Во власти серого цвета

Тридцать девять

Я всегда знал, что попаду в ад. Но никогда не думал, что причиной этого станет любовь не к той женщине.

Прошел едва ли один день с тех пор, как я рассказал Атлас о подозрениях Джады, и пока что я держал свое обещание. Я держал свои руки при себе. Атлас вернулась под мою крышу, и этого пока было достаточно.

Вчера вечером я уложил её в постель, поцеловал в щеку и не обратил внимания на боль в её глазах, когда она поняла, что я не собираюсь присоединяться к ней. Я отправился в гостевую комнату, где принял душ, избегая своего отражения в зеркале, и уснул в одиночестве.

Это был первый раз, когда я пожалел, что Атлас не сделала меня более достойным человеком. Я все ещё работал над собой, но девять месяцев назад я бы взял все, что мог, сократил свои потери на том, чего не мог, и забыл бы её имя.

Вместо этого я лежал без сна, обдумывая план, как её удержать. Я так и не смог заснуть.

Судя по всему, Атлас тоже.

Я прислонился к стойке и ел кашу, когда на следующее утро она заглянула на кухню. Я остановился на середине пережевывания, когда заметил, что она отказалась от шорт, в которые переоделась прошлой ночью, и теперь на ней была только одна из моих маек, едва прикрывавшая её задницу.

На ней вообще были трусики? Судя по тому, как свободно покачивалась её попка под растянутой майкой, на это не было похоже.

— Доброе утро, — сонно поприветствовала она, с трудом открыв глаза.

Я не ответил на её приветствие. Я был слишком занят, глядя на её соски, проступающие сквозь майку. Хлопок был настолько тонким, что под ним виднелись коричневые ареолы.

Атлас, казалось, ничего не заметила, когда повернулась, открыла один из шкафов и приподнялась на кончики пальцев, чтобы достать керамические кружки на средней полке.

Она любила пить чай по утрам и иногда перед сном, так что эти кружки были одной из первых её покупок, когда я дал ей свою кредитную карточку и предоставил свободу действий.

Когда она потянулась, нижняя часть майки задралась, обнажив мягкий изгиб её задницы и красную ниточку на том месте, где должно было быть моё лицо. Я даже не понял, что она повернулась и застала меня за этим занятием, пока не услышал, как её мягкий голос позвал меня по имени.

— Оуэн.

Услышав упрек в её тоне, я оторвал взгляд от её киски, скрытой от меня моей же чертовой майкой, и снова залюбовался её затвердевшими сосками, её приоткрытыми губами и, наконец, её глазами. Мои губы сжались, когда я увидел, что сдержанность в них медленно исчезает.

— Да, Атлас?

— Ты не можешь так смотреть на меня. Ты обещал.

Я отвернулся, чтобы вылить остатки молока в раковину и собраться с мыслями.

— Я ничего такого не обещал. Я сказал, что не буду к тебе прикасаться. Я никогда не говорил, что не буду смотреть. Если у тебя проблемы с тем, что я смотрю на тебя, как на блюдо, которое должен съесть, может, тебе стоит дважды задуматься о том, чтобы не выглядеть так аппетитно.

— Что?

Я остановил процесс очистки миски и оглянулся через плечо, чтобы увидеть, как она смотрит на себя.

— О, — она покраснела. — Прости. Я… я не подумала об этом.

Потому что в майке и трусиках она обычно предпочитала расхаживать по дому — к моему полному гребаному удовольствию и мучениям.

Я пожал плечами и вернулся к мытью миски.

— Это важно только в том случае, если ты сама так считаешь. Нет такой части тебя, которую бы я ещё не видел, не трогал и не пробовал на вкус, — я сделал паузу и вдохнул, мой желудок скрутило от напоминания о том, как сильно я облажался. — Мы не можем вернуть все назад, Атлас. Как бы нам этого ни хотелось. Все кончено. Мы можем только двигаться вперед и надеяться на лучшее.

Она молчала так долго, что я не думал получить ответ — пока она не заговорила.

