Зеркало королевы Мирабель

Глава четвертая

Никогда и никого прежде Джинджер так не боялась, как лорда, мечущегося по комнате, будто зверь по клетке. Даже неотвратимая погоня, которая чудилась поминутно, не вызывала такого ужаса. Единственный раз ведьма попыталась только заикнуться об успешном исходе дела, о том, что леди Беатрис лежит на узкой продавленной постели, и, хотя бледнее обычного, но все же жива… Бенжамин посмотрел на нее так, что Джинджер захотелось провалиться под землю. Казематы королевы Мирабель, о которых ходили самые жуткие слухи, показались ей тогда уединенной и тихой монашеской кельей. Больше Джинджер со взбешенным лордом не разговаривала.

Из замка они выбрались на удивление просто, и даже сумели забрать с собой леди Беатрису. Поначалу это удивило Джинджер и заставило поволноваться, но потом она поняла: Мирабель не интересны лорд и леди Шеллоу со своей смехотворной дружиной. Она получила, то, что хотела. И потом, ведьма подозревала, далеко они все равно не уйдут. Слуг королевы в этой стране едва ли не больше, чем простых жителей.

Покосившись на сгорбившегося на краю постели Бенжамина, Джинджер бочком отошла к окну и распахнула ставни. Новый рассвет. С улицы, увы, тянуло не свежим морозным воздухом, а запахом помоев, дрянного супа и конского пота. Возле покосившейся конюшни мальчишка делал вид, что чистит лошадей обнищавшего лорда. Сунув руку за пазуху, Джинджер вытащила свою добычу и освободила ее от платка. Бенжамин был слишком погружен в свою всепоглощающую ярость, чтобы смотреть, чем там занимается ведьма. Филипп отправился на поиски лекаря, а Альбер — добывать пропитание. Скрываться в грязной таверне еще было возможно, но есть здешний обед, больше похожий на корм для свиней, не собирался никто. Впрочем, Бенжамину было все равно. Так что обедом, по счастью, обеспокоился его верный и предусмотрительный молочный брат.

Убедившись, что никто на нее не смотрит, Джинджер развернула тряпицу и рассмотрела свое сокровище. Оно наверняка компенсирует все ее затраты, все ее труды. Уж за него-то можно будет выручить больше, чем жалкие тридцать золотых. Этакая вещица стоит и все сто. А то и пятьсот. Может и тысячу! Джинджер осадила себя. На эту вещицу еще нужно найти покупателя.

Сколько бы ни хотела она казаться расчетливой, но кинжал с пояса королевы Мирабель украла машинально. Стояла ближе всех, а красавица (невероятная красавица, сказочная красавица, пугающая красавица) была занята только оборванцем музыкантом, под личиной которого скрывалась страшилка из детских сказок. Рука Джинджер сама сдернула кинжал и спрятала его в складках юбки. Ведьма с детства была воровата, словно ее кто-то проклял. Анну, ее первую воспитательницу, практически мать, это очень тревожило. Она и травами отпаивала — сама была из круга Слышащих — и к Дышащим возила, чтобы чарами отвадить девочку от воровства. Почти сработало. Да вот иногда ручонки сами тянулись.

Джинджер изучила кинжал в розоватых лучах утреннего солнца. Не длинный, в полторы ладони, похожий на стилет. Лезвие совершенно черное, словно покрытое копотью, и не дает блеска. На рукояти, обтянутой черной кожей, золотом начертаны несколько знаков. Джинджер их не понимала, но эти закорючки заранее ей не нравились. Колдовская вещица, сразу видно. Дикая. Древняя. Если не маги Изумрудной долины, то уж коллекционеры Усмахта точно за нее заплатят.

Шаги за спиной оторвали ее от разглядывания безделушки. Поспешно завернув кинжал в тряпицу, Джинджер обернулась.

— Лекарь дал эти травы, — мрачно сообщил Филипп, кидая на стол бумажный кулек. — Но велел привести леди Беатрис. Так он ничего сделать не может.

Бенжамин вскинул голову.

— Завари.

— Но это может быть бесполезно… — начал Филипп.

