Запрещенный ритуал

Глава 29.

Я посмотрела на бумажку в руке и на вывеску скучного серого здания.

«Казенный сиротский приют под управлением его милости барона Тронхейма». И помельче: «Для малолетних правонарушителей». Ехать до поселка пришлось почти три часа, однако радовало, что через Курепсу до портового Милограса дилижанс шел через поселок Тронхейм. Встречный – через три часа, так что я рассчитывала закончить все дела и вернуться домой засветло.

Покойный артефактор лишил наследства всех своих родных за душевную черствость и бесталанность, так и написал в завещании. Буквально за полгода до смерти к нему прибилась сирота, бродяжка. Вот к ней артефактор прикипел душой, заботился, одел, обул. Беспокоился о ее судьбе. А дом и все средства завещал тому, кто станет опекуном сироты. Причем сироте доставалось последнее слово – если она не желала иметь с человеком дела, заставить ее не могли. Ни эрл, ни претор, ни бургомистр, ни патриарх. Так и было написано в завещании. Артефактор объяснил это тем, что девочка-оборотница отлично разбиралась в людях и плохого человека к себе не подпустила бы.

Разумеется, попытки заполучить домик были! Не одна и даже не пять. И местные, и окрестные, и даже из столицы приезжали какие-то родственники с жадными глазами. Задабривали сироту сладкими посулами, игрушками и пряниками. Люси фыркала и отворачивалась. К тому же, менять профиль лавки на ближайшие пять лет завещатель запретил. Дом должен получить только артефактор.

С артфакторами было намного хуже, чем с желающими ограбить сироту, те появлялись с завидной регулярностью, уверяли в своем чадолюбии и полном бескорыстии. Но их не пускал внутрь дом.

Сначала сбегалось полгорода посмотреть на очередного желающего, как он будет ругаться, тщетно биться в двери, пытаться их взломать, пролезть через окно или зайти с черного хода. Потом всем надоело, нотариус и чиновники магистрата пожали плечами и развели руками.

Поскольку ребенок не мог жить один, девочку определили в приют, благо отдельную сумму артефактор отложил на образование. Сначала в приют благородных девочек в Милограсе. Там оборотница не пришлась к двору. За полгода она сменила четыре приюта.

Нотариус, выписывая бумаги, виновато оправдывался тем, что у девочки ужасный характер и полное отсутствие манер. Нет, они не расисты, но оборотень в семье – это определенные нюансы. Оборотни созревают раньше и в них слишком сильна животная сторона натуры. Если в двенадцать человеческий ребенок играет в куклы, а эльфийский только учится читать, то оборотни вполне могут искать пару и размножаться. У Люси вдобавок проблемы с оборотом. Характер проблем нотариус пояснить не мог, он основывался на характеристике, данной директрисой милограсского приюта. «Упрямая, грубая, агрессивная, своевольная, неуправляемая».

Сослуживица принесла ко мне как-то котенка. К себе домой сразу отнести она не могла, надо было подготовить мужа, который терпеть не мог кошек. Котенок хотел жить и забрался к ней в двигатель машины погреться. Крошечный, грязный, трясущийся от слабости и голода котенок сражался за себя, как лев. Очень маленький и слабенький лев. Пока мы его мыли, он искусал нам все руки, намыленный, дважды сбегал, перевернул вазу, оборвал шторы, сбросил цветочные горшки с подоконника, рассыпал журналы, но был все же пойман, домыт и вытерт. Обшипел ветеринара, обрабатывающего ему глаза и уши. Два дня, в течение которых котенок громил мою квартиру, окончились победой коллеги над мужем, она забрала себе это чудовище. Правда, вскоре она развелась, но кот вырос красивейший! Вальяжный, рыжий, пушистый. Не терпящий никаких конкурентов на внимание хозяйки. Я его в шутку называла крестником, и мы ежегодно с коллегой отмечали день обретения кота.

В воротах открылось окошечко.

– Чего надо? – неприветливо спросил мордоворот, фрагмент лица которого едва вмещался в окошечко.

– Хочу забрать воспитанницу! Люси Пилли.

В воротах открылась калитка, я вступила во двор. Замощенный сплошь, ни былинки, ни кустика, и высоченные стены вокруг.

– Бумаги имеются? – пробасил охранник. Огромный, с бычьей шеей, с клыками наружу. Он так живо напомнил мне громилу из лаборатории отца Певериля, что я скривилась. Поспешно зашуршала бумагами.

– К директору туда, – орк указал мне на отдельное крылечко.

