Зеркало королевы Мирабель

Глава тринадцатая

Исключительно разбойничью рожу атамана украшал свежий, только что зашитый наскоро след от топора кого-то из подельников. Как и предполагал Фламэ, перепуганные мужики сами себя покалечили. В глазах их теперь светился суеверный ужас и одновременно уважение к паре «колдунов» в черном на черных же статных конях. Их молодые спутники, благоразумно держащиеся поодаль (лорд Бенжамин был против того, чтобы в открытую ехать в Иммари и вот так стучать в ворота), произвели куда меньшее впечатление. Фламэ надеялся, что юнцы будут держать свои рты закрытыми и не станут вмешиваться в разговоры старших. Приосанившись, он сумрачно посмотрел на главаря и надменно спросил:

— Где наши спутницы?

— Спутницы, господин? — то ли притворно, то ли взаправду удивился атаман. — Мы не видели их с начала боя, а потом уважаемые маги вызвали умертвий, и нам стало не до ваших женщин. Но мы бы в любом случае не причинили бы им зла.

Разбойники избрали лучшую тактику для общения с колдунами, и говорили теперь тихо, исключительно вежливо и с едва заметным оттенком подобострастия.

— Мы приносим свои самые искренние извинения, господин. Мы приняли вас за других.

То есть, перевел Фламэ мысленно, за самых простых путников, которых не сопровождает пара сумасшедших ведьм. Вернее, пара «колдунов».

— Я обознался, господин. Ваш костюм, и цвет волос, и серьга в ухе. Я подумал, что вы, может быть, имеете какое-то отношение к черным засланцам королевы.

Фламэ хмыкнул. Что ж, именно такое впечатление они хотели произвести на случайных путников. Произвели, чего уж там. Жалко, что не продумали заранее все возможные последствия.

— Меня не волнуют ваши извинения, — сказал он холодно. — Где наши спутницы?

— Повторяю, господин, мы не видели их, — смиренно ответил атаман.

Бенжамин, потерявший терпение, рванул вперед, и Фламэ едва успел перехватить его.

— Тихо, юноша. Скорее всего, они врут, но не лезьте на рожон! Их значительно больше нас. Хотите расстаться со своей буйной головой? Я — нет. Нам нужно попасть в их лагерь и все осмотреть. Поэтому действуем максимально нагло. Вы же лорд, вы должны это уметь!

Фламэ спешился, поправил на плече ремень гитары и приблизился к атаману. Разбойники попятились. Со стороны это выглядело довольно забавно: не менее полудюжины высоких, хорошо вооруженных людей шарахнулись от худощавого мужчины, выглядевшего на их фоне хрупким и почти беспомощным. Музыкант криво усмехнулся.

— Может, ты и правду говоришь, человек. Как считаете, мастер Ноэль, он не врет?

Фламэ обернулся за помощью к имперцу и направил на того умоляющий взгляд. Но ГэльСиньяк и без напоминаний включился в игру. Он подъехал ближе, надменно и холодно глядя на разбойников, приподнял темные брови, повел носом, после чего пожал плечами:

— Похоже, не врут, мой добрый друг. Но у замка глубокие подвалы, и дам могут прятать там.

Атаман уставился на имперца в суеверном ужасе, словно подвалы Иммари были невесть какой тайной. ГэльСиньяк спешился, небрежно смахнул с рукава снег и обвел столпившихся у ворот разбойников грозным взглядом.

— Лучше убедиться.

— Конечно, можете убедиться! — главарь попятился и жестом велел своим подручным разойтись. — Больше дров в костры! Готовить жаркое!

— Наглость, второе счастье, воистину, — проговорил вполголоса Фламэ, оставил свою лошадь на попечение молоденького разбойника и прошел в ворота.

