Выбери меня

Глава 40

Проверка связи

Четыре месяца спустя

— Ты уверен? — спрашиваю с сомнением в голосе.

— Абсолютно, — отвечает Макс, слегка прищуривая левое веко.

— Если твоя мама узнает… или, не дай бог, дядя Лёша… — грозное лицо Литвинова встаёт перед моими глазами, — нам тогда полный…

— Пиииистец! — весело заканчивает фразу Иванка.

Она сидит на диване в детской, где обычно спит Маша, сложив ноги по-турецки и уткнувшись в экран моего мобильного.

Да, да. Добрая тётя Ирина частенько даёт этому несчастному, угнетённому ребёнку свой телефончик, чтобы поиграть.

Почему несчастному? Да потому что! Кто в наше время ходит без смартфона, как это делает Иванка? Иногда мне кажется, её мать нарочно придумала это, чтобы Ваня не могла позвонить отцу, когда ей захочется.

Оглядываюсь на неё с подозрением:

— Что это за слово, и откуда оно тебе известно?

Иванка поднимает на меня свой бездонный голубой взгляд.

— Мама иногда так говорит. Например, когда мы в школу опаздываем. Или если ноготь сломался.

— Прям так и говорит?

— Ага.

— Мне больше нравится килавердык.

— Чегоо? — Макс фыркает, сбивая прицел рогатки.

— Ки-ла-вер-дык! — повторяю по слогам. — Ты давай не отвлекайся. Стреляй уже, пока нас не накрыли, — шепчу заговорщически.

Макс опять оборачивается к окну. Прицеливается, смешно отгибая локоть в сторону. Я начинаю считать:

— Три. Два… Огонь!

Делает выстрел.

Высунувшись из окна, в четыре глаза следим за полётом виноградины.

— Мимо… — разочарованно стонет Макс.

— Ничего страшного. Давай просто попробуем ещё.

Отрываю самую крупную ягоду от ветки, подаю ему.

— Давай-давай. У тебя получится.

Наша цель — попасть в надувной летний бассейн, установленный на газоне во дворе Литвиновых. За последний час это уже четырнадцатая попытка, если мне память не изменяет.

Макс прицеливается вновь, задерживая дыхание. Резко выпуская воздух из лёгких, стреляет.

— Ура!!! — визжу от восторга, счастливая донельзя. — Ты попал! Ты смог!!

Макс радуется вместе со мной. Даже Иванка отрывается от игры, смеясь и заражаясь нашим общим весельем.

— Теперь давай ты, — Макс важно протягивает мне рогатку.

П-фф! Сейчас я устрою ему мастер-класс! В нашем детстве не было телефонов. Мы — дети девяностых, и не такое умеем!

Заняв удобную позицию у окна, прицеливаюсь. Макс напряжённо дышит мне в шею.

Высунув кончик языка от напряжения, стараюсь угадать траекторию полёта «пули». И почти уже спускаю курок, как вдруг в кадре появляется… Алёхин. Собственной персоной!

От неожиданности дёргаюсь. Виноградина, запущенная моей дрожащей рукой, стремительно летит во двор, попадая аккурат по центру спины Алёхина, обтянутой оранжевой футболкой-поло.

Он оборачивается недоумённо. Тянется рукой к лопаткам, ощупывая спину. Наконец, поняв в чём дело, переводит взгляд под ноги.

Замечает злополучную виноградину. Подняв её с газона, внимательно осматривается по сторонам, явно пытаясь определить, откуда «стреляли».

Резко дёргаюсь влево. Спрятавшись за плотным полотном портьеры, тяжёло дышу. Грудь ходуном, сердце бьётся как оголтелое.

Я не специально, клянусь! Просто не ожидала его увидеть. Вернее, конечно, ожидала. Всё-таки это первый день рождения его родной племянницы. Он должен был прийти. Но всё равно это случилось пис… килавердык, как неожиданно!

Макс, оставшийся в одиночестве на линии огня, пялится на меня с лёгким любопытством. Определённо, я похожа на прибабахнутую.

Алёхин замечает его в окне, судя по тому, что кричит:

— Макс, это ты? Харе баловаться!

— Прости, дядя Серёж! Я больше не буду! — звонко тараторит Макс. Машет ему рукой.

Перевожу дыхание. Кажется, он меня не видел.

Иванка подходит к нам, протягивая мой смартфон:

— Там какой-то Татарин звонит. Сначала писал-писал, писал-писал!.. — нервно жестикулирует руками, показывая как много написал этот нехороший человек. — А теперь позвонил!.. Я из-за него проиграла! — обиженно выпячивает нижнюю губу.

— Я тебе попозже отдам. Быстренько отвечу и отдам, обещаю, — говорю примирительно.

Залезаю в телефон и самым натуральным образом офигеваю. Руслан прислал мне шесть! Шесть сообщений. Что ему надо? Я же сказала, что буду на детском дне рождения сегодня.

После тех посиделок в баре случилось то, чего я не могла себе представить даже в самых страшных кошмарах. Мы с татарином… подружились.

