Зеркало королевы Мирабель

Глава двадцать третья

Альберих сидел на ступенях возле трона, положив меч поперек коленей. Эта игра в верного пса доставляла ему удовольствие. Он обожал хозяйку со всем возможным, почти щенячьим восторгом, и это сквозило в каждом жесте, в каждом повороте головы. Мальчишка! Щенок! Фламэ вспомнил себя в столь юном возрасте. Да, такой же щенок-идиот, влюбленный в Мирабель. Тем горше было разочарование. Как сказал один усмахтский поэт: И этот бог, какой несчастный идол.

— Не вмешивайтесь, — велел Фламэ и вышел на середину комнаты.

Альберих поднялся.

— Я ждал тебя.

— Вот как?

— Ее величество сказала, что ты придешь. И что тебя надо убить. И дозволила мне решить все поединком. Это огромная честь, старик.

— Ты так ценишь возможность еще раз проиграть мне? — хмыкнул Фламэ.

— А разве в тот раз ты победил?

Мальчик явно выучил урок, и держался сейчас спокойно. Более того, был настроен поговорить. Фламэ не хотел сбивать этот настрой, но все же не удержался от укола:

— У меня в руках был Иртар. Не самый честный поединок.

— Теперь у тебя меч лорда Микаэля Таскейра, — спокойно парировал Альберих.

Только теперь Фламэ обратил внимание на герб, украшающий средокрестие меча и ножны. Все верно, оружие покойного супруга графини Кэр. Уилл потихоньку избавился ото всех напоминаний о первом замужестве леди Брианны. Впрочем, судьба клинка интересовала Фламэ куда меньше, чем юнец. Альберих был странно спокоен, словно заторможен, как погруженный в транс. Не бывают молодые честолюбивые воины так спокойны и рассудительны. Значит ли это, что за годы выросло не только безумие Мирабель, но и ее магическое искусство?

— Откуда королева знала, что я приду?

Альберих — такая же кукла, как и бедные фрейлины — указал влево. Там между окнами стояло огромное, в два человеческих роста зеркало, одно из сокровищ королевы. Фламэ случалось дивиться тому, как оно сделано, но вот смотреть в него как-то не хотелось. Да и королева не позволяла.

— Его привез из Империи Адальсер, как свадебный подарок королеве Ирэне, — ровно, словно с чужого голоса пояснил Альберих. — Оно принадлежало Седой Келе, а после ее смерти гнило в каком-то замке. Восемь сотен лет, а оно, как новенькое. Ниддиггинг. Сделано на Севере, где всегда знали толк в колдовстве.

В голосе юноши послышались знакомые нотки. Королева, укрывшись где-то в замке, управляла своими марионетками.

— Говорят, — голос юноши понизился до шепота, — Зеркало сделано изо льда, добытого со дна древних колодцев. Оно открывает все тайны мироздания, все колдовские секреты.

— Где Мирабель? — резко спросил Фламэ.

Альберих напал без предупреждения. Фламэ едва успел отбить удар, выставив блок. За статуей сдавлено охнула Джинджер. Имперка на нее шикнула, а ГэльСиньяк пробормотал что-то утешительное. К счастью, все трое сидели в укрытии и не вмешивались. Фламэ и без того было нелегко.

Он не хотел убивать Альбериха. Околдованный, он был как ребенок. Он в прямом смысле не ведал, что творит. Священные книги просят к таким снисхождения. Но Альберих нападал, и Фламэ вынужден был обороняться. Юнец был хорош. Гораздо лучше старого бойца, который десять лет не брал в руки меч. И еще столько же не брал бы.

Но мальчик не хотел жить. Он вообще ничего не хотел кроме, возможно, Мирабель.

Противники кружили по залу. Фламэ старался удержать Альбериха подальше от статуи Хендриха, но мечи то и дело высекали искры из красноватого гранита, и тогда у Фламэ перехватывало дыхание. Надежды на то, что Джинджер и другие спустятся вниз, не было.

Альберих нападал, Фламэ оборонялся. Все было как тогда, на помосте. И все же, теперь музыкант твердо знал, что должен победить. Он сделал обманный финт и рубанул юнца по боку, распоров дублет. Мальчик отскочил несколько неуклюже, словно марионетка, у которой оборвалась одни из ниток. Фламэ снова ударил, потом, не церемонясь, поставил подножку. Чтобы не напороться на меч, Альберих метнулся в сторону, к зеркалу. Серьга, приколотая за неимением уха к вороту, с негромким стуком покатилась по полу. Зеркальная гладь сыто колыхалась еще несколько секунд. Фламэ, выронив меч, повалился на пол и сжал голову руками.