От Иммари мало что осталось, разве что стены, ставшие ниже вдвое, а то и втрое, да нижний этаж донжона. Нижние ярусы были самыми старыми и добротными частями замка, они способны были пережить еще не одно столетие. Во дворе жглись костры, между палаток сновали люди в самой разнообразной одежде, среди которых было около десятка женщин. Увы, ни светлые, цвета имбирного корня, волосы Джинджер, ни черная грива Фриды среди них не мелькали. Разбойники почтительно уступали колдунам и их молодым спутникам дорогу и отворачивались — смотреть ведьме или колдуну в глаза считалось делом опасным — так что разглядеть кого-либо было невозможно.

Главарь обитал в нижней зале донжона, где сохранился очаг, утративший, конечно, все резные украшения, а также длинный дубовый стол. Вместо лавок были расставлены пеньки и колченогие стулья. В дальнем углу залы, где прежде начиналась лестница на второй этаж, был устроен альков с поистине королевской кроватью. Атаман жил на широкую ногу. Фламэ огляделся, потом аккуратно положил гитару на стол и бесцеремонно подошел к огню. Языки пламени плясали по истекающим смолой поленьям, складываясь в причудливые фигуры. Что они предвещали — одна Джинджер могла сказать. Тряхнув головой, так что серьга больно ударила по шее, музыкант развернулся, а потом самым наглым образом уселся в застеленное шкурами кресло атамана.

— Как тебя зовут, разбойник?

— Генрих, мастер, — главарь слегка поклонился. — Генрих Ластер.

Фламэ нервно облизал губы. Бывший бургомистр Пьенро. Человек, по вине некоего Адмара-Палача потерявший и свой город, и свою семью. Взятые в заложники, жена, сестра и дети Ластера были брошены в Каэлэде в тюрьму, где и погибли особенно холодной зимой. В минуты малодушия Фламэ повторял себе, что к последнему не был причастен, не убивал их. Не убивал, соглашался он сам с собой. Да, не убивал их собственными руками, однако послужил причиной гибели. Это одно и то же.

— А, — сказал он небрежно, что стоило ему немало усилий, — поэтому ты на меня набросился.

— Из-за вашего костюма и серьги, господин, — кивнул Генрих. — Подумал, пусть вы не проклятый Палач, гори он в Аду, так по крайней мере один из прихвостней королевы.

Фламэ потеребил серьгу.

— Увы, но меня зовут Лэнэ Ягаре, — имя он произнес четко и погромче, чтобы услышали спутники. — Я с Гор. Что касается серьги…

Он посмотрел на Бенжамина, застывшего у стола. Юному лорду хватило ума промолчать, хотя глаза и метали молнии. Потерпите, юноша. Стерпите ради своей драгоценной сестры и больший ужас.

— Расстрою вас, господин Ластер, я встречался с этим Палачом. Он тогда был жалким оборванцем, и просил подаяние чуть ли не на гноище. Я оборвал его земные страдания и забрал серьгу в качестве сувенира.

— Печальное было зрелище, — неожиданно подал голос ГэльСиньяк. Подойдя, он сжал спинку кресла. От этой странной, совсем нежданной поддержки Фламэ полегчало. — Я помолился за упокой его души, хоть он и был дрянной человек.

Генрих Ластер на секунду изменился в лице. Невозможно было понять, ярость это, или радость, потом он захохотал и захлопал в ладоши.

— Эй, бездельники! — зычный голос эхом разнесся под сводами зала. — Несите вино и мясо, у нас праздник! Благородный господин отправил величайшего из мерзавцев к праотцам! Устроим же пышные поминки!

— Спляшем на костях, — едва слышно ухмыльнулся Фламэ. — На моей уважаемой родине это — давняя традиция. По крайней мере, ей следует весь Серый род.

— Я участвую в этой недостойной дворянина лжи только ради сестры, — процедил Бенжамин, склонившись к Фламэ.

— Увы, но мы действительно родом из Льдинных гор, — с притворным сожалением покачал головой Фламэ. — Да и был у нас в роду Лэнэ Ягаре. Кроме того, я считаю поминки великолепной идеей. Сядьте, молодой человек. Прежде, чем расспрашивать их, подождем, пока не опустеет пара бочонков с брагой.