— Завари! — рявкнул Бенжамин и вновь погрузился в мрачное молчание.

— Я скажу за водой, — предложила Джинджер.

Вскинув голову, Бенжамин мрачно указал ей на колченогий табурет, стоящий возле кровати.

— Останься. Это сделает Филипп.

— Но…

Порывисто вскочив, лорд-наемник с силой стиснул плечи ведьмы. Вот когда ей стало по-настоящему страшно. Сейчас этот сумасшедший свернет ей шею, точно.

— Ты будешь сидеть и приглядывать за моей сестрой. Даже не пытайся сбежать.

— И в мыслях не было… — пробормотала Джинджер.

— Не выпускай ее, — приказал Бенжамин и разжал наконец руки. — Я должен придумать, как увидеть ублюдка.

Ведьма всегда полагала, что куда проще увидеть собственную спину, чем кого-то, угодившего в руки королевы Мирабель. Но она благоразумно промолчала. Странный кинжал согревал ее кожу под платьем. А из этих неприятностей она выберется. Пускай силой она уступает лорду и его смехотворной дружине, зато она гораздо умнее.

В том, что замковая тюрьма за десять лет не изменилась, было даже что-то утешительное. По крайней мере, в большей степени утешительное, чем весть, что и сама королева не изменилась. Впрочем, к последнему Фламэ привык. Такой он ее увидел много лет назад: белокурой, юной, в алом платье. Порой ему казалось, скорее Бог состарится, чем королева Мирабель.

Итак, тюрьма. Вернее — пыточная. Ее содержали в образцовом порядке, словно хирургическую палатку. На пол была постелена свежая солома, пыточные инструменты были в идеальном порядке разложены на трех выскобленных столах. У стены стояла достаточно удобная, если учесть место, скамья, на которой Фламэ и сидел. Сходство с больницей усиливалось из-за того, что пахло здесь каленым железом, травами, и лишь слегка — кровью. Почувствовать себя пациентом на приеме у лекаря мешали только цепи, тянущиеся от запястий музыканта к крюку, ввинченному в стену.

Последний раз Фламэ был в этой комнате чуть больше десяти лет назад. Он улыбнулся: всегда приятно вспомнить о своих правильных поступках, тем более, когда их так мало. Хотел бы Фламэ знать, где сейчас тот человек, выведенный из мрачных казематов королевской крепости и оставленный дождливой ночью на пороге замка КэрГоф.

Дверь раскрылась бесшумно: королева Мирабель никогда не любила пустых театральных эффектов. Она сама по себе легко могла привлечь внимание, так что не нуждалась ни в драгоценностях, ни в пышной свите, ни в звуках фанфар. Или, как в данном случае — в зловещем скрипе. Подняв голову, Фламэ окинул королеву задумчивым взглядом. Алое платье странного покроя — такие, говорят, делались только для нее — подчеркивало все достоинства фигуры. Двадцать пять лет назад это свело молодого рыцаря из угасающего рода Адмаров с ума, а может быть и еще раньше, когда он действительно впервые встретил Мирабель. Теперь же Фламэ находил все в женщине неестественным. Сколько ей сейчас должно быть? Он прикинул: да, около пятидесяти пяти. Каким секретом владеют придворные маги, музыкант не знал, и знать не хотел. Закончив рассматривать королеву, которая внимания не стоила, Фламэ оглядел ее спутников. За левым плечом стоял верный сенешаль Кей, все такой же высокий и худой. В изгибе губ по-прежнему чувствовалось какое-то неистребимое презрение. Он, кажется, всегда ненавидел королеву Мирабель. Он был единственным, кто ненавидел ее по-настоящему, истово и с первого взгляда. Однако же, он отчего-то не покидал замок. Смазливого блондина за левым плечом королевы Фламэ не знал. Но, если судить по черному мундиру, по серьге из белого золота, мальчишка был новым начальником королевской гвардии. Адмар в прежние годы смотрелся в этом мундире куда лучше.

Он усмехнулся.

