Минус на минус дает плюс
Серёжа едет так, как будто боится не успеть. Ловко перестраиваясь из ряда в ряд. Виртуозно огибая пробки по известным только местным дорогам. Периодически искоса бросает на меня взгляд.
Я сижу, уставившись в лобовое стекло. Физически ощущаю, как мои щёки раскраснелись. Сердцебиение зашкаливает, будто на стометровке, которую мы бегали в старшей школе.
Что мы делаем?
Что он думает о том, что мы делаем!?
Наверное, нам следует поговорить об этом. Расставить все точки над «i».
Мы оба — взрослые люди. Надо обсудить всё заранее, чтобы не получилось как в прошлый раз.
Но почему-то не хочется…
Я с головой окунаюсь в ощущение, настигшее меня тогда, на террасе в доме Литвиновых. Ощущение абсолютной правильности происходящего.
Я — как человек, который не ел сахар много лет, и теперь перед ним стоит тарелка с лучшим пирожным.
Противный голосок изнутри точит меня: «Так нельзя. Нельзя поступать так необдуманно».
Другой голос во мне кричит: «А всегда ли твои продуманные поступки вели тебя к счастью? Отпусти своих демонов с цепи. Отпусти!»
Чувство полного упадка, накрывшее меня с утра, сменяет какой-то дикий, искрящийся восторг. Как шампанское с взрывающимися на языке пузырьками, он пронзает меня насквозь.
Стена из шаблонов, старательно выстраиваемая мной на протяжении многих лет, рассыпается на глазах. Как будто кто-то вытянул кирпичик, лежащий в её основании.
Почему я не могу позволить себе просто быть счастливой? Хотя бы ненадолго? Не задумываясь о том, к чему это приведёт, и приведёт ли вообще!?
Почему я не заслужила свой маленький кусочек счастья?
Долгие месяцы, полные физических и душевных страданий, лишь укрепляют меня в моём спонтанном решении. Оказавшись на дне, в куче осколков из разбившихся надежд, я чувствую, что мне нечего больше терять. И все те условности, которые сдерживали меня от определённых решений и поступков, как будто потеряли свою значимость. Границы стёрлись. Я поступала неправильно и была несчастна. Я поступала правильно — и всё равно была несчастна. Так почему бы мне, для разнообразия, не поступить так, как мне хочется?
Мне нравится Серёжа, меня влечёт к нему. И, судя по всему, я нравлюсь ему. Что может быть проще? Два плюс два равно четыре. Минус на минус даёт плюс.
Когда мы приезжаем к моему дому, уже темнеет. Ранний зимний вечер, наступивший внезапно, как будто смягчает тяжесть любого преступления, снимает бремя любого греха.
Серёжа паркуется на свободном пятачке у подъезда. Когда он выходит из машины, я остаюсь внутри.
Он открывает дверцу со стороны пассажира и протягивает мне ладонь. Вкладываю свои напряжённые пальцы в его тёплую руку. Тянет меня на себя немного сильнее, чем следует. Потеряв равновесие, падаю в его объятия. Оступившись, он едва не поскальзывается на заледеневшей поверхности тротуара.
Смеёмся в унисон, пытаясь принять устойчивое положение. Когда нам это удаётся, поднимаю взгляд на Серёжино лицо. Он кажется необычайно серьёзным сейчас.
Падающий с неба хлопьями снег, жёлтый свет придомового фонаря, в лучах которого мы стоим, тишина позднего февральского вечера — всё вместе, это создает непередаваемое ощущение сказки. Моей сказки…
Серёжа убирает прядь волос с моей щеки, задерживаясь чуть дольше положенного. Смотрю в его глаза, как зачарованная. Они такие же точно, как я помню. Голубая радужка в зелёной окантовке. Миллион оттенков моря: от тёмного цвета предштормовой волны до лазуревой глади, как сейчас.
— Прежде чем мы поднимемся, я хотел бы кое-что прояснить.
Прикладываю пальцы к его губам.
— Я тебя прошу. Давай не будем думать. Хотя бы сегодня. Не хочу портить момент.
