Руби
Я лгунья.
У меня нет анемии, но я запаниковала, и это была первая мысль, которая пришла мне в голову. Только так можно было объяснить маленькую оранжевую баночку, катившуюся по кафелю.
Отличный способ начать отношения, даже если пока они состоят только из взглядов и ворчания.
Но что я должна была сказать Чарли? Правду? О том, что мое сердце остановится в скором будущем? Что я бегу, потому что никогда не жила полной жизнью?
Правда в том, что с самого моего рождения мне говорили, что, скорее всего, мне суждено пойти по генетически жутким стопам моей матери и моей тети, которые скончались в возрасте двадцати восьми лет. У моей тети случился обширный инфаркт. Моя мать умерла во сне. Врачи сказали, что у нее просто отказало сердце.
Я отказываюсь это понимать. Как можно остановить биение чего-то прекрасного? Как тот самый орган, который дает тебе жизнь, решает, что твое время истекло?
У меня заболевание сердца, которое называется суправентрикулярная тахикардия. Сокращенно СВТ. Если у нормального человека частота сердечных сокращений составляет 60-100 ударов в минуту, то у меня она колеблется от 150 до 220 ударов в минуту. Учащенное сердцебиение разрушает предсердия моего сердца, но я контролирую его как могу. Ежедневный прием лекарств ― это все, что мне нужно, чтобы замедлить его. Стресс, волнение, переутомление или перегрузка усугубляют ситуацию. Также мой кардиолог предупредил меня не употреблять алкоголь, кофеин и не заниматься спортом с высоким содержанием адреналина, потому что, что-если…
Именно ― что-если управляет моей жизнью.
Но не здесь. Не в Воскрешении.
Я могла бы сказать Чарли правду, но я не обязана ему это объяснять. Мы чужие люди. Он не собирается заботиться обо мне. Он даже не хочет меня знать. Поэтому я хочу пожить в этом городе без груза своего прошлого. Просто побыть обычным человеком, без обреченности и мрака. Приятно вырваться из этой части моей жизни хотя бы на несколько месяцев.
Даже если моя прежняя жизнь никуда не делась.
Сегодня утром я отправилась в клинику, чтобы предоставить данные о себе, получить лекарства на три месяца и обсудить свое состояние с врачом. Теперь я умираю от голода и радуюсь возможности увидеть Воскрешение в лучах утреннего солнца.
Мне нужен плотный завтрак и карта.
Но за мной топает угрюмый ковбой. Я практически чувствую, как улица дрожит под его сапогами.
― Куда ты идешь? ― низкий голос Чарли раздается позади меня, вызывая вибрацию внизу живота.
― Я охочусь.
Когда я слышу фырканье, я поднимаю глаза и вижу, что Чарли идет рядом со мной. Даже в профиль он красив. Бородатая челюсть такая острая, что ею можно резать стекло. Глаза такие голубые, что похожи на драгоценные камни.
― Ты мог бы спросить, на что, вместо того чтобы фыркать.
Через некоторое время раздается грубое:
― На что?
Я улыбаюсь.
― Я собираюсь найти лучшую в мире булочку с корицей и съесть ее. ― Я останавливаюсь перед кофейней «Зерна на ходу». ― А потом я собираюсь осмотреть город.
Чарли упирается массивной рукой в дверной косяк, преграждая мне путь.
― Ты не найдешь тут свою булочку с корицей. Их кофе на вкус, как бензин.
Я бросаю взгляд в сторону двери, надеясь, что парень, стоящий за прилавком, не услышал. Даже если кофе плохой, им не нужно напоминание. Я упираю руки в бока.
― А где найду?
Он выглядит смирившимся, и резко дергает бородатым подбородком в сторону. Я смотрю в указанном направлении. В конце квартала стоит кирпичное здание с ярко-зеленым навесом, на котором написано «Магазин на углу».
Сделав глубокий вдох, я направляюсь к зданию. Позади меня раздаются тяжелые шаги.
― Я думал, ты уедешь, ― бормочет Чарли.
― Ты ошибся. ― Я обвожу взглядом Главную улицу, подавляя улыбку. Таблички с патиной указывают на исторические достопримечательности, такие как оперный театр и здание мэрии. Меня окружают антикварные магазины, шикарные бутики и сувенирные лавки. У них есть салон под названием «Дом волос». Я насчитала пять салунов и стейк-хаус.
Это всего лишь городок, но Воскрешение с его атмосферой американской окраины и горным воздухом вдохнул жизнь в мою душу.
Я поднимаю глаза на Чарли, который сердито смотрит на меня.
― У вас нет цветочного магазина?