Полный и лысоватый барон мне не понравился. Мне вообще тут не нравилось. Ни стены, ни виды, ни адская вонь кислой капусты.

– Люси Пилли. Ага. Гм-гм. Пишите, что получили, еще пишите, что вернули обратно, я поставлю дату следующим месяцем, – распорядился барон.

Я удивленно задрала брови.

– Опекун имеет право вернуть ребенка в приют по истечении месяца, –снисходительно объяснил директор. – Ввиду несложившихся личных отношений.

– Но я…

– Полны иллюзий и вселенской доброты, понимаю. – Кивнул барон. – Поверьте, она вам не нужна. За прошлый год Люси забирали шесть раз. И возвращали. Причем девочку сразу приходилось переводить в другое заведение из-за неадекватного поведения.

– Покажите мне ее, – вздохнула я. Похоже, девочке нужен хороший врач и серьезная терапия, а я ни разу не детский психиатр. Понятно, что девочка натерпелась, наслушалась и насмотрелась всякого, но… котик же!

– Вы совершаете ошибку! – барон наклонился на стол, насколько позволял его объемистый живот, и проникновенно посмотрел мне в глаза. –Одумайтесь! В двенадцать лет мальчиков нашего приюта переводят в кадетское училище, где делают из них людей, а девочек отправляют на фабрику. Буквально пара недель, и я избавлюсь от этой проблемы! И вы тоже! У меня уже и приказ готов! – барон потряс бумажкой.

– Перепишете приказ, это же не настолько сложно, а мне бы хотелось увидеть девочку. – Я широко улыбнулась. – Полагаю, эрл Гриеску будет удивлен порядками в вашем приюте. Я дружу с Альдегондой. Вы знаете, ведь, что она выходит за принца Калессиона? Вас пригласили на церемонию? Ах, это будет великолепное зрелище!

Барон удрученно махнул рукой и вытер вспотевшую лысину. Разумеется, провинциального барона никто приглашать бы не стал, мне церемония слияния в Обители даром не сдалась, но барон об этом не знал. И выглянув за дверь, распорядился привести Люси Пилли. Сам сел за стол и нервно забарабанил пальцами, бросая на меня настороженные взгляды. Кажется, мое знакомство с Альдегондой изрядно напугало барона, а ему явно есть, что скрывать.

Я услышала тяжелые шаги и непонятный скрип. Затем шипение. Вошел охранник с цепью в руках. На цепи, упираясь всеми лапами и шипя, дергался…

– Это же не кошка! – шокированно воскликнула я, глядя на тощего, мосластого нескладного подростка леопарда.

Пятнистый котенок въехал на попе в кабинет, дернутый сильной рукой, зажмурил голубые глаза, сморщил нос и зашипел. Потом открыл пасть, показав мне игольно-острые клыки. Но ни воя, ни рычания, котенок скалился без звука. Грязно-белая шкурка становилась желтоватой на боках и почти рыжей на спинке. Я просто ощущала, как торчат острые позвонки на этой тощей спине.

– Вот видите! Застряла в обороте, – радостно сказал директор. – Пишем отказную?

– Подождите! – я отняла ладонь, которую прижала к сердцу совершенно непроизвольно. – Это Люси?

– Она, – кивнул директор.

– Перестаньте ее дергать!

Барон кивнул и охранник, накинув цепь на специальный крючок у стены, вышел.

– Люси, ты меня понимаешь? Я хочу тебя забрать.

Котенок снова беззвучно оскалился.

– Она голос потеряла, – довольно сказал директор. – Видите ли, методы усмирения в нашем приюте… эффективные, надо сказать, и достаточно неприятные для наших питомцев, позволяют нивелировать отклонения, мешающие им стать полезными членами общества.

– Вы ее мучили! – сколько же должен кричать котенок, чтоб потерять голос? Трое суток?

– Воспитывали, – поправил барон. – У нас приют закрытого типа, практически тюремного, и наши питомцы отнюдь не ангелочки. Так что когти обрезаем, и практикуем строгие ошейники.

– Выписывайте сопроводительную!

Дальше я действовала автоматически. Отстегнула цепь, сдернула довольно тугой ошейник с шипами и быстро завернула котенка в свою накидку. Люси только сипло квакнула, когда я ее подняла и мордой уложила на плечо. Девочка весила намного меньше Вирра, хотя по размеру была ненамного мельче. Леопард – крупная кошка, самцы до шестидесяти, самки то тридцати до пятидесяти килограмм, один хвост до метра, и тело столько же.