Мирабель перешагнула порог, сделала пару плавных шагов, как по паркету танцевального зала, и замерла в центре комнаты. Посещать тюрьмы и пыточные она не любила, к заключенным королева вообще питала отвращение. В ее мире царили только красота и изящество, только балы и приемы, и счастливые люди. Вот и сейчас она смотрела на отощавшего за десять лет скитаний Палача с какой-то оскорбительной жалостью.

— Где ты был столько лет, милый? — неожиданно нежным тоном спросила королева.

Фламэ поднял брови. Была ли королева так уверена в своих силах? Или так глупа? Или это утонченная издевка, понять которую с первого раза невозможно? В любом случае, он ничего не ответил. Смысла в том не видел. Королева подошла к столу и, поморщившись, коснулась жуткого вида инструментов. Фламэ не знал названия и назначения половины из них, но внутренне уже содрогался. Стоит Мирабель приказать… он невольно покосился на свои руки, на длинные, бледные, но сильные пальцы. В детстве он боялся упустить славу, потом — свою королеву, потом — время. Теперь же больше всего он боялся, что, найдя в который раз его слабое место, Мирабель в него ударит. Фламэ представил, как вон тот кудрявый красавчик ломает ему пальцы, один за другим, и нервно сглотнул.

— Ты поспешно покинул меня, — пожаловалась королева, кивнув своему новому любимцу. — Ты сбежал, прихватив моего заключенного. Ты оскорбил меня, Адмар.

В руках юнца пыточные инструменты смотрелись как родные. Наверное, он приходил сюда по вечерам, любовно перебирал коллекцию, протирал их ветошью. Фламэ снова нервно сглотнул.

Страх, вот, что было самым отвратительным. Вот с чем он боролся последние десять лет: собственный страх и страх перед собой, перед легендой, перед королевой Мирабель. Если победить страх, королева останется беззащитной. Наверное. Фламэ откашлялся.

— За решеткой в темнице

Сладко спиться

Да все снится:

Молодая девица в подоле чернику несет

А за ней женихов вереница

Просыпаюсь — все та же темница

Песня была неуклюжей. Фламэ не очень любил сочинять на ходу: порой строки приходилось шлифовать, шкурит, отбрасывая все лишнее, перебирать тысячу похожих слов, прежде чем найдется правильное. Но у него просто не было подходящей к случаю песни. И — эх — без музыки он пел просто отвратительно, да к тому же успел уже посадить голос. Здесь, в подземельях, было очень сыро, что плохо влияло на связки. Да и вообще, не мальчик. Впрочем, песня и не стоила особых усилий.

— По дороге на плаху

Сладко спится бедняге

Да все снится:

Выбирает девица себе по сердцу парня

И снимает почти что рубаху

Просыпаюсь — дорога на плаху

Мирабель подошла к нему вплотную, холодные пальцы огладили щеку. В былые времена рыцари дрались за благосклонность королевы. Странное дело, Фламэ не смог вспомнить, чтобы хоть кто-то ее добился. Предпочитала ли королева женщин? Или же ей вообще недоступны были какие-либо чувства, желания, страсти? Тогда Фламэ не задумывался, а сейчас это было, мягко говоря, не к месту.

— «Под мечом палача

Не заснуть!» — сгоряча

Говорят. Закрываю глаза.

А девица с женихом

Все успели, и пешком

Без черники возвращаются назад

Что ж, тогда не буду больше просыпаться.

Губы Мирабель изогнулись в жутковатой усмешке. Зубы у нее были ровные, белые, как нанизанный на нитку речной жемчуг. Но теперь, когда она стояла так близко, Фламэ находил в этой красоте что-то до того отталкивающее…

— Значит, милый Адмар, это твое желание? — королева притворно вздохнула. — Я хотела бы получить тебя назад, но, вижу, это бессмысленно. Ты постарел и подурнел, мальчик мой.

В этом была все Мирабель — ей была нужна только юность и красота. Как легендарная Змея из Аннуэрской пещеры, она пожирала сердца своих обожателей, их молодость, их очарование. Фламэ подробно изучил легенду о Змее. Да, очень похоже.