Бенжамин развернулся, прошел через комнату и присоединился к своему понуренному секретарю.

— Не думаю, что женщины здесь, — мрачно заметил ГэльСиньяк, проводив его взглядом.

Фламэ вопросительно поднял брови.

— А вы пытались когда-нибудь удержать взаперти пару ведьм? Нет, тут слишком мало шума и разрушений. Боюсь, госпожа моя, госпожа Элиза и бедная леди Беатрис где-то еще.

Очень болели руки, неестественно вывернутые и чем-то связанные между собой. Особенно резало левое запястье и левое же плечо. Джинджер разлепила тяжелые веки и попыталась пошевелиться. И то и другое далось с трудом. В тусклом сером свете молодая ведьма смогла разглядеть стену — на расстоянии полудюжины шагов — и черную фигуру имперки, скрючившуюся напротив. Руки ее были заведены наверх, скованы черными, покрытыми ржавчиной кандалами и зацеплены за ввинченный между камнями крюк. Подняв голову, Джинджер обнаружила, что и сама прикована к точно такому же крюку.

— О, — пробормотала она. — И давно я так сижу?

— Примерно час, — хрипло ответила травница.

— Тогда понятно, почему так руки болят…

Джинджер безуспешно попыталась принять чуть более удобную позу. Фрида негромко фыркнула.

— Бесполезно, сестра.

Джинджер из чистого упрямства подергала цепи, но вынуждена была и сама признать, что это совершенно бесполезно. Металл, хоть и ржавый, был удивительно прочным, а все попытки освободиться приводили к тому, что браслеты еще сильнее впивались в запястья.

— Где мы? — спросила она, угомонившись и обмякнув.

Фрида дернула плечом.

— Понятия не имею. Я не видела того, кто на нас напал. Что самое странное: я совершенно ничего не почувствовала. Однако схватили нас при помощи сильного колдовства.

Джинджер подняла брови.

— Вот-вот, — согласилась имперка. — Меня это тоже удивляет. Я уже не девочка, да и семь лет второй ведьмой Империи должны были меня чему-то научить. Однако повторяю, сестрица, я ничего не почувствовала!

Глаза понемногу привыкли к сумраку, и Джинджер сумела оглядеться. Их заперли в небольшой тюремной камере. Судя по крошечным окнам под довольно низким сводчатым потолком, располагалась она в подвале какого-то старого замка, сложенного из темных, грубо отесанных камней. Слева была дверь, окованная полосами ржавого металла, а на стенах столь же ржавые скобы для факелов, крюки и цепи с кандалами. Больше ничего: ни соломы на полу, ни зловещих скелетов, ни даже крыс. Впрочем, при отсутствии первого и второго им просто нечем было поживиться. В камере находились только две скованные ведьмы.

— Где крыса? В смысле, где Беатриса?! — поспешно поправилась Джинджер.

— Я не видела ее, — мрачно ответила Фрида. Она нервничала, старалась дышать глубоко и ровно и то и дело закрывала глаза.

Джинджер тактично промолчала. Судя по бледности, приходилось травнице несладко. Впрочем, если вспомнить, откуда она приехала, едва ли это было ее первое заключение в казематы. В Империи никогда не жаловали проклятых ведьм, и веревка и очистительное пламя были в числе наилучших исходов.

— Прав был Ноэль, я явно чем-то прогневала Бога, — пробормотала Фрида. — И очень сильно.

— Либо он ополчился на нас обеих, — фыркнула Джинджер, — либо нам просто не повезло. У вас ведь найдется шпилька?

Фрида покосилась на локон, висящий у лица.

— Вроде не все растеряла.

— Медная?

Имперка фыркнула.

— Стальная. Медные не удержат.

— Вытащить сможете?

Фрида слегка нахмурилась, пошевелила запястьем и после нескольких бесплодных попыток все же подцепила и выдернула длинную шпильку.

— Пригнись, сестрица.