― Что? ― Он хмурится и проводит рукой по своей бороде. ― Нет.
― О. ― Я одариваю его улыбкой и игнорирую разочарование. ― Ну, раз уж ты здесь, можешь устроить мне экскурсию.
― Ты ведь не сдашься, да? ― спрашивает он грубовато.
― На самом деле, нет.
― Отлично, ― говорит он с раздраженным видом. Он кивает через дорогу на здание с винтовой лестницей, поднимающейся на балкон. ― Это бордель.
Я украдкой бросаю любопытный взгляд на Чарли.
― Правда?
― Раньше был, по крайней мере. Работал до 1970-х годов, если ты можешь в это поверить. Теперь это музей.
У меня отпадает челюсть. Я почти вижу Воскрешение периода золотой лихорадки. Бутлегеры, убивающие печень и опустошающие кошельки. Накрашенные дамы, машущие мужчинам с балкона.
Мы продолжаем наш путь к «Магазин на углу», идем рядом. Время от времени наши руки соприкасаются, его мышцы напрягаются, и у меня в животе разливается тепло. Чарли неохотно делится различными историческими фактами по пути. Переулок, где в 1886 году был застрелен Билли Бонс, укравший курицу. Четыре медвежьих черепа, охраняющие городскую площадь, ― место тринадцати казней, зафиксированных в Воскрешении.
Мы уже почти добрались до места назначения, когда из переулка выбегает питбуль коричневого цвета и преграждает нам путь. Из его пасти капает слюна, и я подхожу к Чарли вплотную и хватаю его за бицепс. Он напрягается.
― Чарли. Этот питбуль собирается на нас напасть? ― спрашиваю я. А потом смотрю на собаку еще раз. ― О боже, так и есть.
Уголок рта Чарли приподнимается в слабой улыбке.
― Это Голодный Хэнк. Он живет на улице. ― У него вырывается ласковый смешок. ― Он ― дворняга, не так ли, парень?
У меня в животе все переворачивается от беспокойства.
― Голодный? ― Отойдя от Чарли, я лезу в сумочку, висящую у меня на плече, и ищу батончик в беспорядке баночек с таблетками и бумаг. ― Бедняжка.
Найдя батончик, я надрываю упаковку и протягиваю ему.
― Держи, песик.
Собака бросается ко мне.
Чарли делает то же.
― Господи, Руби, не надо. ― В его глазах мелькает тревога, он хватает мою руку и переворачивает ее в своей большой ладони, словно в поисках крови. Все, что он находит, ― это собачьи слюни. Его взгляд встречается с моим. ― Ты только что… покормила его?
Я сияю улыбкой, наблюдая за тем, как Голодный Хэнк поглощает батончик с гранолой, обертку и все остальное.
― Он был голоден.
Сердце пропускает несколько ударов, когда Чарли вытирает мою руку своей футболкой, давая мне возможность увидеть твердый, подтянутый живот и рельефный пресс.
― Он монстр.
― Это твои слова, ― говорю я ему, пока Голодный Хэнк ковыляет прочь.
Я отстраняюсь от Чарли, и мы заканчиваем путь до здания «Магазин на углу».
Внутри он представляет собой самое причудливое зрелище, которое я когда-либо видела. «Магазин на углу» напоминает какую-то ковбойскую лавку с ярко-оранжевыми стенами и старыми газетными вырезками 1980-х годов.
Кассовый аппарат с бумажной лентой. Прилавок с наживкой и снастями в задней части. Патроны на книжной полке. Хорошо укомплектованные полки с бакалеей и холодильники с разнообразными напитками.
― В подвале есть самогонный аппарат, ― говорит Чарли. ― Но я тебе этого не говорил. Пойдем.
Я улыбаюсь и иду за ним в небольшое кафе, расположенное перед прилавком с деликатесами. От аромата свежего хлеба и пастрами, приготовленных на медленном огне, у меня урчит в животе.
― Уайетта здесь нет, ― кричит Чарли, когда из кухни доносится шум. ― Только я, Фэллон.
Из задней комнаты выбегает девушка с длинными густыми волосами цвета карамели. Она выглядит знакомой, но я не могу ее вспомнить. На ней рваный фартук, а хмурый взгляд не уступает Чарли. В правой руке она держит мясницкий нож, который тут же откладывает в сторону. Она бросает на нас с Чарли любопытный взгляд, но ничего не говорит.
― Самый большой рулет с корицей, который у тебя есть, ― говорит Чарли, когда мы занимаем столик в центре зала.
Фэллон исчезает.
Я складываю ладони вместе и кланяюсь.
― Спасибо за экскурсию, Чарли Монтгомери. Ты говоришь почти как местный житель.