— Познакомься, — королева плавным жестом указала на смазливого юнца. — Это Альберих, мой новый и преданный слуга. Он заменил мне тебя, милый. Мне достаточно кивнуть, ты же помнишь, и он отрежет тебе голову.

О, Адмар помнил. Мирабель обожала кивать, что не говори. Хотя, в прежние годы это приносило определенную пользу: королева герцогство за герцогством присоединяла к Калладу, и страна в ее правление сильно разрослась и заняла все пространство между Священной империей и Драконьим хребтом. Сейчас, захватив всех, до кого могли дотянуться жадные холеные руки, королева взялась за ближайших подданных.

— Ты не боишься? — вкрадчиво спросила королева.

Фламэ вздохнул.

— Нет.

Скрестив руки на своей великолепной груди, упругой, как у восемнадцатилетней девицы, Мирабель посмотрела на него сверху вниз.

— Ты прав, это слишком просто. Слишком мала плата за оскорбление и за те силы, что я затратила. Кей!

Сенешаль подошел совершенно бесшумно и слегка поклонился. На Фламэ он не смотрел.

— Подготовь платформу. Оповести горожан. Завтра мы устроим поединок. Потрудись, чтобы этот оборванец выглядел прилично. И, да, достань Иртар.

Впервые за долгие годы Фламэ встретился взглядом с карими глазами сенешаля. Кей, кажется, испытывал искреннее сожаление. Потом он поклонился еще раз и молча удалился. Королева оперлась на локоть своего нового фаворита и так же молча направилась к двери. К прежней игрушке она интерес утратила. Когда за ними закрылась дверь, Фламэ обессилено привалился к стене. Одно дело, храбриться на глазах у ядовитой змеи. Совсем другое — наедине с собой. Подняв руку, отягченную железным браслетом и цепью, Фламэ вытер влажный лоб. Иртар, значит.

Вернулся Альбер не только с обедом: прихватил где-то по дороге уже знакомого ей мага. «Сюрприз на сюрпризе», — озадаченно пробормотала Джинджер, наблюдая, как старик снимает плащ, складывает его и аккуратно вешает на спинку кровати. Бросив на молодую ведьму насмешливый взгляд, старик присел на табурет и внимательно оглядел леди.

— Плохо дело…

— Говори толком, — приказал Бенжамин.

Подняв голову, колдун пристально, с малого расстояния изучил лицо лорда-наемника. Бенжамин сделал шаг назад.

— Так-то лучше, молодой господин. Смирись, твоей сестре уже ничто не поможет.

Привалившись к стене, Бенжамин прикрыл лицо руками.

— Ты что, единственный маг? — глухо спросил он. — Или, может, лучший? Скажешь, я не найду никого?

Колдун криво ухмыльнулся.

— Маги, юноша, они в Усмахте. Носят мантии, корпят над книгами, говорят, демонов вызывают из Нижнего мира. Я — простой ведьмак. Порчу навести могу, сглаз. Снять все это могу. Но против Изумрудной Змеи идти, господин — увольте. И посильнее меня ходили, сгинули. И вам, юноша, кстати, тоже не советую. Ведьма у вас малахольная, отряд маленький. Сгинете в Аннуэрской пещере почем зря.

— При чем тут пещера? — Бенжамин заступил путь поднявшемуся магу, схватил его за плечи, намереваясь встряхнуть. — Пещера тут при чем, я тебя спрашиваю?!

Старик без особого труда сбросил руки молодого лорда и покачал головой.

— Хорошо. Хорошо, юноша. В библиотеке в ратуше хранится книга «Семь сотен легенд и сказаний Озерного края». Поищи ответ в ней. А мне это дело не интересно. Но, юноша, помяни мое слово: без толку все. А теперь уйди, пожалуйста, с дороги. Прокляну ведь.

Бенжамин, внутренне робеющий перед всякой волшбой, посторонился. Накинув плащ, колдун вышел, на прощанье самым паскудным образом подмигнув Джинджер. Хорошо, что хоть говорить ничего не стал. Бенжамин вернулся к постели сестры, поправил сбившееся одеяло.