— Я не хочу, — прошептала она, заставив повернуться к ней лицом и задуматься, не ослышался ли я. — Я не хочу брать свои слова обратно, — она подняла на меня глаза, и я понял, чего ей стоило признать правду. — Ни на секунду.

Я сглотнул комок в горле и кивнул.

— Хорошо. Я тоже.

Атлас сократила расстояние между нами, и я напрягся, пока не заметил чайник в её руке. Ещё одна бесполезная вещь, которую она заставила купить.

После того как она покинула меня, было сложно наблюдать за всеми изменениями, которые она произвела здесь, и не скучать по ней всеми фибрами своего существа.

Я сдвинулся в сторону, чтобы освободить для неё место у раковины, и наблюдал, вдыхая аромат апельсинов и ванили, как она поднимает маленькую крышку и наполняет чайник водой.

— Значит, нам стоит поговорить с кем-нибудь о тесте ДНК? — спросила она после того, как закончила. Её нервный взгляд встретился с моим, когда она закусила губу. — Я могу позвонить после утренних занятий и назначить нам прием?

Она сформулировала это как вопрос — почти как будто не была уверена, что я захочу этого, ведь я уже высказал свое мнение по этому поводу во время поездки домой.

Мне было все равно, что скажет Джада.

Ни за что на свете — ни за что блядь — Атлас не могла появиться из-за моих яиц.

Я был охуенен во многих отношениях, но желание трахнуть собственную дочь не входило в их число. Я должен был верить, что, если бы мы с Атлас действительно были связаны кровными узами, что-то во мне почувствовало бы это, знало бы об этом и не позволило бы мне вообще испытывать к ней влечение.

Даже сейчас.

Мне стоило большого труда не отодвинуть её стринги в сторону и не засунуть туда язык. Вместо этого я крепче ухватился за край раковины, чтобы не потянуться к ней.

Я прочистил горло и сказал:

— Хороший вариант.

— Хорошо, — она подошла к плите и поставила чайник на одну из решеток, а затем включила конфорку. — А пока, наверное, мне стоит надеть штаны, да?

Я ухмыльнулся.

— Не беспокойся из-за меня.

Улыбаясь, Атлас все равно вышла из кухни, а я смотрел, как покачивается её полная задница с каждым шагом.

Определенно не мой чертов ребенок.

И я бы сделал любой анализ ДНК, чтобы доказать это.

Я все ещё стоял и размышлял, когда спустя несколько минут засвистел чайник Атлас.

Я подошел к плите и выключил конфорку, даже не задумываясь об этом. Затем я взял кружку, которую она поставила, и начал заваривать ромашковый чай так, как, как я знал, она любит — с медом, молоком и небольшим количеством молотой корицы — так, как я видел, как она готовила его сотни раз, наблюдая за ней, словно она могла исчезнуть, если я хоть на секунду отвлекусь от неё.

Закончив, я отнес кружку наверх и вошел в главную спальню, которая теперь принадлежала Атлас. По крайней мере до тех пор, пока мы не разберемся с этим дерьмом, и я не смогу снова спать рядом с ней.

Я поставил чай на тумбочку и уже собрался уходить, чтобы начать собираться на работу, как дверь ванной распахнулась и из неё вырвался пар.

Атлас вошла в спальню, голая и с капельками воды по всему телу.

— О… — она застыла в дверях, её губы разошлись в шоке от того, что я стою в своей собственной спальне. Её руки взлетели вверх, чтобы прикрыть грудь и киску, хотя я старался держать внимание на её лице.

Это было так чертовски глупо.

Проклятая Джада и её дерьмовые заявления.

Не следовало совать свой член в эту сучку. По многим причинам. Я всегда чувствовал себя виноватым за предательство лучшего друга, но никогда не позволял зацикливаться на этом — особенно после того, как они поженились, и я полагал, что они будут жить долго и счастливо.

— Моя вина, — сказал я, собираясь уходить.

— Подожди.

Я только начал проходить мимо неё, как почувствовал, что она схватила меня за руку.