Он бросает на меня быстрый взгляд.
― Почему ты думаешь, что я не местный?
― У тебя есть акцент. ― Он слабый, но я узнала, как только услышала его. Медленный южный говор, тягучий, как патока.
― Я из Джорджии, ― говорит он. ― Маленький городок под названием Дикое сердце.
― А я из Индианы. Маленький городок под названием Кармел. Кстати, спасибо за рекомендацию отеля. Он прекрасен, но я не могу жить там дольше, чем одну ночь. Особенно, если я остаюсь в городе. Это слишком дорого.
Он вздыхает, и я задаюсь вопросом, является ли хмурость его обычным выражением лица.
― Тебе не стоит останавливаться в «Йодлере».
― Ну, мне придется. Я собираюсь съесть свою булочку с корицей, а потом вернусь в «Пустое место» и устроюсь на работу.
― Это твой план?
― У меня нет других предложений, ― говорю я, решив быть откровенной.
После прошлого вечера «Пустое место» хочется одновременно как завоевать, так и избежать.
В сумочке пищит телефон. Проклятый Макс. Он уговаривает меня вернуться домой с тех пор, как я сказала ему, что перебралась в другой город.
Не-а. Не получится.
Брови Чарли поднимаются.
― Ты собираешься ответить?
На это я выключаю телефон и смотрю на хмурого мужчину передо мной.
― Итак, ковбой, ― говорю я, широко улыбаясь. ― Чем ты занимаешься?
Он переминается с ноги на ногу, словно это не очень приятная тема.
― У меня ранчо за городом, ― говорит он. И почти про себя добавляет: ― Ранчо, которое держится на последнем издыхании. А ты?
― В прошлой жизни я была менеджером по социальным сетям, ― радостно отвечаю я.
― Отлично, ты одна из них, ― бормочет он, потирая лоб двумя большими пальцами.
― Один из них? Типа инопланетянина или киборга? ― Я наклоняю голову. ― Чарли, ты в порядке?
― Я в порядке.
― Ты уверен?
Его лицо темнеет, губы предупреждающе поджимаются.
― Руби…
― Просто… у тебя вот здесь вена… ― Мои пальцы двигаются у виска.
Он резко вздыхает, на челюсти пульсирует тик, и раздражение омрачает его выражение лица.
К счастью, Фэллон спасает меня от грозящего удушения, поставив передо мной огромную булочку с корицей, покрытую глазурью.
― Вот, пожалуйста, ― шутливо говорит она. ― Ваша дневная норма калорий всего за один прием пищи.
Я невозмутимо придвигаю тарелку к себе.
― Не надейтесь, ни крошки не останется.
Фэллон бросает взгляд на Чарли.
― Ты ходил к Стиду?
Чарли кивает.
― Да. Сегодня утром. Мы все обсудили.
― Хорошо.
Потом Фэллон уходит, не сказав больше ни слова.
― Она была в баре вчера вечером, ― говорю я, вспоминая, что она стучала по музыкальному автомату и ругалась, как матрос. ― Она выглядит грустной, ― говорю я Чарли, крутя на запястье мамин браслет.
― Да. Ну… ― Он проводит массивной рукой по своим темным волосам. ― У нее много забот. Как и у всех. ― Когда я ничего не говорю, он выдыхает, прежде чем продолжить. ― Это младшая дочь Стида, Фэллон. Они владеют этим местом. Она работает здесь, когда не участвует в родео.
Я морщу нос, собирая кусочки воедино. Печаль в глазах Фэллон. Их разговор.
― Стид ― человек, которого ты навещал в больнице?
― Точно. Он продал мне ранчо. ― Я слышу нежность в голосе Чарли. Даже у этого сурового ковбоя есть милая сторона.
― Ранчо, которое в беде? ― Мне нравится это узнавание Воскрешения. Мне хочется, чтобы этот город, этот ковбой, эти люди стали моими друзьями. Я хочу вписаться в это общество, хотя бы ненадолго.
― Это заноза в моей заднице. Я сейчас все ощущаю, как занозу в заднице, и я должен как можно скорее найти решение.
― Я умею находить решения. Иногда людям нужна помощь. Может, тебе нужна помощь?
Судя по его лицу, он не хочет делиться своими проблемами, но есть и другая его часть, которая выглядит так, будто хочет выложить все начистоту.
― Отлично, ― говорит он категорично. ― Из-за одного проклятого видеоролика нас травят в социальных сетях, и наши бронирования стремительно падают. Нам нужно платить сотрудникам и заботиться о животных. Я умру, если мы не сможем этого сделать.