— Филипп, отправляйся в ратушу и принеси эту книгу. Ведьма, присматривай за Беатрисой.

Джинджер с тоской посмотрела на закрывшуюся дверь. Эх, а ведь могла же уцепиться за плащ старика, упросила забрать с собой. Все лучше, чем сидеть на грязном чердаке с этими увальнями и умирающей девицей. Впрочем, увальни были хорошо вооружены, но по-своему безобидны. А вот что попросит за помощь колдун — это вопрос щекотливый, сложный. Может так выйти, что совсем пропадешь. Закусив губу, раздраженная Джинджер безропотно занялась лекарством для Беатрисы.

Читал Филипп, как Джинджер предполагала изначально, с трудом. Однако же, краткие и точные указания выполнял виртуозно: к вечеру он объявился на чердаке и вытащил из-под плаща толстый том в затертой обложке. Бенжамин пролистал несколько страниц, поморщился и кинул книгу на колени ведьмы. Джинджер поморщилась: том был тяжел.

— Читай.

Ведьма вовремя прикусила язык. Хотя, конечно же, хотелось спросить, неужели же благородный лорд грамоте не обучен? Даже если не обучен, пострадать за свою дерзость Джинджер не хотела, а Бенжамин, сейчас, пожалуй, не стал бы сдерживаться. Погладив пальцами корешок, она раскрыла книгу. Судя по вычурному шрифту, относилась она то ли к правлению Альдасера Доброго, то ли ко времени царствования кого-то из его сыновей. От пергаментных страниц сильно пахло временем и пылью, что заставляло поминутно чихать. Пыль оседала и на щеках, и на пальцах. Препротивное ощущение. К тому же, оглавления у книги не было, составлять их начали немногим больше ста лет назад, так что пришлось тщательно изучать каждую страницу. Некоторые абзацы удались переписчикам отлично, а некоторые невозможно было прочесть из-за выцветших чернил и причудливо переплетенных букв.

— Здесь нет ничего, — сообщила Джинджер, закрывая книгу.

— Как?! — Бенжамин, отличающийся последние сутки редкой несдержанностью, рванул вперед и схватил девушку за ворот платья.

Джинджер закашлялась и с трудом нашла силы оттолкнуть его руку.

— Нет, милорд. Смотрите сами.

— Смотри еще, — приказал лорд-наемник.

«Клятый бастард!» — мрачно подумала ведьма. Не потрудился даже выучиться читать, а туда же — в наследники благородного дома! Сама Джинджер хоть и выращена была сначала повивальной бабкой, а затем ведьмами, выучилась и читать, и писать, и считать. Без этого честной ведьме не прожить. А уж нечестной — тем более. Она еще раз с демонстративным тщанием пролистала книгу.

— Ничего, милорд. Хотя… — ведьма погладила корешок с тисненым, полустершимся названием. — Эти страницы вырезали.

Бенжамин вырвал книгу у нее из рук и швырнул в угол. Джинджер заблаговременно зажала уши, так что брань лорда-наемника их почти не достигла.

— Никогда не стоит верить колдуну, — назидательно сказала она. — Их интересуют только деньги.

— А тебя, ведьма? — вкрадчиво спросил Бенжамин.

Тон его Джинджер очень не понравился. Ничего в том тоне не было хорошего.

— Что вы имеете в виду, милорд?

— Что интересует тебя, ведьма?

— Покой и безопасность, милорд, — боязливо ответила Джинджер. — И, предупреждая ваши вопросы, нет, я не знаю никакой легенды о Аннуэрской пещере, кроме той детской сказки о змее, поедающей сердца. Если хотите знать мое мнение, то этому вашему Фламэ, или кто он там, может быть что-то известно.

Бенжамин ударил кулаком по столу.

— Даже не упоминай его! Проклятый убийца был в моих руках! Кто мог подумать, что этот задохлик…

Джинджер благоразумно воздержалась от упоминания, что час назад лорд жаждал пробраться в темницу и увидеть Адмара Палача, чтобы, вероятно, задушить его собственными руками. Она просто дождалась, пока буря пройдет стороной.