Джинджер поспешно наклонила голову. Метала острые, опасные для жизни предметы ведьма ничуть не хуже своего мужа. Шпилька перелетела узкую комнату и воткнулась в тонкую щель между камнями. Послышалось тихое гудение.

— Чудесно, — нервно пробормотала молодая ведьма. То, как близко острая стальная игла была от ее лица, впечатляло.

Вытянув пальцы, Джинджер нащупала витую головку шпильки, украшенную причудливым узором из каких-то резных листьев. На то, чтобы вытащить прочно засевшую между каменными блоками иглу, потребовалось некоторое усилие. Шпилька оказалась приятной на вес и на ощупь, что было немаловажно. Марко Зелнек — заезжий вор, восхитившийся много лет назад талантами девочки Элли и научивший ее орудовать отмычками, сказал, что от веса, гладкости и даже красоты отмычки очень часто зависит результат. Впрочем, сам он умел вскрывать замки чуть ли не соломкой. Джинджер пока не достигла такого искусства. Воткнув шпильку в замок на правом браслете, девушка постаралась нащупать язычок. Имперка следила за ней горящими глазами, это немного отвлекало. Наконец — казалось, прошла целая вечность — послышался едва различимый щелчок. Ведьмы облегченно выдохнули. Освобожденной рукой орудовать оказалось куда проще, и второй браслет раскрылся в течение минуты. Опустив осторожно руки, Джинджер растерла запястья и занемевшие плечи. И замерла.

— Кто-то идет!

Слух у нее был отменный. Это позволяло улавливать знаки в голосе ветра или сердцебиении. И шаги в самом конце длинного коридора. Вот кто-то, шаркая, спускается по лестнице, сворачивает за угол и идет сюда. Кто-то старый или грузный. Чтобы не всполошить его раньше времени, Джинджер вскинула руки наверх и вцепилась в кандалы. Шпильку она воткнула в ворот своего платья.

— Действуем по обстоятельствам, — на правах старшей распорядилась Фрида и напряглась.

Лязгнул засов, дверь медленно, с противным скрипом открылась, и женщин на секунду слепил яркий луч переносного фонаря. Это помешало разглядеть вошедшего. Джинджер видела только темный, сгорбленный силуэт, но ничего не смогла бы добавить. Зловещий сгорбленный силуэт. Поставив фонарь на пол, незнакомец приблизился к Фриде и коснулся кандалов. С тихим теньканьем они раскрылись. Молча поднявшись, имперка, как зачарованная, последовала за удаляющимся незнакомцем. Дверь закрылась и свет погас. Джинджер вновь пришлось привыкать к сумраку ее мрачной тюремной камеры.

Полуприкрыв глаза, она пыталась понять, что только что произошло. Почему Цинаммон, долгие годы бывшая второй ведьмой во всей Империи, так безропотно пошла за кем-то? Как удалось одним прикосновением разомкнуть замки на железных браслетах. Вопреки вере невежественных обывателей, ведьмы, увы, не были так уж могущественны. Сказочные истории об обращении людей в камень, разрушении целых городов и тому подобных грандиозных эскападах великих ведьм были, конечно же, полнейшей выдумкой. Но и запросто отпирать замки сестры были неспособны. Даже круг Дышащих — самые могущественные из ведьм — мог призвать силу корней и разрушить тем самым замок или даже целую гору. Но, то была сила земли, не их собственная. А уж управлять другой ведьмой могла только Старшая Круга. Больше такое никому не удавалось, чем сестры немало гордились.