Я вздрагиваю от боли в его словах. От беспокойства, написанного на его суровом лице. Честь. Преданность. Они что-то значат для этого человека. Я уважаю это. Чертовски сильно.
Чарли хлопает ладонью по столу.
― Даже не знаю, зачем я тебе все это рассказываю. ― Он тянется вперед и берет мою вилку. ― Ешь, ― говорит он, протягивая ее мне.
Но я игнорирую такую желанную булочку с корицей, прокручивая в голове его слова о поиске решения. Если я могу помочь другому человеку, значит, я это сделаю.
― Как вы рекламируетесь?
― Никак.
― Значит, сарафанное радио?
Он опускает взгляд на свои руки и сжимает их в кулаки.
― На протяжении многих лет, да.
― А что пишут в комментариях к твоему Инстаграму? ― спрашиваю я. Когда он не отвечает, у меня падает челюсть. ― Ты не используешь социальные сети? ― Я тыкаю в него вилкой. ― Это твоя первая ошибка. Это ― не решение всех проблем, но я думаю, что их использование может сильно помочь тебе, Чарли.
― Именно из-за них мы попали в эту передрягу. ― Он закатывает глаза. ― Твоих драгоценных социальных сетей.
Я бросаю на него строгий взгляд.
― Слушай, я знаю, что социальные сети вызывают у тебя зуд. Ты ― ковбой. Тебе нравятся лошади, а не хэштеги. Я понимаю, но… ― Улыбка медленно расползается по моему лицу. ― Это ― мое.
Он хмурится, глядя на меня с подозрением.
― О чем ты говоришь?
― Я могу это сделать! ― восклицаю я. ― Я могу раскрутить вас.
― Мне не нужна твоя жалость, ― говорит он, складывая руки на широкой груди, и мускулы на его загорелых предплечьях напрягаются.
― А мне кажется, что нужна. ― Я откладываю вилку, внутри меня разгорается азарт. ― Но это не жалость. Я не хочу каждый вечер разносить пиво в «Пустом месте». Я лучше помогу тебе. Пожалуйста.
На его челюсти подергивается мускул.
― Считай это одолжением, ― говорю я с улыбкой. ― Ты спас меня от драки в баре, а я спасу твое ранчо.
И все равно челюсть этого упрямца продолжает пульсировать.
― У меня есть опыт. Связи в моем туристическом агентстве. Я могу потянуть за все ниточки. Кроме того, это всего лишь на три месяца.
В его глазах вспыхивает интерес.
― А что будет через три месяца?
― Я уеду в Калифорнию.
Он фыркает.
― Тебе не нравится Калифорния?
― Последнее место, где я хотел бы оказаться.
Я игнорирую его презрение и бодро пожимаю плечами.
― Не стоит судить, пока не попробуешь.
Его взгляд встречается с моим, прежде чем опуститься к моим губам.
― Ешь, ― приказывает он.
Я беру вилку и втыкаю ее в липкую массу теста и сахара. Вкус ванили и корицы просто райский.
― Хочешь? ― спрашиваю я Чарли.
Он отмахивается, как будто вкуснятина не для него.
― Нет.
Слизав немного глазури, я откладываю вилку.
― Ну что, договорились?
Он моргает.
― Договорились?
― Я помогаю тебе с социальными сетями, а ты мне платишь, ― говорю я. ― Вполне профессиональная деловая сделка. Если тебе не понравится, можешь не пользоваться. Удалишь аккаунт через три месяца.
Я смотрю, как он обдумывает это предложение, как подрагивает мускул на его бородатой челюсти.
Ему это нужно.
А он нужен мне.
Он пристально смотрит на меня в течение долгого времени.
― Отлично. Мы заберем твое барахло, и ты будешь жить на ранчо.
Настает моя очередь моргать.
― На ранчо?
― Ты не останешься в «Йодлере». Я знаю, что ты любишь тараканов, но… ― Он пожимает широкими плечами. ― Работа идет в комплекте с бесплатным жильем.
Я прищуриваюсь.
― Ты только что это придумал?
Наклонившись, Чарли впивается в меня своим темным взглядом, выражение его лица такое свирепое, что у меня сердце замирает в груди.
― В «Йодлере» небезопасно. Я не хочу, чтобы ты там жила.
Уверенность в его голосе разжигает во мне огонь.
― Из-за драк? ― спрашиваю я, затаив дыхание. ― Жесткие простыни? Испачканный кровью матрас?
На его губах появляется тень улыбки. Такая слабая, что я почти не замечаю ее.
Но она есть, и она прекрасна.
― Что-то вроде этого. ― Чарли берет мою вилку и снова протягивает ее мне. ― Ешь. А потом мы пойдем.