— Почему ты думаешь, что он что-то знает? — подостыв, спросил Бенжамин.

Джинджер пожала плечами.

— О, все просто, милорд. Он сразу же понял, что с вашей сестрой неладно. И он был приближенным королевы.

— И он привел нас в столицу! — с ненавистью проговорил лорд-наемник.

На это Джинджер сказать было нечего: и в самом деле привел. Сказать по правде, прочие ее доводы были довольно-таки беспомощны. Помог ей, что удивительно, выходивший вниз за элем Филипп. Секретарь распахнул дверь, почти повис на ней, отдышался с трудом и выпалил:

— Завтра в полдень Адмар будет сражаться на помосте с лордом Альберихом!

— Я бы не сказала, что он в фаворе, — с королевским достоинством закончила Джинджер и отхлебнула эля (ну и гадость!) — Все это называется «логика», милорд. Это когда на яблоне вырастают яблони. Не вишни.

Хотя про себя Джинджер вынуждена была признать, что порой очень даже вишни. Впрочем, конечно, вслух она ничего говорить не стала.

— Всегда хотел знать, — проговорил сенешаль, — как спится человеку перед смертью.

Голос его прозвучал ровно, и лицо не дрогнуло. Ничто не говорило о том, что этот странный худой и сухопарый человек шутит. Что ж, возможно он был так убийственно серьезен.

— Никогда не пробовал, так что не знаю, — отмахнулся Фламэ. — Лично я еще собираюсь пожить.

Сенешаль повертел в руках простенький кожаный дублет, даже не беглый взгляд не способный спасти от удара мечом.

— Ты самоуверен. Ты всегда таким был.

Фламэ вскинул брови. Они никогда не были с Кеем сколько-нибудь близки. Никакой дружбы при дворе не заводили, да и сенешаль — чужеземец — никого к себе не подпускал. Кроме того, между ними стояла Мирабель, которую один дурак обожал, а второй — тоже не слишком, выходит, умный, ненавидел. И вот, на тебе, сенешаль переходит на такой доверительный тон.

— Надевай. И стой спокойно, я затяну шнурки.

Тон у него был, как у заботливой мамочки. Впрочем, Эдельхейд Адмар никогда себе подобного тона не позволяла, будучи с одной стороны истинной леди из древнего рода, а с другой — не последней сестрой в круге ведьм. Фламэ послушно замер, позволяя сенешалю затянуть ремешки. Эта забота, надо сказать, дурно пахла.

— Почему ты вернулся? — спросил Кей, отворачиваясь.

— Сапоги надеть поможешь? — с издевкой спросил Фламэ.

— Почему бы и нет? — сенешаль пожал плечами. — Почему ты вернулся?

— Сам же сказал — я самоуверен.

— Мальчишка моложе. Он выше и, возможно, сильнее. И у тебя будет Иртар.

— Я уже держал его в руках, — напомнил Фламэ.

— Ты тогда не был врагом королевы. Возьми.

Сенешаль протянул пару светлых, почти белых перчаток, необычайно тонко выделанных. На секунду Фламэ даже показалось, что сделаны они из человеческой кожи. На ощупь они были гладкими и непривычно холодными.

— Это ненадолго поможет тебе.

Не нужно было обладать колдовскими знаниями, чтобы понять — перчатки зачарованы. К какой же ведьме ходил сенешаль за этим сокровищем? Во сколько оно обошлось? И что сам Фламиан Адмар, бывший Палач, гвардейский капитан, и бывший теперь уже бродяга-музыкант должен будет за них заплатить?

— Почему? — спросил Фламэ.

— Это так важно? — усмехнулся сенешаль. — Какая тебе сейчас разница? Плачу ли я долги, ненавижу ли я Альбериха, перебежавшего мне дорогу, подставляю ли тебя? Все, что ты можешь, это брать или не брать их.

Фламэ молча натянул перчатки и чуть наклонил голову, скорее обозначая кивок, чем действительно кивая.

— Следуй за мной, — отрывисто приказал Кей и спокойно, высоко подняв голову, пошел к выходу.