— Вы в порядке? — участливо спросила Джинджер, вновь спутав обращения.

— А я еще думал, что леди Линард осудили и казнили безвинно, — невпопад ответил Фламэ.

Пользуясь мечом, как палкой, он с трудом поднялся на ноги. Джинджер с готовностью подставила плечо. Переведя дух, Фламэ отвернулся от зеркала и поднял серьгу.

— Возьмите. Покажете страже и скажете, что Альберих пал. Они сдадутся. И дождитесь Уилла.

— Фламэ… — начал имперец.

Музыкант остановил его.

— Я должен встретиться с королевой один. Это наша с ней история. Старая.

— Что ж, ты у нас специалист по старым историям, — улыбнулся ГэльСиньяк.

— Вот именно.

Имперец пожал протянутую руку.

— Перед отъездом мы отобедаем в том славном трактире.

— Непременно, — соврал Фламэ.

Имперец кивнул, взял Фриду за руку и потянул ее к дверям. Фламэ без сил опустился на королевский трон и потер ноющий лоб. Джинджер присела на подлокотник и приложила к его лицу прохладную руку.

— Уходи.

Девушка встала на ноги.

— Что за шутки?! Ты, никак, умереть собрался?

Она хотела схватить Фламэ за запястье, но он отдернул руку.

— Эту историю надо закончить. И кончится она плохо. Я это знаю.

— Ты гадалка? — хмуро поинтересовалась ведьма, скрестив руки на груди.

Фламэ улыбнулся.

— Мирабель стала сильнее. Кто знает, на что она способна, и что со мной сделает? И что я захочу после встречи с ней.

— Вы должны захотеть вернуться, — твердо сказала Джинджер.

Склонившись, ведьма поцеловала его. Фламэ мягко отстранился. Девушка смотрела хмуро, без улыбки. Не обиженная, нет.… Но словно осуждающая. Фламэ коснулся ее щеки.

— Если я вернусь…

— Когда вы вернетесь, — поправила девушка. — И что?

— А вот тогда и поговорим.

Фламэ быстро поцеловал ее в ответ и пошел к дверям в личные покои королевы.

Малая личная столовая Мирабель была отделана мрамором, белым дубом и хрусталем. Много света, так много, что весь прочий замок еще больше чернел от зависти. Запах цветов апельсина и дурманных духов. Ничего не изменилось за десять лет. Мирабель сидела во главе сильно вытянутого овального стола, накрытого тончайшей кружевной скатертью. На груди королевы (алое платье не оставляло простора для воображения) блестело драгоценное гранатовое ожерелье, и Мирабель поигрывала им. Кожа, белая, как алебастр; пунцовые губы. Она имела власть над любым мужчиной. Двенадцать фрейлин, сидящие по сторонам стола, подтверждали — и над любой женщиной тоже.

— Садись, Адмар, — сказала королева своим мелодичным голосом, голосом морской феи. — Я ждала тебя.

Фламэ сжал спинку стула, но выдвигать его не стал.

— Ты не спросишь, откуда я знала, что ты придешь?

— Мальчик показал мне зеркало, — сухо ответил Фламэ.

— Ах, Альберих. Невинный, как дитя, — Мирабель улыбнулась, что всегда у нее выходило плотоядно. — Ты таким не был. Зато и не обожал меня, как он. Мальчик убит. Жаль.

Фламэ начал аккуратно обходить стол. Мирабель не сводила с него взгляда своих гипнотических голубых глаз. От фрейлин сладко пахло, как от бальзамированных трупов. Светлая столовая больше напоминала склеп.

— Жаль, что ты пришел убить меня, — продолжила Мирабель. — Значит, мне придется убить тебя. Я не могу позволить тебе разрушить все сейчас, когда я почти достигла бессмертия. Ты у меня украл кинжал, пришлось срочно что-то придумывать. Но я всегда выхожу победительницей, верно?

Королева сладко улыбнулась и приложила руку к страстно вздымающейся груди. Лет десять — двенадцать назад Фламэ засмотрелся бы на это заманчивое плавное колыхание плоти. Теперь он испытывал только брезгливость. Пальцы Мирабель оглаживали алый шелк и белую кожу, а ему мнилось гниющее мясо, засиженное мухами. В тишине, казалось, слышен был лихорадочный стук сердца. Его? Ее?