Чувствую его улыбку под своей ладонью.
— Давай просто жить здесь и сейчас, — умоляюще свожу брови. — Остальное — завтра.
— Хорошо, — скорее чувствую эти слова кончиками своих пальцев, чем слышу.
Серёжа медленно наклоняется ко мне. Моя рука рефлекторно сползает вниз. Он смотрит на меня безотрывно, не смещая фокус ни на секунду. Каждое его движение осторожно и выверено до миллиметра. Так несут воду в стакане, полном до краёв, когда боятся расплескать её по случайности.
Ведомая нетерпением, сама сокращаю оставшееся расстояние между нами. Прикасаюсь губами к его губам, одновременно закидывая руки на шею. Он стискивает меня за талию, притягивая к себе теснее.
Каждая клеточка моего тела стонет от невыносимого удовольствия, когда он трепетно и нежно целует меня. Мы — как школьники, дорвавшиеся до поцелуев. Не до первых, когда не знаешь, куда деть зубы и язык, которые всё время как будто мешают, сталкиваясь с препятствиями в самых неожиданных местах. А до вторых. Когда перестаёшь сосредотачиваться на технике и просто отдаёшься моменту.
Не знаю, как Серёжа, но я отдаюсь ему всей душой. Я позволяю ему целовать меня так, как ему хочется. Затем перехватываю инициативу, скользя языком в его рот. Поцелуй становится максимально чувственным и эротичным. Хриплый стон, вырвавшийся из моего рта, сталкивается с таким же точно стоном, который издаёт Серёжа.
Он гладит мою спину своими раскрытыми ладонями, как будто стараясь охватить как можно больше площади моего тела. Я вжимаюсь в него изо всех сил, отчётливо чувствуя, как колотится его сердце. Жар его тела окутывает меня со всех сторон, заставляя полностью отрешиться от происходящего вокруг.
Нас прерывает чей-то ворчливый голос:
— Проститутка… Устроили тут посреди бела дня. Развратники!..
Серёжа смеётся мне в губы. Оборачивается вслед прошедшей мимо нас старушке, по всей видимости, из тех, что любят сидеть на лавочках у подъездов, обсуждая своих соседей. Она уже почти достигла двери и сейчас возится в поисках ключа, роясь в своей необъятной авоське. Алёхин весело кричит ей в спину:
— Не посреди дня, а посреди ночи, бабушка!
Она оглядывается на нас, удивлённая.
— Это, во-первых. А во-вторых, не проститутка, а сотрудник эскорта!
Шикаю на него, в тщетных попытках притормозить. Ещё конфликтов с соседями мне не хватало. Эти бабулечки только с виду одуванчики, а по сути — самые злопамятные люди на свете, способные в два счёта испортить жизнь ближнему.
Бесполезно! Серёжу явно несёт.
— Если Вас заинтересует, могу оставить визитку в почтовом ящике. Какая квартира у Вас? Недорого возьму.
Глаза моей пожилой соседки буквально лезут из орбит. Она торопливо отпирает дверь и скрывается в подъезде, на ходу продолжая ворчать и сыпать ругательствами.
Хохочу до слёз, утыкаясь в мягкое полотно кашемирового свитера Алёхина и чувствуя, как в ответ его грудь содрогается от смеха.
Тяну его за руку в направлении подъезда. Лифт не едет мучительно долго. Похоже кто-то держит его на одном из верхних этажей. Изведённые ожиданием, поднимаемся на мой этаж по лестнице, почти бегом. Когда дверь в квартиру захлопывается за нами, Серёжа прижимает меня к стене.
Я тянусь к нему навстречу, изнывая от нетерпения. В этот донельзя интимный момент в тишине прихожей раздаётся громкий звук. Серёжа смотрит на меня, округлив глаза.
— Это… то, что я думаю? — с трудом сдерживает улыбку.
— Прости… — шепчу виновато. — Я ничего не ела сегодня. Только кусочек пирога у твоей мамы.
Он решительно берёт меня за руку.
— Пошли. Показывай, где тут у тебя холодильник.