С таким провожатым заключенному не требовался конвой. И все же он был, больше похожий, впрочем, на почетный караул. Фламэ скрестил руки на груди, расправил плечи и принялся насвистывать себе под нос песню о Палаче, которую полюбили в северных районах Каллада. Эх, еще бы чуть-чуть, и многие княжества сами пошли бы против королевы. Ну, не судьба. Безмятежно улыбнувшись, Фламэ изящно поклонился сенешалю, потом — своему конвою, знакомым черным мундирам, и взлетел по ступеням на помост.

Место было памятное, знакомое ему, как впрочем и любому жителю Каэледа. Когда здесь не устраивались казни — разыгрывались спектакли, или же плясали странствующие красавицы. Почему-то последние непременно — в красных чулках. Здесь же королева Мирабель впервые увидела чужестранку с гитарой. Фламэ вздохнул. Да, похоже, он действительно становится староват: сентиментален, неосторожен, самоуверен. Замерев на помосте, он огляделся. Ничего не изменилось. Толпа, собравшаяся кругом, ложа, в которой расположилась королева со своими безликими, неживыми фрейлинами. И всякая из них — словно тень своей госпожи. Они и есть — тени. Леди Беатрисы Шеллоу среди них не было, и Фламэ ощутил облегчение. Ну, точно, старый сентиментальный дурак.

Отмахиваясь от всех этих глупостей, он обратил все свое внимание на противника. Юнец как раз снимал черный плащ с гербом, на котором соседствовали грифон и лилия. Хорошая семья Уртеоны. Были в числе тех благоразумных лордов, которые добровольно присоединились к Калладу. Впрочем, насколько Фламэ мог судить, их это все равно не спасло: старший Уртеон умер спустя полгода при странных обстоятельствах. Начали шептаться о проклятиях, которые якобы может насылать королева, но слухи быстро умолкли. Неразумно это — распускать слухи про Мирабель. А юнец был хорош, куда сильнее своего отца, трусливо прячущегося за женину юбку. И черный мундир ему очень шел, а больше того — вороненый доспех, который мальчишка надел в этот раз. Лет двадцать пять красавчику, не больше. Фламэ принял из рук служителя Иртар, уже освобожденный от ножен, и сощурился. Ну что же за жизнь такая? И молод парень, и красив, и доспех на нем новенький, закаленный, и противник у него — старый дурак с зачарованным мечом. Так в довершение всего: противнику этому солнце в глаза.

Фламэ раскланялся с толпой и с молодым Уртеоном, и стиснул рукоять. Перчатка пока оказывала ощутимую пользу, он едва ощущал слабое, предупреждающее жжение. Надолго ли хватит чар, он не знал.

Первым, конечно, напал юнец. Просто потому, что был моложе, красивее и доспех на нем был новенький. Парируя эффектный, но, по правде, достаточно бестолковый удар, Фламэ ощутил первый настоящий укол. Проклятье! От чар Иртара никакие перчатки не спасут! Фламэ неуклюже парировал, чувствуя, как меч рвется из рук.

Иртар был преподнесен в подарок Гирхарду Сокрушителю, первому королю Каллада его северным сородичем. Гирхард тогда женился на девушке из Серого рода, и между двумя, казалось, такими разными странами установились крепкие дипломатические отношения. Фламэ случалось слышать — и даже петь — баллады об этом. По хроникам, да и по иным балладам, выходило, что девица была страшна, зато приданное ее компенсировало все. Вот, взять тот же меч…

Нет, нападать им было решительно невозможно! Кожа перчатки задымилась, ладонь обожгло огнем, и всю руку свело болезненной судорогой. Поймав насмешливый взгляд юнца, Фламэ криво ухмыльнулся. Ай, юноша, не спешите нас хоронить. Попадались переделики и похуже, а живем пока. Фламэ, вопреки судороге, вопреки боли, стиснул меч. Парировать, сделать обманное движение, рубануть.… Вот юнец — молодость, красота, новый доспех — по сопутствующей всему этому неопытности и самоуверенности не заметил, что ремешок, скрепляющий пластинки панциря, надрезан и готов вот-вот лопнуть.