— У меня теперь их два, — сладко сказала королева. — Сердца. И когда слабое человеческое сердечко остановится, то сердце твари будет продолжать биться. Год за годом, век за веком. Эти создания живут бесконечно долго, Адмар, и никогда по-настоящему не умирают. Они становятся камнями и ветром. Я позволила одному из них стать мной.

— Похоже, в детстве ты слишком много смотрелась в зеркало, — вздохнул Фламэ.

Он старался двигаться как можно медленнее и осторожнее. Колдовское зеркало лежало за пазухой, завернутое в тонкий мягкий лоскут. Фламэ тянул за краешек, пока не перехватил витую рукоять. Впрочем, все предосторожности были лишены смысла. Королева, погрузившаяся в грезы, не замечала ничего вокруг. Убивать бывшего командира своей стражи она не спешила. Мирабель, судя по всему, окончательно выжила из ума. Что ж, рано или поздно это должно было произойти.

Фламэ освободил зеркало от ткани и подошел почти вплотную. Ледяные пальцы стиснули его запястье, совсем не так, как делала это Джинджер. В глазах королевы, похожих на светлые сапфиры, стояли слезы.

— Ты ведь вернешься ко мне?

Королева выглядела жалко, и это давило на Фламэ.

— Я пойду тебе за сердцем, милая моя

Вижу, в грудь тебе скользнула черная змея… — тихо напел Фламэ. Королева закрыла глаза.

Ночь плащом своим накрыла

И веселых и унылых

Я тебе пою, чтоб ты уснула

Зеркало удобно легло в руку. В его ровной глади не видно было ровным счетом ничего, кроме синеватого тумана.

— Взгляни на меня, — тихо сказал Фламэ, чувствуя себя неуютно, даже гадко.

Королева распахнула глаза. На ресницах трепетали серебристые слезы. Бросив короткий взгляд в зеркало, Мирабель улыбнулась, закусила губу, снова улыбнулась и начала стремительно стареть. Кожа обвисла, волосы седыми космами упали на лоб и голые, дряблые, покрытые пятнами плечи. Фламэ обернулся и краем глаза успел заметить, как фрейлины осыпаются в прах, и вяло понадеялся, что с леди Беатрисой Шеллоу ничего такого не произошло.

Он подхватил кренившуюся королеву, сажая ее устойчивее. Мирабель была легка, как пушинка, и суха, как прошлогодний лист. Зеркало забрало не только ее собственные годы, но и все то, что Мирабель похитила у своих фрейлин. Первая красавица Каллада превратилась в мумию, сделалась похожей на мощи мистийских святых.

Фламэ отряхнул стул от сухого праха, которым стала одна из фрейлин, так и оставшаяся для него безымянной. Он не чувствовал ни страха, ни брезгливости. Только опустошенность. Подвинув стул ближе, он сел и взял королеву за руку. Губы ее шевелились, силясь сказать что-то, но были слишком сухи. До ушей Фламэ не долетало ни звука. Он безучастно посмотрел на королеву. Требовалось подумать, а Фламэ сам еще не знал о чем. Вероятно, о будущем.

— Город взят, новый король въезжает в замок.

Фламэ очнулся и вскинул голову. Перед глазами у него покачивался медальон с гравированным на нем цветком мака. Желтый металл был изрядно посеребрен, и мак походил на оплачник. Подняв взгляд еще выше, Фламэ слабо улыбнулся.

— Сенешаль… Я хотел сказать, ваше высочество.

— Хватит с меня и Генриха, — отмахнулся сенешаль. — Поднимайтесь. Надо позаботиться о королеве. Не оставлять же ее на милость толпы.

— Никакой ненависти? — хмыкнул Фламэ.

— Господь, — чопорно, но с затаенной усмешкой ответил сенешаль, — велел нам прощать и надеяться на высший суд.

— Беспомощно и жалко звучит, — пожал плечами Фламэ.

— Высший суд порой вершится руками людей, — сенешаль подхватил Мирабель на руки. Весила она, судя по всему, не больше куклы. — Я отвезу ее в монастырь у границы. Пускай доживает свой век. Передадите кое-что моему брату?

Фламэ кивнул.

— Я буду там, где мы условились. Пускай приезжает, если ему надоест скитаться.

