Бесконечная дорога к солнцу

Глава 12 Скайлар

Остаток недели был пыткой. Проснувшись в пустой квартире утром вторника, я не удивился. Сначала я решил, что Джейсон убежал на работу, избегая конфронтации. Найдя его портфель у входа, я понял, что тут нечто большее.

Я постыдно потратил несколько минут, проходя по его квартире и ища что-нибудь, что рассказало бы мне больше о сломленном профессоре истории, которому я отсосал вчера вечером. Смотреть было не на что. Его квартира была так же лишена личных штрихов, как и его кабинет в университете. Это не жизнь. Это лишь существование.

Я нацарапал записку на салфетке и оставил ему свой номер телефона, не ожидая, что он позвонит. Он где-то там увяз в сожалении и составлял километровый список того, почему то, что мы сделали, было ошибкой.

Когда я уже шел к двери, мое внимание привлекла коричневая папка. Нельзя сказать, что она как-то выбивалась из нормы, но по какой-то причине это заставило меня помедлить. Джейсон убрал ее под стопку тяжелых книг на журнальном столике.

Обычно я не имел привычки совать свой нос куда попало, но я отодвинул книги и приподнял уголок папки. На меня смотрели фотографии улыбающихся мужчин. Я пролистал их, не понимая, на что смотрю. Затем, когда я прочел каракули на обороте одной из них, до меня дошло. Это были жертвы. Это мужчины, умершие от рук Кингстонского Душителя, мужа Джейсона.

Я захлопнул папку и убрался из квартиры Джейсона, переваривая все, что увидел. Вспоминая терзаемое выражение в глазах Джейсона прошлой ночью, я гадал, как долго он мучил себя.

На протяжении оставшейся недели Джейсон из кожи вон лез, чтобы избегать меня во время занятий. Это было отстойно, но я смирился и смеялся с Хантером и Мэвериком, пока они поддразнивали меня и говорили, что я теряю форму.

Я не рассказал им про ночь понедельника. Они не знали, что я ночевал дома у Джейсона или узнал, почему этот мужчина хронически несчастен. С их точки зрения, я все еще киснул из-за того, что меня отвергли. Это не их дело, и несмотря на явный скептицизм Джейсона, я умел хранить секреты.

В неделю у нас было три пары по древним цивилизациям. Сосредоточиться было сложнее обычного. Вместо того чтобы сфокусироваться на лекции и усваивать материал, я невольно изучал преподавателя, замечая, что с каждым днем он выглядел хуже, чем прежде. Его хмурая гримаса прочертила борозды на лбу. Тени под глазами становились темнее и глубже. Я не раз замечал, как он смотрит в пустоту с загнанным выражением, которое теперь имело намного больше смысла.

В пятницу я чувствовал жар его взгляда, пока корябал свои заметки под конец лекции. Нас еще не отпустили, но он дал нам время почитать материал для теста, который будет на следующей неделе. Когда я покосился вверх, наши взгляды встретились. Вместо того чтобы отвернуться, как я ожидал, он продолжил смотреть.

Темные озера со своей историей наблюдали за мной. Нерешительность прочертила новые морщины беспокойства на его лице. Его губы несколько раз приоткрывались, и я гадал, то ли он формулирует слова, то ли мысленно репетирует разговор со мной.

Я улыбнулся, делая все возможное, чтобы без слов передать свою поддержку.

Он сосредоточился на трибуне, напряженно изучая ее, и его хмурая гримаса усилилась.

Через пять минут он отпустил нас. Он собрал свои заметки по лекции, убрал в портфель и скрылся, не удостоив меня и взглядом.

Все выходные я работал, трудясь на сменах с меньшим энтузиазмом, чем обычно, и всегда высматривая одинокого доктора Палмера. Он так и не пришел. Я не удивился.

Утром воскресенья рингтон телефона выдернул меня из мертвецкого сна. Я лежал вверх тормашками на кровати, по диагонали и без одеяла, раскидав руки и ноги. Меня не раз обвиняли в том, что спать рядом со мной невозможно.

Я перекатился, улегшись головой в нужную сторону кровати, и нашел телефон на прикроватной тумбочке.

Звонила моя мать.

Крошечный кусочек разочарования служил достаточным доказательством того, что я подсознательно надеялся на звонок кое-кого другого. Например, мрачного профессора, который решил, что ему нужна компания или еще несколько бездумных, грязных минетов. Ну можно же надеяться.

Я забрался под одеяло в поисках тепла и ответил на звонок.

— Слишком рано, — промямлил я, закрыв глаза.

— Десять утра же.

— А я пришел домой после трех.

— Ох, черт. Я вечно об этом забываю. Мне очень жаль. Мне отпустить тебя отсыпаться?

— Все нормально. Я уже проснулся. Что случилось?

— Ты по-прежнему планируешь прийти сегодня, чтобы просмотреть газеты?

Я застонал и потянулся, перекатившись на спину.

— О, точно. Да, приду. Я забыл.

— