Я слышу, как ты дышишь

4.31.2 Парадокс двойственности власти

Она проснулась от какого-то странного ощущения, то ли запаха, то ли вибрации пола, она не поняла. Посмотрела на часы — почти шесть вечера, поежилась от холода и спрятала руку обратно под одеяло. Полежала еще немного и встала, быстро оделась, завернувшись в самое теплое, что у нее было, пошла в ванную, с удовольствием сунула руки под горячую воду, размышляя о том, что надо обновлять гардероб, природа намекает. Привела себя в порядок, с печалью вспоминая ту тихую пустоту в голове, с которой сидела на полу как собака, которая прикидывается котом. Все прошло, мысли протрезвели, она опять стала думать о своем месте в этом мире, об их странных отношениях с министром, о его откровении перед черной свечой.

"Ничего же не изменилось, он все еще должен жениться на женщине своего круга. Да, вчера он испугался за меня после взрыва, это заставило на нервах наговорить лишнего, но сейчас он, скорее всего, уже жалеет об этом.

Как теперь себя вести? Как будто откровения при свече не было? Или как будто разговора за столом на кухне не было?"

Верхом иронии ситуации было то, что она сразу подумала, что надо спросить у министра, как бы он поступил в этом случае.

Она пошла на кухню и поняла, что ее разбудило — по полу дико тянуло холодом, как будто где-то было открыто окно. Осмотрев кухонные, она прошла мимо окон гостиной в библиотеку, и остановилась на пороге — там господин министр менял стекло. Он увидел ее, улыбнулся, отложил молоток и повернул амулет на шее, с улицы хлынули звуки — шум ветра, шаги, окрики, птичьи голоса.

— Все-таки разбудил?

— Я выспалась, — попыталась улыбнуться Вера, нервно шастая глазами от молотка на подоконнике к разрезанным стеклам на письменном столе, к рукам министра Шена под закатанными рукавами рубашки, открывающими предплечья, так неприлично, что ей хотелось извиниться за наглость своих глаз и отвести их скорее, хотелось и никак не получалось. Он понимающе улыбнулся:

— Я не могу это никому поручить, я никого сюда не пускаю. Не стойте тут, холодно.

Она кивнула, вышла и закрыла дверь. Пошла на кухню, поставила чайник, достала из холодильника фрукты и стала их мыть и резать, перед глазами все еще стояла картина из библиотеки, проступали новые детали — сложенные на табуретке вещи министра Шена, которые она с него снимала, надорванная кобура без оружия, на столе ящик инструментов, чертежи, ампулы… одной не хватало. Странно.

Шаги министра Шена простучали в прихожую, потом к ванной, там зашумела вода, стихла, он открыл дверь кухни и остановился на пороге, как-то неуверенно потер руки, стал откатывать рукава. Она горьковато улыбнулась, опустив голову, чтобы он не видел — у господина министра тоже голова протрезвела, и он думает, как теперь себя вести.

"Ну что ж, посмотрим, что вы придумаете."

— Вера, — он замялся, со смущенной улыбкой опустил голову и тихо фыркнул, развел руками, — даже не знаю, как это сказать.

Она подняла заинтересованный взгляд, невольно улыбнулась от его неловкости, ободряюще подняла брови:

— Говорите как есть. Это что-то страшное?

— Нет, это… парадокс двойственности власти, — еще смущеннее рассмеялся министр, Вера подняла брови еще выше, он опять рассмеялся, потер лоб и выдохнул, демонстративно собираясь с силами, изобразил руками какую-то странную конструкцию и стал раскладывать ее на этажи: — Я хочу пригласить сюда Двейна. Это моя квартира, так что я как бы имею право. Но. Я хочу пригласить его на ужин, а это ваша кухня, так что я как бы права не имею. Но. Я знаю, что вы не будете против, он вам нравится. Но. Спросить все равно как бы надо. Для меня это странно, спрашивать кого-то, могу ли я пригласить гостя к себе. К тому же. Двейн ночью нарушил запрет Дока и сбежал из лазарета на разбор происшествия, за что Док ругался как боцман и грозился всеми медицинскими карами. Ночью Двейну было нормально, потому что он был на обезболивающих, но когда заклинание отошло, ему сильно поплохело, Док накормил его немагическими зельями и в качестве наказания и перестраховки посадил на диету. А как я уже говорил, супчики у Булата получаются такие, что лучше голодным сидеть. Зелья уже отошли, новое заклинание ему нельзя, поэтому он сейчас не особенно хороший собеседник, и вряд ли способен на что-то большее, чем смотреть в одну точку и грызть ногти. Кстати, есть отличная новость — я отнес ваше обезболивающее в лабораторию разведуправления, алхимики сказали, что формула сложная, но если мне очень надо, они мне сделают такой штуки пару стаканов, за большие деньги и не скоро. Я сказал, что надо, и что в качестве первого подопытного они могут изучить меня, это сильно ускорит процесс официального запуска в серийное производство, если у них все получится. Я потом куплю на вашем аукционе пустые ампулы, так что разработка будет принадлежать мне, все будет законно.

Он задумался, потер подбородок и осмотрел свою воображаемую разобранную конструкцию, нахмурился и вздохнул:

— Ну так вот, чего я от вас хочу. Первое — чтобы Двейн пришел, мне нужна еще одна ампула обезболивающего, а лучше две. Второе — ему нужна какая-нибудь легкая, не жирная еда, я проверил, у вас такой нет, так что придется готовить. Если вы согласитесь, то я пойду ампулы отнесу, а если нет — то пусть лежит ногти грызет, он сам виноват, что сбежал, я его не звал.

Он поднял глаза на Веру, продолжая держать в руках свою систему парадоксов двойственности власти, шкодно улыбнулся, зажмурился и опустил руки, шепотом выдохнул:

— Веду себя как Барт.

Вера тихо рассмеялась, кивнула:

— Идите относите.

— Спасибо, — он с облегчением кивнул, превратив движение в ироничный обессиленный поклон, четко развернулся и вышел. Вера кривовато улыбнулась сама себе — он решил делать вид, что обоих разговоров не было, интересный вариант. Хотя, наверное, самый удобный.

"Ну что ж, пусть будет так, посмотрим, что из этого выйдет."