— Он собрался жениться, — улыбнулся Фламэ.

Обычно бесстрастное лицо сенешаля, не имеющего ничего общего с братом (а, вроде бы, близнецы), исказила гримаса полнейшего удивления. Фламэ позабавился от души.

— Уильям? Вот как? Я навещу его. Где искать?

— Графство Кэр.

— Графство Кэр… — повторил Генрих. — Занятно.… Всего доброго, мастер Фламиан. Доброго пути.

— Постой, — Фламэ вскинул руку, но дверь за сенешалем уже закрылась.

Фламэ поднялся и распахнул окна, впуская холодный воздух. Взметнулся легкий прах. ГэльСиньяк, наверное, прочитал бы отходную молитву. Фламэ привалился плечом в завешенной старинным тапестри стене и посмотрел в окно на двор. Там суетились люди, чувствующие себя победителями. А Фламэ чувствовал себя обманутым. Губы его бормотали что-то, но сам музыкант не улавливал за словами смысл. Музыкант? Палач? Герцог Адмар? Кем он был? Что он должен теперь делать? Что он может теперь делать?

Фламэ подозревал, что все, но это почему-то не воодушевляло, а скорее пугало.

Дверь распахнулась, ударившись о стену, и это оторвало Фламэ от размышлений. Так открывать ее мог только один человек.

— Где эта ведьма?!

Фламэ повернул голову. В легенды, наверное, этот эпизод войдет раскрашенный золотом. На Бенжамине из Тура, короле Бенжамине I будет сверкающий доспех, чело его будет светло, а кудри белокуры. Он ворвется в самое черное сердце замка и снесет проклятой Королеве голову. Поразительно, как мало общего легенды имеют с действительностью. И вместе с тем, как много.

— Мертва, — сказал Фламэ. Упустил ты, мальчик, свой подвиг.

Бенжамин выглядел растеряно. Словно дракон, которого он собрался побороть, в последний момент исчез или, хуже того, обернулся юной девой. Драконы часто такое проделывают. Но вот новоявленный победитель очнулся, вскинул голову, расправил плечи. Солнце засияло над его головой, хотя, конечно, все это была игра воображения. Развернувшись, Бенжамин вышел в королевскую приемную и принялся раздавать приказания. Фламэ воспользовался суматохой, чтобы улизнуть.

Мирабель была свергнута и повержена. Страна спасена, по крайней мере, на этот вечер. А Фламэ чувствовал себя обманутым, словно должно было произойти что-то еще. Ах, да, конечно. Любовь юной красавицы.

Юная красавица — это можно было видеть сквозь узкое окно-бойницу — стояла во дворе без плаща, с непокрытой головой и смотрела кому-то вслед. Вся ее поза выражала растерянность. И Фламэ не знал, стоило ли к ней спуститься. По-правде, единственное, о чем он мог думать в этот момент — потерянные годы. Десять лет. Десять лет он скитался по дорогам от Льдинных гор до Озерного края, убеждая себя, что борется с людским страхом, учит их с иронией относиться и к Мирабель, и к ее верному Адмару Палачу, страшной сказке. Но на самом деле, и сейчас Фламэ понял это особенно ясно, на самом деле он избывал свой собственный нелепый страх: перед колдовством, перед королевой, перед грузом своих грехов и своей жуткой славой. Каким же ничтожеством он был. Каким дураком, растратившим лучшие годы жизни на пустые страхи и сожаления. Рука сама собой метнулась к серьге в ухе, больше не символу его власти — символу его трусости.

Дверь была заперта. Джинджер проверила. Заперта. Юную ведьму охватила паника, и минут десять она потратила на то, чтобы успокоится. Почему, ну почему она отпустила Фламэ?! Ожидание растянуло время, превратив его в густой вязкий кисель. Опустившись на ступени возле трона, девушка обхватила себя за плечи. Она не знала, сколько прошло времени. Шаги заставили ее очнуться, потому что это были не его шаги. И все же Джинджер подняла голову.

Женщина была ей незнакома: высокая, светловолосая, в дорожной мужской одежде, темно-синем плаще, коса перекинута через плечо. Из украшений — только обручальное кольцо с изумрудом. Смуглая кожа выдавала в ней чужестранку.

Джинджер отвернулась.

— Странно видеть тебя во плоти, девочка, называющая себя Элизой, — сказала женщина.