— Может, ты и был прав, — сказала она, когда я посмотрел на неё сверху вниз. — В любом случае, ты уже все видел. Оставайся. Душ свободен.

Она не дала мне шанса возразить, прежде чем отпустить меня и скрыться в шкафу. Я провел рукой по лицу, прежде чем решил воспользоваться её предложением и сходить в душ.

К счастью, к тому времени, когда я вышел из душа с полотенцем, обернутым вокруг бедер, она была уже полностью одета и запихивала учебник в рюкзак «Фенди». Это был подарок с поздравлениями, который я преподнёс ей после того, как её перевод в университет был принят.

Она неделями восхищалась этой чертовой сумкой, и сколько бы я её ни баловал, Атлас не переставала быть благодарной. Это только разжигало во мне желание дать ей ещё больше. Все, что я мог дать, принадлежало ей.

— Ты можешь подвезти меня до кампуса? — спросила она, не поднимая глаз. — Я забыла, что оставила машину в мастерской вчера вечером, и у меня не будет времени её забрать. Профессор Ванг очень раздражается, когда студенты опаздывают.

— Да, я тебя подвезу.

— Спасибо, — она опустила голову и заняла руки, и я понял, что она избегает смотреть на меня, в то время как на мне не было ничего, кроме полотенца, и повсюду стекала вода.

Я взял с комода чистую униформу, а затем сбросил полотенце и влез в брюки. Я стоял спиной к зеркалу, поэтому успел бросить на неё быстрый взгляд, прежде чем она глубоко вдохнула, схватила рюкзак и выбежала из комнаты.

Я усмехнулся, закончив одеваться, а затем взял с тумбочки пистолет и спрятал его за пояс. Я спустился за своей малышкой вниз, чтобы отвести её в колледж, а после, надеюсь, получится отвлечься от этого дерьма на несколько часов на работе.

Я оставил машину стоять на обочине, когда Атлас отстегнула ремень безопасности и повернулась ко мне.

— Нам нужно поговорить.

Я начал думать, что это её любимая фраза.

— Знаю, мы договорились не заниматься сексом, пока не получим результаты, но как насчет остального?

— Что ты имеешь в виду?

— Как это работает? В условиях пандемии анализ ДНК может занять недели… месяцы. Будем ли мы продолжать отношения? Остаемся эксклюзивными или начнем встречаться с другими людьми? Не знаю, как у тебя, но в последний раз, когда я проверяла, платонические отношения означали дружеские.

Я провел языком по зубам, глядя на неё, и заставил себя сохранять спокойствие.

— Это то, чего ты хочешь?

Она покачала головой.

— Нет.

Чувствуя, что ей есть что сказать, я промолчал, наблюдая за тем, как она укладывает локон, не попавший в кудрявый хвост на макушке. Фальшивые локоны, которые она носила, когда мы только познакомились, стали далеким воспоминанием, и я влюбился в её натуральные волосы.

— Я знаю, с моей стороны нечестно требовать моногамии. Если Джада действительно моя биологическая мать… — она поморщилась. — Есть пятьдесят процентов вероятности, что нам придется расстаться и, возможно, никогда больше не увидеться. Но это… это то, чего я хочу, — быстро закончила она. А затем подняла подбородок, давая понять, что не собирается отступать.

— Хорошо.

— Хорошо? — повторила она. — Вот так просто?

Её слова, прозвучавшее за ними недоверие и настороженность в её взгляде… все это было похоже на дежавю. Мы зашли так далеко, что пришлось вернуться на исходную позицию, где Атлас нужно было убедить, что я прикрою её, несмотря ни на что.

Я вспомнил наш разговор восемь месяцев назад, на следующее утро после того, как я перевез её к себе и трахнул в первый раз. Когда я пообещал убить за неё.

Черт, я едва знал её.

Это было очевидно.

Теперь я слышал свою мать.