Джинджер поднялась, хватаясь за стену, почувствовала прилив слабости и вновь навалилась на нее. Боль, изнеможение, вызванное необдуманным колдовством, холод и мысли одолевали ее. Потом, вспомнив о Фламэ, молодая ведьма чуть не застонала. Жив ли он? Удалось ли ей помочь мужчинам в схватке? Джинджер одернула себя. Самым главным сейчас было собственное спасение. Тем не менее, мысли то и дело возвращались к Адмару. Он ранен, он не в силах держать меч, Бенжамин не станет помогать ему, случись что…

Приказав себе заткнуться, Джинджер медленно, держась за стену, пошла к двери. Металлические скобы покрылись ржавчиной, но гниение не тронуло великолепный темный дуб. Замка не было, скорее всего, с внешней стороны дверь закрывалась на массивный засов, и нечего было надеяться, что гвозди проржавели достаточно. Джинджер без особой надежды подергала-потолкала, потом села на холодный пол и уронила голову на руки. Минуту спустя подскочила на ноги.

— Нашла время отчаиваться!

Рядом не было того, кто мог бы укорить ее в малодушии, это пришлось делать самой. Джинджер обошла маленькую узкую комнату, ощупывая стены. Хотя, потайной выход из камеры — это из области нелепых легенд. Потом она обратила свое внимание на окна. Потолок был достаточно низким, но и Джинджер не отличалась особенным ростом. Окна располагались все равно много выше ее головы, даже выше, чем она могла достать кончиками пальцев, привстав на цыпочки. Она проверила. Зато оба окна были достаточно широкими, чтобы в них могла протиснуться худенькая девушка. Джинджер размотала свой пояс — руса в два-два с половиной длиной. В качестве крюка подошла вывороченная из стены факельная скоба. Для размаха только места было маловато. Тем не менее, перехватив пояс на четверть руса ниже изогнутой скобы, Джинджер раскрутила ее над головой и отпустила. Послышался скрежет железа по камню, и импровизированная кошка упала на пол. Вторая попытка оказалась не лучше, равно как и третья. Это только подтверждало, насколько сильно жизнь отличается от сказок и столь любимых Фламэ пафосных легенд. Только седьмая попытка увенчалась успехом, но едва ли дело было в сакральном числе. Скорее всего, Джинджер просто приноровилась. Подергав за узкую полосу ткани, ведьма едва успела отскочить. Решетка с жутким грохотом, кажется, разнесшимся по всему замку, повалилась на пол. Джинджер вжала голову в плечи. Однако шум в подземельях никого не потревожил. Минуты через три, убедившись, что все в порядке, Джинджер вновь закинула скобу. На этот раз потребовалось четыре попытки, чтобы зацепить кривой кусок железа за камни. Теперь, наученная горьким опытом, ведьма дернула куда аккуратнее. Ничего не произошло. Джинджер навалилась на пояс всем весом. Вроде выдержит.

Платье пришлось снять, длинный подол только мешался. По счастью, под него из-за холодов и непредсказуемости калладской погоды, Джинджер надела шерстяные шоссы и короткую мужскую котту с узкими, туго зашнурованными рукавами. Киртл пришлось оставить на полу камеры. Размяв озябшие пальцы, Джинджер схватилась за веревку, уперлась ногами в стену и полезла наверх. Несколько раз она съезжала почти до самого низа, и, прежде чем добралась до окна, кажется, стерла ладони до крови. Ухватившись за подоконник, ведьма из последних сил подтянулась и упала лицом в снег. Перевернувшись на спину, она увидела темнеющее небо и массив полуразрушенной башни.

Историю своей битвы с Палачом пришлось сочинять на ходу. Фламэ старался не приукрашивать ее совсем уж лишними, фантастическими подробностями, но в разговор вступили этот щенок-бастард и на редкость саркастичный имперец. В итоге вышло нечто этакое, что и в хроники и в баллады вставить не грех. Примерно половина деталей была утащена из романов Мартиннеса Ольхи и «Рыцарского Зерцала Весьма Премудрого и Благородных для Юноши Затей». К счастью Генрих Ластер и его особо приближенные подручные не были знакомы с этими объемистыми трудами.

— …И тогда я отсек ему голову, — закончил, наконец, Фламэ и устало выдохнул. Утомительное вышло вранье.

— Кровь залила всю одежду господина Ягаре, — мстительно вставил Бенжамин. — У него до сих пор не зажил шрам на ладони, так силен был яд на лезвии адмарова меча.