Ужас! Она же меня одной лапой убьет, когда вырастет! Лучше бы котик… согласна на камышового, бенгальского, степного каракала, гималайского золотого. Да я даже на злющую калимантанскую согласная! Свирепая, но мелкая. Малюсенькие круглые ушки и огромные глаза.

Сопроводительную пришлось прихватить зубами, потому что обеими руками я держала Люси. Кошечка вздрагивала, жмурилась и явно боялась.

В дилижанс нас точно не пустят. Я-то думала, что повезу девочку, а не опасного хищника. Поэтому приходилось все время с ней разговаривать, легонько поглаживая по костистой, даже через ткань, спинке. Даже край накидки накинуть на мордочку, чтоб не нервничала.

Личные вещи Люси в холщовой сумке висели через плечо. Их было удручающе мало. Вытребовала одежду, спохватившись, вдруг Люси перекинется, не голую же мне ее тащить по поселку?

Барон, гадко ухмыляясь, заверил, что не перекинется, и что он ждет нашей скорой встречи. Сожалеет, что я так упряма и недальновидна.

Я присела на лавочку. Надо было документы Люси переложить в сумку. И уговорить ее пойти самой. Руки отваливаются. А про переноску и не подумала.

– Люси, ты есть хочешь? – усадила Люси на колени и посмотрела ей в глаза.

Котенок презрительно фыркнул.

– Ясно, хочешь. Тогда я тебя разверну, хорошо? Сейчас мы пойдем в таверну и покушаем. Потом я буду искать транспорт до Курепсы, чтоб доехать домой.

Люси шевельнула ухом.

– Прошу тебя, не убегай! – горячо взмолилась я. – Тебя все равно поймают, или охотники пристрелят, чего доброго, а у меня, как опекуна, будут неприятности. Я Марина. Считают, что артефактор. Но я не училась в академии и вообще, из другого мира. Обижать и мучить тебя не собираюсь. Мир? – Я протянула кошечке ладонь.

Она тщательно ее обнюхала и чихнула. Я сочла это согласием.

– Тощая какая, господи, – освободила девочку от накидки. Котенок сидел смирно. Устал бояться или в шоке? – Не теряйся и не отставай, хорошо? Или поводок купить придется.

Люси зашипела и попятилась.

Таверна нашлась через четыре улицы. Неказистая, из почерневшего бруса, но Люси еле шла, шатаясь, ноги у нее заплетались, и я решила, что искать лучшее место ни к чему. Неизвестно, когда девочка ела в последний раз. Да и я утром только кофе выпила, поесть толком не смогла из-за волнения.

Люси запрыгнула на скамью и положила лапы на стол.

Первым делом я потребовала миску с теплой водой и тряпку, умыла девочку и протерла лапы, не взирая на слабое ворчание.

– Надо всегда мыть руки перед едой. Мясное рагу или курятину? Рыбу?

Люси облизнулась и стукнула хвостом по лавке.

– Понятно, всего и побольше, – хмыкнула я. – Значит, так: поскольку кормили тебя совсем плохо, как бы от жирного не стошнило. Рыбный супчик и вареную куриную грудку моей племяшке, а мне овощное рагу с грибами, – определилась я. – Пирог с вишней и компот! Детке молока в миску, теплого, разбавить в два раза.

Люси негодующе засипела.

– От цельного стошнить может, – терпеливо объяснила мелкой жадине. – Мне не жалко, но зачем продукты переводить?

У подавальщицы узнала насчет оказии до Курепсы. Кстати, крепкие нервы тут у персонала, девушка и глазом не моргнула на мою спутницу. Принесла миски с высоким бортиком, из которой кошечке было удобно есть.

Пришлось посетовать, что ребенок застрял в обороте, а ехать надо. Подавальщица подумала и посоветовала просто завернуть детку, как ребенка, и так пронести в дилижанс. Люси все равно после еды еле моргала, то и дело зевая. Хихикающая подавальщица принесла ситцевые рукавички, полосатые носочки и застиранный чепчик с кружевами. В четыре руки мы натянули носочки на лапы, а кружевами прикрыли усы.

– Мало ли, какие дети бывают, – пробормотала добрая девушка, оглядывая сверток из детского одеяльца с торчащими ногами в полосатых носках. – Вот вам молочко в бутылке, госпожа. Я капнула макового отвара на всякий случай.

Посадка в дилижанс прошла штатно. Никто моему усатому ребенку в лицо не заглядывал. Люси сопела и дергала во сне лапами.

Я и сама задремала, обнимая привалившуюся теплую тяжесть.