— Это опасно… как легкомысленно вы, молодые люди, занимаетесь сексом. Вы делаете детей, к которым не готовы. Вы распространяете болезни, не обращая на них внимания. И я знаю тебя, сынок. Знаю таких, как ты. Ты используешь этих женщин, а сам едва знаешь их имена, не говоря уже о том, откуда и кто они. Ты можешь трахать своих родственников и даже не подозревать об этом. Береги себя, Оуэн Рашаад. Иначе однажды окажешься в ситуации, из которой не сможешь выбраться.

Если бы только моя мать знала, насколько сбылись её предупреждения. Я знал, что скажут она и мой отец.

Они посоветовали бы мне отпустить Атлас.

Я так и сделал, но посмотрите, к чему это привело? Вернулись к исходной точке. Я знал Атлас лучше, чем кто-либо другой. Из-за её прошлого отказ от неё принес бы больше вреда, чем пользы, поэтому я сдержал обещание, которое дал ей, когда она согласилась стать моей. Я дал ей то, что ей было нужно, даже в ущерб себе.

Себя.

— Если бы я хоть на секунду подумал, будто тест окажется положительным, то ушел бы, как только Джада мне об этом сказала.

Но это было не совсем похоже на правду. Потому что это означало бы, что двигаться дальше и забыть Атлас будет легко, в то время как это было бы самым трудным, что мне когда-либо приходилось делать. Это казалось невозможным.

— Но ты же ушел, — обвинила она. — Перестал разговаривать со мной, прикасаться ко мне… ты даже не смотрел на меня, Оуэн.

— Это не потому, что я считал это правдой! Ладно, признаюсь, поначалу меня это подкосило. Я замкнулся. Но когда шок прошел, и я смог заглянуть внутрь себя — то если заглянуть очень глубоко, Атлас, — я понял, что это чушь, и решил не говорить тебе. Я думал, что на этом все закончится и я смогу вернуться к нормальной жизни. Любить тебя, трахать тебя и находить новые способы заставить тебя улыбаться. Но я… я не смог. Не имея конкретных доказательств, какая-то часть меня все ещё задавалась вопросом, все ещё боялась, что, возможно, это правда и что это сделает с тобой, если ты узнаешь. Я ненавидел Джаду за то, что она посеяла семя сомнения. Ты уже через многое прошла. Потеряла всех, кто был тебе дорог, а теперь есть шанс, что и мне придется уйти и оставить снова ходить по этой земле в одиночестве. Я говорил себе, что ответ прост. Ты не узнаешь. Никогда. Я не хотел подвергать тебя такой травме. Потому что так оно и было, Атлас. Жить в реальности, где существовала вероятность того, что я трахал собственную дочь, было чертовски травматично. Я не хотел представлять, что это может сделать с тобой. Да, мы никак не могли этого знать, но это не мешало мне чувствовать себя дерьмом. Я втянул тебя в эту ебучую ситуацию вместе с собой. Я преследовал тебя, соблазнял и заставлял быть со мной. Все это было на моей совести, и я хотел, чтобы так и оставалось. Но несмотря на это, я скрывал от тебя этот огромный секрет, и чувство вины утроилось, пока я просто… не увяз. Я сделал все это, чтобы ты не чувствовала боли. Я изменился, а ты не знала почему. Я слишком поздно понял, что причиняю тебе боль, держа в неведении.

К тому времени как я закончил выкладывать свои сокровенные тайны, она задумчиво нахмурила брови.

— Ты сказал, что ненавидишь Джаду за то, что она посеяла это семя. Ты, кажется, так уверен, что это неправда. Есть ли причина, по которой она должна была солгать?

— Я не знаю, — я прикусил губу и продолжал смотреть прямо перед собой, внезапно обнаружив, что студенты, идущие на занятия и с занятий, просто очаровательны.

Некоторое время в машине царило молчание, а потом Атлас ледяным тоном ответила:

— Думаю, знаешь.

Я чувствовал, как она быстро и тяжело дышит.

— Когда ты в последний раз трахал её, Оуэн?

Я закрыл глаза, не желая отвечать. Заметив мою нерешительность и напряжение в моем теле, Атлас издала ехидный смешок и добавила:

— Дай угадаю… это было не двадцать лет назад.

— Нет.

— Насколько недавно?

Мои руки тряслись, просто чертовски тряслись, когда я проводил ими по бедрам, словно создаваемое ими трение давало силы не лгать. Раньше у меня никогда не было проблем с тем, чтобы говорить жестокую правду, потому что я никогда не заботился о том, чтобы задеть чьи-то чувства. В последнее время мне хотелось вернуться к тому, кем я был до того, как Атлас нашла меня.

— Когда, Роуди? — огрызнулась она. То, что Атлас использовал моё уличное имя, не было хорошим знаком.

— Мы никогда, блядь, не останавливались! — наконец проговорил я. Увидев, как широко распахнулись в тревоге её глаза, я поспешил добавить: — До тебя — никогда. Последний раз был ещё до того, как я встретил тебя. Джада пыталась продолжать, но я завязал с этим дерьмом после того, как мы встретились, и сказал ей, что этого больше не будет.

— Значит… в лучшем случае жена твоего лучшего друга имеет на меня зуб и врет, чтобы нас разлучить, а в худшем — моя собственная мать имеет на меня зуб и говорит правду, чтобы нас разлучить? — она наклонила голову в сторону. — Я правильно понимаю, Оуэн? Есть ли ещё кто-то в моей родословной, с кем ты трахался? Может быть, Деми?

Я забыл, что Деми была кузиной Джады. Значит, она тоже двоюродная сестра Атлас.

— Остынь.

Атлас усмехнулась.

— Это обоснованный вопрос.

— Я никогда не трахал Деми, и никогда не буду. Рок — мой мальчик. Я бы не стал так грязно с ним поступать.

— А Джорен — нет?

— Джорен не любит свою жену! — прорычал я. Атлас вздрогнула, и я заставил себя успокоиться. — Не думаю, что когда-либо любил.

Единственная причина, по которой я не признался раньше, заключалась в том, что гордыня Джорена была больше, чем его любовь к жене. Намного больше. Он никогда не простит меня.

— Как благородно с твоей стороны, — Атлас усмехнулась. — Хочешь знать, что я на самом деле думаю? По-моему, с твоей стороны очень смело говорить, что Джорен не любит свою жену, когда ты сам не знаешь, что такое любовь. Ты не способен на это, и я жалею, что вообще тебя встретила.

Я раздул ноздри и уставился прямо перед собой, делая вид, что её слова не задели меня до глубины души. Я знал, что она злится, обижается и просто срывается, но от этого не становилось менее больно. Когда я наконец заговорил, мой голос был пустым:

— Может, и так, но это ничего не меняет между нами, Атлас.

— Как скажешь. Слушай, мне пора, — Атлас быстро собрала свои вещи, но, когда она потянулась к двери, я быстро нажал на кнопку замка. Не оглядываясь на меня, она сказала: — Открой дверь, Роуди.

— Не морочь голову с этим Роуди, — сказал я с рычанием. Атлас ничего не ответила, и я вздохнул. — Скажи, что ты поняла мои слова.

— Я бы с радостью, Оуэн, но все уже не так просто. Это перебор. Все это слишком. Я знала, что ты чудовище, но все равно влюбилась в тебя — хорошего, плохого и уродливого. Не было ни одной части тебя, которую бы я не хотела. Но впервые с тех пор, как я сказала нам «да» на воздушном шаре, то задаюсь вопросом, знала ли тебя по-настоящему.

Я втянул воздух и почувствовал, как сердце, которое я держал для неё покрытым льдом, издало последний предсмертный стук. Я чувствовал на себе её взгляд, но не позволял себе смотреть на неё. Я боялся того, что она увидит, если я это сделаю. Может, она и жалеет о нас, но я — нет.

— Хорошо, — это было все, что я успел сказать, прежде чем нажал на кнопку открытия замка. — Ты свободна.

Краем глаза я заметил, как она вздрогнула, но не стала допытываться, что я имел в виду. Ответ ей в любом случае не понравился бы.

Атлас убежала, и я не позволил себе смотреть ей вслед. Не знаю, сколько времени я просидел там, прежде чем нашел в себе силы уехать.