Итак, Иртар. Отрешившись от боя, вытащив наружу умения, которые помнит тело, не разум, Фламэ предпочел думать об истории. Иртар, «Защитник». Маги севера, владеющие колдовством настолько страшным и могущественным, что о нем до сих пор говорили лишь шепотом, наделили клинок чудесным свойством: стоило его взять в руки человеку, замышляющему что-то против короля Гирхарда или его рода, и — пф-ф!

Это самое «пф-ф!» Фламэ и испытывал сейчас на собственной шкуре. От перчатки остались жалкие обрывки, рукоять меча начала прожигать кожу. Еще немного, и потечет кровь.

Удар, обманное движение, почти попал. Удар. Уклонение. Мальчишка был и в самом деле моложе и сильнее, и на его стороне была толпа. Память у толпы была, очевидно, долгая, и смерть ненавистного Палача доставила бы ей удовольствие. К тому же, про Альбериха легенд пока не появилось. А что, надо сочинить. Да вот некогда. Удар, уклонение.

Сочинить балладу о юном герое, сражающемся с древним чудовищем, выходцем из преисподней. Как он поднимает свой сверкающий меч… Юный Уртеон, как командир легендарной Черной Гвардии меч, конечно, носил черненый, но в балладе непременно должен быть сверкающий. С иным на чудовищ не ходят. Итак, он поднимает свой сверкающий меч и…

Фламэ споткнулся, и это помогло ему: Альберих целил выше, и меч его скользнул по дублету, немного порезав вываренную кожу на плече. Царапина. Фламэ упал, откатился в сторону и поднялся на ноги куда медленнее, чем в былые годы.

Он прекрасно фехтовал в юности. Выходцы из древнего, как сама Империя, рода Адмар всегда получали лучшее образование, особенно когда дело касалось воинских наук. Это впитывалось с материнским молоком и отцовскими наставлениями, и если даже разум Фламэ пытался вычеркнуть умения из памяти, тело прекрасно помнило, как уклоняться, как наносить удар, как делать обманный маневр, чтобы завлечь неопытного мальчишку в ловушку. Если бы не боль в руке, если бы не стекающая по пальцам кровь, если бы не тяжесть проклятого меча, Фламэ — Адмар давно бы уже нанизал мальчишку на клинок, как бабочку на булавку. А так, преимуществ не было ни у кого: мальчишка моложе, Палач — опытнее. И остается только ждать, когда рукоять прожжет руку до кости, а там можно и голову с плеч сносить.

Итак, юный рыцарь в сияющих доспехах, со сверкающим мечом выходит на бой с чудовищем, чтобы… спасти красавицу, наверное. Нет, красавица — это мелко, это избито, это в каждой первой балладе. Чтобы защитить процветающее королевство от козней жестокого чародея. В роду Адмаров, ведших свою историю от Первого Канцлера Империи, а до того пришедших со Льдинных гор, наверняка были могущественные чародеи, легендарно сражавшие еще более легендарных драконов. Он вполне годился на роль жестокого колдуна.

Боль потихоньку нарастала, пока не стала совсем уж нестерпимой. Фламэ покачнулся. Шансы его были невелики: мальчишка еще даже не начал выдыхаться, хотя бился довольно бестолково, собираясь одержать легкую победу. Еще оставалась ничтожная возможность, что Фламэ ударит его раз другой, но Иртар слишком тяжел, переполнен гневом на наглеца, дерзнувшего выступить против королевской власти Каллада. Нечего и думать, что удастся хотя бы поцарапать доспех юнца. Смерть, же не таясь, дохнула Фламэ в лицо. Собрав последние силы, он поднял меч, весивший теперь как эспадон, занес его над головой и пошатнулся. Это было последнее, что ему оставалось: Фламэ уронил руки и неожиданно точным движением резанул юнца по уху. Серьга запрыгала по помосту. Фламэ полюбовался долю секунды на текущую по белой шее застывшего от неожиданности Альбериха кровь, а потом упал ничком и потерял сознание.