Ага, сама в шоке. Он оказался прикольным парнем. Несмотря на своеобразную манеру выражаться, Руслан — очень эрудированный, и с ним всегда есть о чём поговорить. Ну, и поржать, конечно!

Насколько мне известно, с Серёжей они помирились. Не знаю точно, когда это случилось. Я категорически запретила упоминать имя Алёхина в разговорах со мной.

Просто в один момент в соцсетях Руслана появилось фото, на котором они вдвоём с Серёжей сидят в каком-то баре. Кажется, это спортбар на Чайковского. У каждого в руке — по литровой кружке с пивом. И надпись: «Старый друг, лучше новых двух».

Вот так вот. Всё-таки мужчинам в разы проще помириться. Достаточно хорошенечко принять на грудь, и все проблемы и непонимания затонут на дне стакана.

Захожу в диалог с Русланом. Он прислал фото. Грузится… Пробегаю глазами текст:

«Привет, злючка».

«Как ты там? Трезвая ещё?»

Морщу нос. Он же прекрасно знает, где я нахожусь.

«У меня тоже всё норм. Спасибо, что спросила:)»

Блин, ненавижу эту его манеру бомбить сообщениями, не получив ответа на предыдущие.

«Вчера была премьера. Помнишь, я тебе говорил?»

Кажется, это он про новый караоке-бар на Арбате. Руслан звал меня на открытие, но я не пошла. По понятным причинам…

«Так вот. Ты сейчас охренеешь!»

«Алё, ты там?»

Наконец, загружается фото. С изумлением пялюсь на изображение. Это вывеска. На ней витиеватым шрифтом надпись: «IrishBar». Последняя буква плавно переходит в фигуру девушки в длинном красном платье и чёрных перчатках до локтя. Она стоит спиной, слегка повернув голову. В руке — микрофон.

Быстро печатаю:

«Что это? Привет».

«Очевидно, название. И логотип».

Тут же шлёт следующее сообщение:

«Ничего не напоминает?»

«Нет».

Присылает фото. Это скрин моей странички в соцсети. На нём изображена я, ещё во времена моего проживания в Питере. На мне красное платье. Я… пою, сжимая микрофон в пальцах.

«Чем обязана? Мой день рожденья только через шесть месяцев».

«А это не я».

Палец зависает над экраном.

«Тот, чьё имя нельзя называть» — присылает Руслан. В конце сообщения — ухмыляющийся эмодзи в чёрных очках.

Шокированно таращусь на присланное им фото. Что за хрень? Поджав губы, печатаю уверенно:

«Мне это не интересно».

Я же просила! Просила…

— Долго собираешься прятаться? — в детскую заглядывает Алёнка. На руках у неё именинница. Машеньке сегодня исполнился годик. Она зевает, утирая кулачками своё кукольное личико.

— Я не прячусь, — отвечаю поспешно. — Я с детьми играю.

— Правда? — выразительно изгибает брови подруга. — С какими детьми, прости?

Оглядевшись, замечаю, что нахожусь в комнате одна. Видимо, Макс с Иванкой свистнули, пока я залипала в переписке с Русланом.

Ловко перевожу неудобную тему:

— Ты будешь её укладывать?

— Ага. Только переодену.

Садит Машеньку на диван. Она всё так же трёт глазки.

— Рано или поздно тебе придётся спуститься, — говорит Алёнка спокойно.

— М-м? — делаю вид, что не понимаю, играя с ножкой Маши. То снимаю, то надеваю её белый носочек. Она внимательно следит за моими манипуляциями.

— Чёрт… Рацию на веранде забыла. Зарядить нужно, — подруга оглядывается по сторонам. — Присмотри за ней, чтоб не слезла.

— С удовольствием! — щекочу детский животик. Машенька тут же начинает мне улыбаться. Ей нравится эта игра.

— Сильно не весели её, а то не заснёт.

— А мы немножко. Немножко ведь можно, да? — адресую это ребёнку.

Алёна выглядывает из окна на улицу. Зовёт мужа:

— Лёш! Лёшааа!

Тот отзывается. Не могу разобрать, что он говорит.

— Принеси, пожалуйста! — Алёнка указывает куда-то за окно. — Рацию няни, да.

Посылает воздушный поцелуй.

Затем выдвигает ящик стоящего рядом комода. Достаёт оттуда сменную одежду и чистый подгузник.

Кладёт вещи на диван, присаживаясь. Маша тут же тянется к новым «игрушкам». Ей хочется их потрогать.

Алёнка смотрит на меня, прищурившись:

— Сколько ты ещё будешь скрываться?

— Да не скрываюсь я! — начинаю сердиться в ответ на откровенные намёки подруги. — Сейчас уложим Машу, и спущусь.

— Я не об этом, — кивком головы указывает на мой живот.

Непроизвольно обхватываю его ладонями. На мне сегодня свободное летнее платье, которое струится по фигуре, маскируя её изменившиеся формы.

— Сколько уже? Месяца четыре?