Благодаря комментариям мальчишки Адмар-Палач выходил каким-то совсем уж небывалым чудовищем, который ухитрился злодействовать даже будучи нищим и больным. К счастью, периодически вступал ГэльСиньяк, и добавлял к портрету мелкие светлые штришки. Эти двое нарисовали портрет убийцы, который, похоже, на досуге снимал с деревьев котят и высаживал на выходных пару-другую редких деревьев на старых пожарищах. Словом, это был персонаж, который так и просился в язвительную балладу.

— Наш мастер Ягаре даже песню сложил по этому поводу, — все не унимался лорд Бенжамин, язык у которого был длинный и без костей.

— Песня Барда! — восхитился Ластер. — Спойте, мастер!

Фламэ украдкой скривился. Он был не в настроении сочинять экспромты, а тем более — о собственной трагической гибели. Однако же, чем-то занять разбойников было необходимо, а на звук песни могла сойтись вся шайка. Это дало бы время давно уже выскользнувшему тайком из-за стола Филиппу обшарить замок, все его подвалы, еще сохранившиеся строения и заодно палатки разбойников. Пусть от этого секретаря, решил музыкант, будет хоть какая-то польза.

— Умеет ли кто-то из уважаемых господ играть на гитаре? — поинтересовался Фламэ без особой надежды.

Если кто-то из разбойников и умел, то страх перед колдуном помешал ему прикоснуться к, безо всякого сомнения, зачарованному инструменту. Фламэ вздохнул. Он терпеть не мог петь без музыки. В этот момент он ощутил прикосновение к плечу. ГэльСиньяк протянул руку. После некоторых колебаний Фламэ отдал ему гитару. Осторожно коснувшись струн, имперец взял на пробу аккорд (пальцы у него были неуверенные, но достаточно длинные для игры на гитаре) и спросил шепотом:

— Что играть, мастер?

— «Похороны Дракона», а там я как-нибудь вывернусь.

ГэльСиньяк хмыкнул, размял пальцы и заиграл похоронную мелодию чуть быстрее, чем это обычно делалось, превращая ее в подобие бравурного марша. Фламэ несколько тактов шевелил губами, пытаясь подобрать подходящие слова. Столько баллад — скабрезных, злых, жестоких к самому себе он сочинил за эти годы — и не счесть. За десятилетие он превратил Палача в комическую, нелепую фигуру. А вот похоронить его — себя прошлого оказалось значительно сложнее.

Закопай его под елью

Сверху камень положи

Закопай его под елью

Никуда не убежит.

Выпьем чарку, лей полней

Да за душу черную

Выпьем чарку, лей полней

Быть бы ей проворнее

На Господень встанет суд

Где его все жертвы ждут

На Господень встанет суд

Да получит стальной прут

Разбойники в самом деле оценили эту сомнительную песню. Зала постепенно наполнилась народом, открыли еще два бочонка, и к третьему куплету нестройный хор голосов начал подпевать последние две строки — кто в лес, кто по дрова.

Да получит стальной кол

Да свинца полный котел

За успокоенье всех

Зазвучит на тризне смех

Закопай его под вязом

Сверху камень положи

Закопай его под вязом

Больше он не убежит

Песню повторили еще раза два или три. Никогда прежде у Фламэ не было такой благодарной — и такой опасной — аудитории. Он залпом выпил стакан кислого дешевого вина, закашлялся и запрокинул голову, пытаясь отдышаться.

— Ужасно, — прошептал ГэльСиньяк, возвращая гитару.

— Еще ужаснее, что им понравилось, — пробормотал Фламэ. — Где этот бездельник Филипп.

— Замок велик, — пожал плечами имперец. — Надеюсь, у вас в запасе есть еще подходящие песни.

Фламэ едва не застонал. Еще одной истории о славной победе над Адмаром-Палачом он не выдержит, сам пойдет и повесится. К счастью, разбойничий люд покамест был удовлетворен этой «тризной». Ластер подсел ближе вместе с бутылкой вина куда более дорогого и приятного на вкус, которым и поделился с гостями.