— Откуда вы знаете меня? — сощурилась Джинджер.

Женщина ответила откровенно и просто.

— Я следила за вами с тех самых пор, как Генри рассказал о возвращении Адмара.

— Следили? Кто вы? Мне не нравятся персонажи, появляющиеся в самом конце истории, чтобы сказать дюжину веских слов.

Женщина хмыкнула.

— А у тебя острые зубки. Меня зовут Крендра, хотя это едва ли тебе что-то скажет. Я сидела под замком у Мирабель больше десяти лет, а теперь намерена убраться отсюда как можно дальше. Но сначала я хотела тебе кое-что отдать.

Джинджер, позабыв осторожность, уставилась на женщину в изумлении.

— Отдать?! Мне?!

Незнакомка — Крендра — вытащила из кошеля тонкий кожаный браслет, тускло мерцающий в свете факелов. Словно змеиная шкура. Да и сам он был сделан в виде аспида, кусающего свой хвост. Тайпан. Из его яда можно сделать отраву, а также настойку от мистийской чумы.

— Почему мне? — спросила Джинджер, не сводя глаз с браслета.

— Ты ведь Видящая. Скажи сама.

— Он не имеет ко мне никакого отношения, — отрезала юная ведьма. — Вы купили его на Перрине за… восемь золотых.

Крендра довольно ухмыльнулась.

— Неплохо. Я купила его в Виттании. И торговец — мелкий юркий коробейник — сказал, чтобы я отдала его девушке, которая избавит меня от долгого заточения.

— Но почему мне? Почему не госпоже ГэльСиньяк?

— Твоей чернокосой подруге без надобности, — грубовато ответила Крендра. — Не она же ищет ответы. Впрочем, брать или не брать, воля твоя.

Вложив браслет в руки Джинджер, Крендра повернулась и, не прощаясь, вышла. Юная ведьма поспешила за ней, но догнала только во дворе возле оседланных лошадей. Крендра вскочила в седло, как бывалая наездница. Ее спутник — высокий худощавый мужчина с холодноватым выражением лица — прилаживал к седлу небольшой, с ребенка размером, слабо шевелящийся сверток. Бросив на Джинджер короткий взгляд, эти двое пришпорили коней и скрылись за воротами. Юная ведьма осталась стоять посреди двора, не чувствуя холода, хотя плащ и остался в зале.

— Сбежал, даже не поговорив с братом…

Джинджер вздрогнула, и вздрогнула еще сильнее, когда на плечи ей лег шерстяной плащ.

— Рассудительный Генрих как всегда так… рассудителен, — шут поморщился. — Поверишь ли, мы с ним не просто единокровные и единоутробные братья, а еще и близнецы.

— Ага, — вяло согласилась Джинджер. Она вращала и вращала в руках браслет, и кожа уже нагрелась от прикосновения пальцев.

— Ты ведь помнишь уговор, госпожа Элиза?

— Уговор, — кивнула девушка.

Шут обнял ее за плечи.

— Идем в замок. Здесь холодно. Хотя, там тоже не сказать, чтоб теплее…

— Госпожа Элиза и госпожа Фрида отправились переодеваться. Страшно вообразить, что делает с ведьмами пара черных платьев, — сообщил шут. — Что ты невесел, мастер Фламиан?

Выдвинув стул, Уилл сел и плеснул себе вина. Запахло цветами.

— Отличный яарвейн, — шут облизнул губы. — Так что тебя беспокоит?

— Чувствую себя обманутым, — признался Фламэ. — Ожидал чего-то большего. Схватки с чудовищем. А в итоге — пшик, пусто. Ведьма за секунду обратилась в ничто. Палач скоро забудется сам собой. Страх уйдет. И что я буду делать?

— О-о… — насмешливо протянул шут. — Тяжелый случай. Поговори с мэтром Ноэлем. Он тебе быстро объяснит, что к чему. Хотя, нет, лучше, послушай меня. Лорд Бенжамин дрался, как лев. Он ворвался в город, и толпа благоговейно расступилась перед ним. Слава победителя ненавистных черных стражей Мирабель летела впереди него. Что-то полетело в воздух, возможно, чепчики. Милорд распахнул ворота замка, и готов был уже смять жалкое сопротивление его гарнизона, но Ноэль все испортил. Вышел из ворот с серьгой в руке и объявил, что стражники сдались. К счастью, кто-то в толпе крикнул: Да здравствует лорд Бенжамин!

— У этого кого-то был противный голос знакомого мне шута? — улыбнулся Фламэ. — Будь с юнцом поосторожнее, он не дурак.

— Я тоже, — кивнул шут. — Не считая профессии. О, мэтр! Присоединитесь к нам?

ГэльСиньяк сел, откинулся на спинку и устало потер переносицу.

— Мальчик отменно вошел в роль. Отдает распоряжения, уже отыскал сестре фрейлин и горничных. Далеко пойдет.

— Это точно, — мрачно согласился Фламэ.

— Ты несправедлив, — покачал головой имперец. — Пять минут назад прибыл гонец от кардинала. Бенжамин его принял, и был весьма благоразумен. Ручаюсь, Венкнорт его еще на трон возведет по всем правилам ритуала. Поэтому я и зашел попрощаться. Нам с кардиналом в одном городе делать нечего.

— Я тоже уезжаю, — кивнул Фламэ. — Лошади все еще в трактире. Заберем их, и…

— На север, — ГэльСиньяк улыбнулся. — Раз уж мне не удалось найти наследников императора, поеду в Усмахт.

— Я с вами, — Уилл поднялся. — Нет, не в смысле, на север. Подальше от столицы. Пускай Бенжамин с Империей без меня разбираются.

Улизнуть из королевского замка сейчас было проще простого. В коридорах царила такая суматоха, что люди просто не обращали друг на друга никакого внимания. Выпускались заключенные из казематов и слуги из чуланов. Все праздновали свержение и гибель ненавистной королевы Мирабель. Тела никто не видел, но можно было не сомневаться, что юный Бенжамин что-нибудь придумает.

Фламэ почти выбрался из толчеи проклятого замка, но у дверей, за которыми виднелась уже свобода и занесенный снегом двор, столкнулся с Филиппом.

— Милорд желает вас видеть. Немедленно. Всех.

Лорд Бенжамин, похоже, начал осваиваться в роли короля, а его секретарь присвоил себе, по меньшей мере, должность советника. Держался, надо сказать, он недурно.

— Милорд в малой приемной. Той, где зеркало.

Фламэ, не сдержавшись, выругался вслух.

В малой приемной почти ничего не изменилось. Разве, что света стало больше, да и людей. На троне сидел Бенжамин, разбирая какие-то бумаги. Джинджер впервые за последние несколько недель стало по настоящему смешно. Она присела в глубоком реверансе, расправляя черный шелк.

— Сир.

— Госпожа Элиза, — Бенжамин улыбнулся. — Я должен поблагодарить вас за помощь и за заботу о моей сестре.

О крысе?! — чуть не вырвалось у Джинджер, но девушка вовремя прикусила язык.

— Рада была стараться, милорд, — ответила она, постаравшись, чтобы сарказм был не столь заметен.

Бенжамин не услышал его, или не обратил внимания. Если со стороны и казалось, что он вольготно чувствует себя в роли короля, но Джинджер чувствовала его неуверенность, подспудный страх, лежащий так глубоко, что он едва прорывался — разве что во вздохах. Трон был Бенжамину из Тура впору, но, похоже, здорово натирал с непривычки.

— Я желаю наградить вас.

Джинджер вновь присела в реверансе. Против награды она ничего не имела, хотя сомневалась, что у Бенжамина сыщется что-нибудь стоящее. Разве что, коза. Хотя, сейчас юная ведьма больше всего нуждалась в деньгах. До Перрина путь был неблизкий.

— Я хочу дать тебе место при дворе, — огорошил Бенжамин.

Место при королевском дворе. О таком любая ведьма могла только мечтать. Вершина карьеры. Совершенный покровитель. Теплый кров, крыша над головой, лучший шелк на платья. Власть. Сестрам нравилась власть, даже если большинство из них и не представляло, что с ней делать.

Джинджер опустила глаза в пол, выложенный розоватым мрамором.

— Я вынуждена отказаться, милорд. Мне предстоит путешествие на Перрин.

Подняв взгляд, ведьма обнаружила, что Бенжамин разочарован. Похоже, обратил наконец внимание на то, что она — женщина. Джинджер хмыкнула про себя.

— Но я с радостью приму небольшую сумму денег. Золотом. До Перрина далеко, это будет дорогое путешествие.

Бенжамин поистине королевским жестом взмахнул рукой. Кошель был небольшой, но очень приятно оттягивал руку. К тому же, он был расшит яарветским бисером и сам по себе стоил немало.

