, если это так.

― Нет. ― Она слабо качает головой. ― Я не пострадала. ― Ее щеки порозовели, глаза закрылись. ― Мне нужно посидеть минутку. Со мной все будет в порядке.

Я замираю, когда она кладет голову мне на плечо.

― Можно я посижу так? ― спрашивает она.

Я обхватываю ее рукой, прижимая к себе.

― Да, конечно.

Маленькая и теплая, она прижимается ко мне. Ее колени упираются в мое бедро, и с ее губ срывается тихий вздох. Господи, я получаю удовольствие от ее прикосновений. Желая отвлечься, я позволяю своему взгляду блуждать по ее тонким чертам. Мягкое биение пульса на ее кремово-белой шее. Ее темные ресницы. Ее пухлые губы. Она сексуальная. Красивая.

Слишком красивая для ранчо.

Слишком опасная для меня.

Мой взгляд снова падает на вазу с полевыми цветами.

― Ты любишь цветы? ― спрашиваю я.

Каким бы глупым ни был вопрос, он должен нас отвлечь. Потому что сейчас единственным, кто говорит, является моя эрекция, пытающаяся разорвать переднюю часть моих гребаных джинсов.

Она хмыкает.

― Да. У моего отца цветочный магазин в Кармеле. Я веду аккаунт в социальных сетях для него. «Букеты Блума».

Я улыбаюсь.

― Какой твой любимый цветок?

― Подсолнух, ― говорит она мне в плечо, и я чувствую, что она улыбается.

― Почему подсолнух? ― Я мог бы слушать живую мелодию голоса Руби днями.

― Это многолетние растения. ― На мое ворчание она поясняет. ― Они крепкие и стойкие, и ты не сможешь их убить, даже если попытаешься. Каждую весну, когда условия подходящие, почва мягкая, солнце яркое, они снова возвращаются к жизни. В засуху или в паводок они выживают. Вот что мне в них нравится.

Я решаю, что мне они тоже нравятся. Потому что в этот момент все, что нравится Руби, автоматически нравится и мне.

В комнате воцаряется легкая тишина.

― Как я выгляжу, когда улыбаюсь? ― спрашиваю я, возвращаясь к ее предыдущему высказыванию.

― Хм… ― Она смеется. ― Менее угрюмым.

Затем, с тихим вздохом, Руби отстраняется от меня. Я сопротивляюсь желанию притянуть ее обратно к себе и удержать рядом.

Когда она садится, я внимательно осматриваю ее. Слава Богу, с ней все в порядке.

― Спасибо, что подставил плечо, ― говорит она, поправляя подол платья.

― В любое время. Вот. ― Я достаю браслет из заднего кармана. ― Я нашел это рядом с загоном.

Она ахает и смотрит на браслет с таким видом, будто я вызволил ее любимого щенка из приюта.

― Спасибо. Я даже не заметила, что он пропал. ― Она берет его у меня и надевает на свое изящное запястье. ― Оно принадлежало моей матери.

Прошедшее время.

В этот момент я решаю, что хочу узнать историю браслета. Историю Руби Блум. Это ничего не значит — и не может значить, — но, если мы будем работать вместе в течение следующих трех месяцев, я могу извлечь из этого максимум пользы.

— Останься, ― говорю я ей.

Ее плечи опускаются.

— Чарли…

— Я не буду кричать.

— Я не знаю. — Ее красивые брови хмурятся. — Я хороша в своей работе, но, чтобы делать ее правильно, я должна знать, как работает ранчо. Я не смогу этого сделать, если ты мне не позволяешь.

Ее строгие слова ставят меня на место, и я киваю.

— Я понимаю. Ты права. Я позволю тебе делать свою работу. — Я смотрю на нее сверху вниз. — Я не хочу, чтобы ты уезжала, Руби.

Когда я произношу эти слова, я понимаю, что говорю их всерьез. Я хочу, чтобы эта милая, солнечная девушка осталась на ранчо. Рядом со мной.

Часть настороженности покидает ее лицо.

— И ты ответишь на мои вопросы?

— Я отвечу на твои вопросы. Завтра я покажу тебе ранчо. Абсолютно все.

Я протягиваю ей руку, и когда она вкладывает свою маленькую ладошку в мою, по моим венам пробегает электрический разряд. Эта девушка ― наркотик, и она даже не подозревает об этом.