— Кабы мы знали, какие господа путешествуют через болота, проводили бы к нам с почетным караулом!

— Чтобы не убежали? — поинтересовался Фламэ.

— Бардов у нас в глаза не видели, господин. Да и простых музыкантов не часто встретишь. Их все меньше и меньше с тех пор, как проклятая королева взошла на престол. Словно ненавидит она их, горемычных. Уж не знаю, чем не угодили.

Фламэ не замечал ничего подобного, однако же кивнул.

— Одно я вам скажу, господин… — атаман помешкал. — Это касается ваших уважаемых спутниц…

Фламэ поднял брови, ГэльСиньяк едва заметно напрягся, юный лорд подался вперед, уронив на пол кубок.

— Поговаривают, что в каком-то из заброшенных замков живет людоед. Люди пропадать стали, особенно молодые девушки. Может, конечно, трясина виновата, тут я врать не буду, но про людоеда часто говорят…

Фламэ похлопал окаменевшего Бенжамина по плечу.

— Будем надеяться на лучшее: что они в плену у нашего дорогого хозяина.

Атаман Ластер сделал вид, что оценил шутку, и довольно натянуто рассмеялся.

Небо медленно затянули тучи, и посыпал колючий снег. Джинджер трижды, хотя и не слишком старательно, прокляла свою глупость, после чего поднялась и отряхнулась. Подумать только, сейчас она могла сидеть у очага в теплом замке Кэр, листать какую-нибудь диковинную усмахтскую книжицу и потягивать сладкое вино из графских подвалов. Вместо всего этого великолепия у нее была приближающаяся ночь, глухие болота Озерного края и полуразрушенный замок. Потом Джинджер сообразила, что слишком задержалась на заснеженном дворе, и ее можно разглядеть, высунувшись из окна. Прижавшись к стене, она пошла вокруг башни.

Это было все, что осталось от прежде, судя по всему, внушительных размеров замка. Еще можно было различить очертание стен, но от донжона не осталось и следа, а на месте часовни высилась груда камней. Кроме сторожевой башни уцелел только колодец, за которым кто-то явно следил. Выпавшие камни были заменены новыми, пусть и худшими, а давно сгнившую крышку заменил древний парадный щит из мореного дуба, украшенный едва различимым гербом. Джинджер плохо разбиралась в геральдике Каллада, поэтому не стала заострять на нем внимание. Кроме того, она опасалась находиться так долго в пустом дворе. И ей было холодно. Но у башни, как это ни удивительно, не было входа. Ведьма трижды обошла ее по кругу, всякий раз замирая у выломанной решетки. Никакого входа. И только узкие бойницы вместо окон. И темнота. Обняв себя за плечи, стуча зубами, Джинджер повалилась на снег. Все ясно: она замерзнет тут насмерть, и даже окоченевший труп бедной ведьмы никто не найдет.

В этот момент, когда девушка уже начала представлять все прочие ужасы, откуда-то повеяло теплом.

— Это старый замок… — пробормотала Джинджер. — С единственной уцелевшей башней без дверей. И с прекрасно сохранившимся подземельем…

Вскочив на ноги, девушка вновь прижалась к холодной стене. Поодаль, среди груды камней, оставшихся от часовни, появилась узкая, но все расширяющаяся полоса света. Когда она так же медленно исчезла, Джинджер быстро перебежала двор и оглядела развалины. Среди темных, покрытых инеем блоков, после немалого труда она отыскала дверь, в прежние времена ведущую, вероятно, в церковную крипту. Постояв в раздумье, молодая ведьма потянула дверь на себя.

— Над болотами туман подымается

Наш Анриха-атаман просыпается

Кати бочки, жарь курей

Нынче ночью веселей

Раз богатая добыча намечается

В качестве музыкального сопровождения на этот раз звучали звон кружек, хлопки, посвист и дикое улюлюканье. Разбойники напились вдрузг, но явно не собирались останавливаться на достигнутом. Привалившись к плечу брезгливо кривящегося Бенжамина, атаман Ластер подпевал хриплым голосом, отбивая неверно такт ножом по столу.

