Вера рассмеялась, услышала шаги и повернулась к кострам, министр тоже туда посмотрел — к ним шел Двейн, издалека позвал:
— Господин?
Министр сел и поднял руку:
— Здесь. Что-то случилось?
— Все в порядке. Хочу оставить у вас кое-что, — он подошел, сел на край покрывала и стал расшнуровывать ботинки, улыбнулся Вере:
— Госпожа, окажите мне услугу.
— Какую?
— Закройте глаза.
Она ничего не поняла, но закрыла, двумя руками, чтобы он видел. Рядом шуршала ткань, потом раздались быстрые шаги и шумный всплеск, министр тихо рассмеялся и сказал:
— Открывайте, все, — ока открыла, увидела на темном зеркале воды пятна брызг, и завистливо шмыгнула носом:
— Я тоже хочу.
— Серьезно? — министр складывал одежду Двейна, аккуратно свернул пояс, отодвинул стопку на угол покрывала и улегся головой Вере на колени, сверкнул зубами: — Вы не говорили, что любите купаться.
— Я думала, это очевидно. Я жила в часе езды от моря, мы иногда просто на выходные туда ездили. Почему здесь никто не купается?
— Это неприлично, — с улыбкой вздохнул министр, посмотрел в ту сторону, где Двейн весело рассекал волны, улыбнулся шире: — Двейн — ужасно неприличный, и странный, и вообще цыньянец из провинции Кан, они там все странные, лезут полуголыми в грязную соленую воду, и им нравится. Я бы тоже полез… Но купаться в одежде неприятно, а без — неприлично.
— В моем мире для этого существуют купальники.
— Я видел, — довольным до безобразия тоном протянул министр, — красный — просто огонь. И черно-белый хорош. Хм… удивительно, что проклятие не сработало, неужели к вещам это не относится?
Вера рот раскрыла от шока:
— У меня в телефоне нет фоток в купальнике.
— Фото — нет, видео — есть.
Она хлопнула себя по лбу, он довольно рассмеялся и сказал:
— Я уже озадачил портных, после бала сходим сюда вдвоем, покупаемся. Вы правда учились спасению на воде?
— Правда.
— Зачем?
— Я хотела собаку.
Министр округлил глаза, Вера рассмеялась и объяснила:
— Я была маленькой, хотела собаку, а родители не хотели, сказали, что это большая морока, каждый день ее выгуливать, они не хотят этого делать. Я сказала, что я сама буду этим заниматься, а мне сказали, что я не смогу вставать каждый день на час раньше, а я сказала, что смогу, и начала вставать на час раньше и бегать, делала так полгода, без перерывов. Потом у собаки наших знакомых родились щенки, и я опять подняла вопрос о собаке, уже с позиции уверенности в том, что я смогу вставать на час раньше. А мне сказали, что фиг тебе, Верочка, на этот раз без аргументов. И я поняла, что выгуливание было просто отмазкой, и что все врут, даже самые близкие люди. Сильно обиделась и устроила глобальную кампанию пассивной агрессии, папу это доконало и он предложил мне в качестве примирительной взятки путевку в летний лагерь с особым курсом подготовки спасателей, там учили плавать, спасать утопающих, управляться с моторной лодкой, оказывать первую помощь. Но самое главное, там учили работать со спасательной собакой, их было несколько десятков, они жили в лагере и мы постоянно с ними играли. В учебное время в этом лагере учили солдат и эмчеэсников, а летом пускали детей, лагерь в лесу на озере, там очень красиво. Я за смену закорешилась со всеми дрессировщиками и инструкторами, тусила у этих собак с утра до ночи, дрессировала их, они легко дрессируются, к концу смены они были как цирковые. Меня потом родители забирали, им весь лагерь рассказывал про мои таланты в дрессировке. А собаку мне все равно не купили.
— Но вы же показывали фото с собакой?
— Ее купили моему брату, — невесело усмехнулась Вера, — я просила — фиг, сестра просила — фиг, а брату купили, он же долгожданный мальчик, к нему совсем другое отношение. Я с ними тогда уже не жила. А ему на эту собаку пофиг, он ею не занимается, встают на час раньше, чтобы ее выгулять, мама и папа. Карма, — она развела руками, министр усмехнулся, но промолчал, осторожно погладил ее руку поверх рукава, спросил:
— Не устали от политики?
— Меня сложно утомить разговорами, — улыбнулась Вера, он усмехнулся:
— А после разговора с Доком вы за минуту "устали".
Она качнула головой:
— Я устаю от вранья, очень сильно. Чуть меньше устаю, когда приходится вести себя так, как не хочется — жизнерадостно трындеть про подружек, например, вытаскивая страдальцев из бездны уныния. Или когда жалуются, это капец утомляет. Не в том смысле, что человек рассказывает невеселые новости, а когда он тупо ноет ради нытья, ему не нужен совет, не нужна помощь, даже если ему предложить выход из ситуации, он им не воспользуется. В особо запущенных случаях у такого человека даже проблемы из пальца высосанные, он ноет просто потому, что нытье — это его зона комфорта, его способ взаимодействовать с миром и оправдывать унылость своей жизни. У меня один знакомый ныл по поводу того, что он толстый. Типа вот, так сложно жить, ходить тяжело, потеть неприятно, на диете сидеть невкусно, девушки любят подтянутых красавцев и не хотят оценить его богатый внутренний мир, скрытый под слоем жира, — министр смеялся, Вера изобразила укоризну: — Не смешно, это правда проблема. Ну я думаю — бедняга, в семье ни одного доктора, ни одного спортсмена, некому дать совет даже. Надо помочь, короче, человеку. И давай ему чесать — какие ему надо сдать анализы, к какому врачу сходить на консультацию, как тренироваться при каком диагнозе, как питаться, чтобы вкусно и полезно, начала ему рецепты писать, графики, учить считать дыхание и комфортный пульс, все такое.
— Этому вы где научились? — сквозь смех поинтересовался министр, она отмахнулась:
— Это общедоступная информация, она есть в интернете.
— Тогда почему он сам ее не нашел?
— Вот мне бы задуматься об этом еще тогда, но я очень хотела ему помочь, он мне нравился.
— Вам нравился толстый мужчина?!
— По-дружески нравился.
"Дзынь."
Министр ахнул и сел, Вера закатила глаза:
— Да блин! Это было недолго. Он был очень умный.
— Ну-ну. И чем это кончилось?
— Я расписала ему самый щадящий, самый мягкий план похудения, включающий пешие прогулки, он мне сказал, что у него не хватит силы воли жить по плану.
Министр закрыл лицо руками, глухо простонал в ладони:
— Мужчина вам такое сказал?!
— Да. А я ему сказала, что я могу стать его тренером, мне не сложно, я буду заходить за ним утром перед учебой и вечером перед сном, и вести его на прогулку в парк.
— И?
— Он исчез.
Министр так рассмеялся, что она тоже не сдержалась, попыталась успокоиться и развела руками:
— Я знала, что я ему нравлюсь, и что он ждал от меня уверений, что его богатый внутренний мир важнее, чем лишний вес, но… Мог бы тогда не жаловаться хотя бы, любить себя таким, как есть. Но он постоянно заводил эту тему, я думала, что его это реально волнует, и решила помочь. Но спать и жрать он, видимо, любил больше, чем меня. Я проанализировала эту ситуацию и вывела идеальную стратегию борьбы с нытиками — я им предлагаю способ решить их проблему, сложный, но действенный. Они сливаются мигом.
Министр насмеялся, отдышался и неверяще прошептал:
— Жаловаться девушке на лишний вес, это кадо… О, боги. И на силу воли. В вашем мире все мужчины такие?
— Конечно, не все. Но умные могут себе это позволить. Умение шевелить мозгами ценится выше красивого тела и силы воли.