— Мэтр ГэльСиньяк, — Бенжамин выбрал новую жертву своей благодарности.

— Все это я делал не ради вас, — перебил его имперец. — И не ради вашей сестры. И мне не нужна награда. Когда надо, господь поможет. Но я взял бы пару резвых лошадей на смену.

— Будут вам лошади, — вздохнул Бенжамин и поискал глазами, кого бы еще облагодетельствовать. Уилл исчез куда-то, так что оставался только Фламэ. — Адмар.

Фламэ выскользнул из тисков толпы, набившейся в зал, и замер, опустив руку на рукоять меча.

— К вашим услугам, юноша.

Бенжамин вздрогнул, но быстро вернул себе самообладание.

— Я отказываюсь от притязаний на кровную месть. Кроме того, даю вам четыре дня на то, чтобы покинуть Каллад и более здесь не появляться. Иначе я снова вспомню о своем праве.

В толпе зашушукались. Впрочем, шепотки начались сразу же после того, как произнесено было имя Адмара.

— Щедрый юноша, — шепнула Фрида.

— Впрочем, — поистине королевским тоном продолжил Бенжамин, — ваши поступки достойны благодарности. Поэтому я дарую вам во владения Озерный край. Надеюсь в скором времени увидеть его процветающим.

Фламэ изящно поклонился. Со стороны даже могло показаться, что он выражает новоявленному королю почтение. Бенжамин поднялся, показывая, что аудиенция окончена. Зрители начали расходиться. Вскоре в зале остались только Фламэ, имперец, обе ведьмы и вошедшая минутой назад Беатриса. Ее лицу вернулись естественные краски, и девушка оказалась вполне миловидной и вовсе не такой романно-томной. Она улыбнулась брату, с которым столкнулась в дверях, и подошла к своим спасителям.

— Музыкант?

— Миледи, — Фламэ прикоснулся губами к ее прохладной гладкой ручке.

— Я слышала, вы спасли мою жизнь. Благодарю. Чем мне наградить вас?

Она так и сказала — наградить. «Крыса», — мрачно подумала Джинджер. Фламэ только криво ухмыльнулся.

— Ваш брат наградил уже, миледи. И теперь я должен ехать.

— Вы споете мне на прощание, музыкант? — Беатриса обворожительно улыбнулась, как женщина, которой никогда не отказывали.

— Увы, миледи. Я скверно пою без музыки, а при мне нет моей гитары. Удачи вам.

Фламэ поклонился и покинул комнату. Джинджер поспешила за ним. В дверях она обернулась. Леди Беатриса стояла перед огромным зеркалом, и по губам ее блуждала жутковатая улыбка. Джинджер поежилась и дала себе зарок, что назавтра же покинет Каллад. За его пределами спокойнее будет.

Трактирщик встретил вернувшихся гостей радостно и объявил, что лошади накормлены, и обед готов. А в честь праздника он наливает всем лучшее вино из своего погреба. Вино и вправду оказалось отменным: яарвейн, чуть розоватый, с привкусом мцисской груши. По случаю трактирщик достал и тонкостенные рёмеры.

— Да здравствует король!

— За бескровный государственный переворот, — ответил Фламэ, поднимая бокал.

— Обед, хозяин, и седлай лошадей. Мы с женой уедем сразу же, — Ноэль улыбнулся и из вежливости пригубил вино. Яарвейн он не любил.

— Мою тоже, — кивнул Фламэ. — Мне в Калладе делать больше нечего.

— О, — тонко улыбнулся ГэльСиньяк. — Кажется, у тебя появился повод жить дальше?

— Конечно, — невозмутимо кивнул Фламэ. — От обязанностей перед Озерным краем я могу убегать до скончания времен. Съезжу к графине Кэр, а ну как она действительно замуж собралась. А потом по побережью — в Куриту.

— Мы в Усмахт. Там есть место богослова в университете Рашле. Да и медики не будут возражать против женщины в своих рядах, — ухмыльнулась Фрида. — Джинджер?

— Это ритуал? — мрачно спросила юная ведьма. Она дорого дала бы сейчас за шанс поговорить с Фламэ наедине, но… — Я еду на Перрин.

— Перрин? — Фрида не сдержала изумления. — Это далеко.

— Неделя до Архипелага, — педантично уточнил ГэльСиньяк. — И еще три-четыре открытым морем.