— Вчера было пятнадцать недель, — отвечаю тихо.

— Это получается… — Алёна начинает загибать пальцы, отсчитывая. — Сентябрь, октябрь, ноябрь… Ты родишь… где-то в середине февраля!

— Да… ПДР на семнадцатое.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает озабоченно. — Токсикоз прошёл?

— Да! Но это был полный треш! — падаю на кровать спиной назад, по-прежнему обнимая живот. — Я думала — я кончусь.

Подруга посмеивается понимающе.

— Ну, в целом… критическая точка ведь миновала?

Поджимаю губы. Глаза моментально увлажняются, наполняясь слезами.

Алёна говорит сейчас о тех двух беременностях, когда мне не удалось… когда я…

— Прости, прости! — произносит торопливо. Обхватывает мою ладонь, сжимая. — Прости, родная. Я не хотела. Я имела в виду…

— Ничего страшного, — отвечаю хрипло. Принимаю вертикальное положение. — Я не знаю, где критическая точка, на самом деле. Сейчас срок — самый большой из тех, что были. Это определённо внушает надежду. Но рисков слишком много. Возраст, осложнения в результате предыдущих непродуктивных беременностей… — механически выдаю заученный наизусть текст.

— Всё. Хватит, хватит. Я поняла. Не надо об этом, — говорит Алёнка строго. — Ты должна сейчас думать только о хорошем. Поняла меня?

— Я очень стараюсь.

Она ободряюще гладит мои руки. Тепло её ладоней пропитывает меня насквозь, успокаивая и принося равновесие.

— Что с квартирой?

— Ищу пока.

— Какие варианты?

— Пока никаких, если честно. То дорого, то неудобно. То без детей…

— А ваше агентство? Ты каждый день общаешься с кучкой риелторов! Неужели нельзя найти что-то более-менее подходящее?

— Мы в основном по элитке. Коммерческая недвижимость. Были варианты, но опять же, всё упирается в деньги…

— Мы тебя не гоним, ты не думай!

— Я знаю. Но дольше тянуть уже совсем неприлично. Сколько ваши покупатели ещё будут ждать?

— Ничего, другие найдутся.

— Нет. Такие условия шикарные. Грех упускать. На крайний случай… — невольно морщусь.

— Что?

— На крайний случай, вернусь к родителям. Если не подвернётся что-нибудь стоящее в ближайшие дни. Но мне хотелось бы самой, понимаешь?

— Конечно, понимаю! — горячо шепчет подруга. — Я сама была в такой ситуации. Извини, что так получилось…

— Не бери в голову. Это мелочи, — говорю твёрдо. — Главное, чтобы малыш был здоров, а с остальным я как-нибудь справлюсь.

Машенька начинает хныкать.

— Всё, всё, — воркует над ней Алёнка. — Сейчас искупнёмся по-быстренькому. И байки. Даа?

Подхватив малышку на руки, уходит в ванную.

Под шум льющейся из крана воды лежу на кровати, уставившись в потолок. Глажу живот мягкими круговыми движениями.

Больше всего на свете мне хочется почувствовать, как он шевелится. Ощутить, наконец, что внутри меня растёт жизнь…

Говорят, что первое шевеление напоминает лопающиеся в животе пузырьки воздуха. Я всё время прислушиваюсь, замирая от страха. Боюсь пропустить этот чрезвычайно важный для любой матери момент.

Звук открывшейся двери заставляет меня приподняться.

Замираю, шокированная. На пороге комнаты стоит… Серёжа. В руках — рация радионяни.

В полном молчании смотрим друг на друга. Я жадно пробегаю глазами по его лицу, фигуре. Кажется, похудел? Он как будто стал суше, мускулистее. Привычная мне борода сменилась лёгкой щетиной, подчёркивающей остроту черт знакомого до боли лица. Механически отмечаю бледность его щёк, сведённые на переносице густые брови. На фоне оранжевого цвета футболки его кожа кажется мертвенно-серой.

Он, молча, не здороваясь, делает несколько шагов вглубь комнаты. Осторожно кладёт рацию на комод.

Всё так же, не произнося ни слова, шагает спиной назад к двери. Смотрит на меня при этом безотрывно.

Слова застревают где-то в горле. Приоткрываю рот, пытаясь сказать, но не выходит. Порывисто выдыхаю. Не знаю, чудится ли это мне, может это взбесившиеся гормоны, но… Серёжа как будто отвечает мне точно таким же глубоким вздохом. Так бывает, когда долго сдерживаемый в лёгких воздух, наконец, выпускают наружу.

— Ириш? — голос Алёны из ванной.

Автоматически оборачиваюсь в сторону двери. В следующее мгновение опять смотрю на место, где секунду назад стоял Алёхин. Его там уже нет. А был ли?..

— Ириш?

Прокашливаюсь.

— Даа? Иду! — громко.

Вздрагиваю. Радионяня отзывается эхом на мои слова. Подорвавшись с кровати, хватаю рацию в руки.

Она включена.