— Странный мир.
Она пожала плечами:
— Хороший уровень медицины, отсутствие физической работы по дому, нет необходимости как-то особо напрягаться в борьбе за еду, территорию и женщин — и все, мачизм отмирает как рудимент.
— И что дальше? Женщины идут работать, мужчины идут на кухню? — она пожала плечами и не ответила, он фыркнул: — Мне такое не нравится.
— А если женщины хотят работать?
— Не встречал ни одну женщину, которая хотела бы работать.
— Вы со многими об этом говорили?
— Со многими. Они максимум хотят заниматься какими-то проектами, но так, чтобы рутинную работу делали за них слуги, а они парили над бытом и только принимали решения. Все нормальные женщины хотят детей и богатого мужа, а не впахивать с утра до ночи, а если они говорят, что это не так, они врут.
— Представляете Кайрис беременную на кухне?
Он коротко рассмеялся, но тут же взял себя в руки, сдержанно сказал:
— Я бы на это посмотрел, — помолчал и добавил чуть серьезнее: — И детей ее к себе в отдел загреб бы, да пораньше, лет в четырнадцать.
— Зачем так рано?
— Криминальные наклонности, чем раньше их направишь в нужное русло, тем безопаснее они проявятся.
— А ее вы где нашли?
— Не расскажу, большой секрет.
"Дзынь."
— Ладно, расскажу. Но не сегодня, — он посмотрел в сторону моря: — Двейн накупался, отворачивайтесь.
Вера отвернулась от моря, посмотрела на министра:
— Почему он все время молчал сегодня?
— Он не особенно разговорчив. На вашей кухне — это исключение, он там практически не затыкается, я когда в первый раз услышал, сам удивился.
— Они все говорят по-карнски? Барт, Эйнис, Ланы?
— Да. Думаете, он плохо знает язык? Нет, у него все прекрасно с этим, он уже давно в Карне. Он просто сам по себе такой.
— А мне показалось, он какой-то грустный. У него ничего не случилось?
Министр задумался, тихо сказал:
— Травмы оказались серьезнее, чем он думал. Он сегодня узнал, может быть, поэтому.
— Но он плавает.
— Он на обезболивающих. Скоро они отойдут и он опять будет лежать и грызть ногти.
Вера сочувственно нахмурилась и опустила голову, увидела стопку одежды и взяла с нее пояс. Министр усмехнулся:
— Зачем?
— Надо.
— Зачем?
— Персиков ему вышью, это символ здоровья.
— Думаете, поможет?
— Настроение поднимет точно. А там, кто знает? Я об этой силе ничего не знаю, может быть, так тоже сработает.
— Да сходим мы в храм…
Подошел Двейн, взял одежду, стал вытираться и одеваться.
— А где пояс?
— Поищи, — пожал плечами министр. Двейн поискал, повздыхал и развел руками:
— Неужели я без него пришел?
— У тебя украли пояс?
— Посеял, наверное, где-то. Пойду возле костра посмотрю.
— Ну сходи.
— Схожу. Там в "короля" играют, вы придете?
— К финалу, — усмехнулся министр, — ты сам не хочешь сыграть?
— Да ну, по какой теме?
— По любой.
Двейн засмущался, застеснялся и сбежал, что-то бурча про скромность и гордость, министр тихо рассмеялся, проводил его взглядом, повернулся к Вере:
— Доверчивый. Вы не хотите в "короля" сыграть?
— По какой теме? — захихикала Вера, он улыбнулся:
— Можете хвастаться едой.
— Булат меня победит.
— Он продаст вам корону за новый рецепт. Так что, хотите сыграть?
— Хочу дослушать про то, как реформы Георга Шестнадцатого поиздевались над экономикой. Что он с ней сделал?
Министр опять улегся ей на колени и сказал:
— Он перевел ее с государственных приоритетов на рыночные. Это с любой стороны предательство по отношению к своему народу.