— В небе полная луна подымается

В путь-дорогу атаман собирается

Арбалеты заряжай

Ножи точи

Раз богатая добыча намечается

— Раз богатая добыча намечается! — повторил нестройный хор голосов, среди которых звучали и женские.

Разбойничьи подруги были точно так же пьяны, недалеки, но, увы, куда хитрее и наблюдательнее своих мужчин. Чтобы отвлечь их, и пришлось иполнять песню за песней, и почти все они были даже хуже отходной Палачу.

— Над болотами туман подымается

Чрез болота лорд Аннар пробирается

Целься братья да стреляй

Всей гурьбою налетай

Раз богатая добыча намечается

ГэльСиньяк выскользнул из-за стола еще в самом начале предыдущей песни — сочиняемой на ходу баллады о славных разбойниках из Иммари, которую Фламэ надеялся позабыть, как страшный сон. К тому моменту, когда он перешел к слегко измененной в угоду Генриху Ластеру Разбойничьей застольной, популярной на севере, имперца и след уже простыл.

— В небе полная луна подымается

С дела Анрих-атаман возвращается

Сундуки везем мы злата

Золотой котел в палаты

Всем богатая добыча причитается

— Всем богатая добыча при-чи-та-ет-ся! — откликнулись разбойники.

Кто-то сграбастал Фламэ в охапку, так что даже кости затрещали, и из переизбытка чувств попытался поцеловать в лоб. Музыкант еле увернулся. Застолье достигло того момента, когда пирующим уже все равно, за что пить, что есть и чему подпевать. Шутки сделались тяжеловесными и подчас оскорбительными, но успешно миновали сознание собеседников, так что над столом висел дым, чад, винный угар и оглушительный хохот.

— Всем богатая добыча причитается! Верно, парни!

Затем разбойники затянули какую-то тоскливую балладу, текста которой Фламэ не знал, прерывая ее оглушительным гоготом. Они уже прекрасно обходились без музыканта, так что Фламэ выскользнул сначала из-за стола, а затем и из полуразрушенного донжона. Во дворе догорали костры, ветер разносил дым, низко пригибая его к земле, но все же дышалось куда легче, чем в зале. Набрав полные горсти снега, Фламэ растер пылающие щеки, приводя себя в чувство. Послышались чьи-то осторожные шаги. Наклонившись, музыкант нащупал в сапоге тонкий нож, который стал носить по давней привычке, и, сжав его в пальцах, резко выпрямился. ГэльСиньяк невозмутимо посмотрел на кончик клинка возле своего носа и сказал ровным тоном:

— Их здесь нет. Мы с молодым человеком обшарили все.

Фламэ сунул нож обратно в сапог и выругался вполголоса.

— Ну не верить же, в самом деле, в историю с людоедом!

Имперец мрачно пожал плечами.

— Но и отказываться от нее не стоит. Среди этих ребят ведь отыщется следопыт?

— Наверняка, только, следы к утру занесет. Вон, снег начинается, через пару часов разыграется настоящая метель.

ГэльСиньяк посмотрел на затянутое тучами ночное небо и сокрушенно покачал головой. Пожалуй, впервые за день его тревога за жену хоть как-то проявилась: в тяжелом, похожем на стон вздохе.

— Будем надеяться на лучшее, — Фламэ похлопал его по плечу. — И лучшим сейчас будет вернуться в зал. Пока наш юный друг не наломал там дров. У этих бастардов просто сказочное самомнение и запредельная гордость.

— Просто у этих юнцов мало мозгов, — мрачно ответил ГэльСиньяк. — И многовато желания выделиться.

Он пошел первым. Фламэ медленно последовал за ним, по дороге зачерпнув еще горсть снега. Привести его мысли в порядок сейчас смогла бы разве что ледяная прорубь.