— И что ты забыла на Перрине? — поинтересовался Фламэ.

Джинджер пожала плечами. Объяснять, что незнакомка по имени Крендра дала ей купленный на Перрине браслет не хотелось. Это было глупо и странно. Потому что уверенность в правильности выбранного пути другим не передашь.

— Так, — ответила девушка. — Так надо.

— Ага, — глубокомысленно кивнул Фламэ. — Трактирщик, наполни нам фляги вином в дорогу.

Темнело, но оставаться в трактире на ночь друзья отказались. ГэльСиньяк опасался появления кого-то из свиты кардинала Венкорта. Да и погода была отменная, и не хотелось ждать, когда она опять испортится. Собрав седельные сумки, Ноэль пошел на конюшню. Фрида чуть замешкалась, но вскоре вышла во двор.

— Я провожу вас, — Фламэ поднялся с лавки, оставив на столе горсть монет.

Джинджер осталась одна. Как и должно быть. Потому что ведьме не нужны спутники. Одна, и холодность Фламэ о многом ей сказала. Джинджер потянулась за кувшином с вином. Кольцо Артемизии сверкнуло в свете лампы. Ведьма надела его сегодня утром, боясь потерять, да так и позабыла. Перстень казался ей — игра зрения — необычайно ярким и тяжелым. Девушка вскочила на ноги.

— Фламэ!

Гитара приторочена к седлу, он наверняка уже уехал. И глупая девчонка в самом деле осталась одна.

Джинджер, на ходу застегивая плащ, выскочила на крыльцо. Фламэ стоял у летней коновязи, наполовину занесенной снегом, держа под уздцы двух лошадей. Чуть дальше, на самом тракте переминались с ноги на ногу лошади имперцев. Джинджер облизнула губы.

— Перрин? — Фламэ посмотрел на нее, щурясь из-за неяркого закатного солнца.

— Д-да.

— Это далеко. Полторы недели по суше и еще по меньшей мере три — морем. И передохнуть удастся, только если в Гномьих горах, в обители Стэрмауса.

— Н-наверное… — пробормотала Джинджер. — Не знаю. Я никогда не бывала в той части континента.

— Я так и подумал, — улыбнулся Фламэ, беря ее за руку. — Давай в седло, госпожа моя.

Джинджер сжала его пальцы и улыбнулась.

— Кстати, у перринцев занятный говор, — невозмутимо продолжил Фламэ, подсаживая ее в седло. — У меня здравое предложение: давай хоть до марта отсидимся у графини Брианны, а?

— Хорошо, — кивнула Джинджер и нехотя выпустила его пальцы.

Фламэ вскочил в седло и пришпорил коня, с тем, чтобы присоединиться к имперцам, удерживающим нетерпеливых лошадей.

— Мы решили тоже навестить графиню и ее шута, — улыбнулся ГэльСиньяк. — Не возражаете, госпожа Элиза? А потом мы можем проводить вас до Всехсвятского монастыря. Его светлость барон и отец Илиас с радостью примут нас.

Джинджер посмотрела на горизонт. Солнце зашло, рассыпая золотистые искры. Это обещало назавтра хорошую погоду, а также свободную дорогу до самого графства Кэр. Джинджер взяла поводья.

— Фламэ!

— Слушаю, госпожа моя, — кивнул музыкант, чуть осаживая коня, чтобы дождаться девушку.

— Спой.

— Сейчас? Я плохо пою без музыки.

Эта своеобычная отговорка заставила Джинджер улыбнуться.

— Ничего, я переживу, — кивнула девушка.

Фламэ удивительно легко улыбнулся в ответ:

— Что ж, — сказал он, тронув серьгу и словно бы машинально коснувшись рукояти меча. Не без удивления Джинджер сообразила, что это тот самый Иртар, столько дней завернутый в плащ и лежащий среди поклажи. — Я вроде бы музыкант. Отчего бы не спеть?

Истекают смолою пни

Истекают часами дни

Мы с тобою совсем одни

В память о том сохрани

Кружево пыльных дорог

И высокий порог

Растекается пеной лед

И теченье несет вперед

Крошево долгих лет

И скоро рассвет

Помни в тяготах старых дорог

Свой высокий порог

Наступает нагой весна

И всем нам уже не до сна

Мы с тобою снова одни

В весенние дни

Позади перекрестье дорог

Переступим порог

КОНЕЦ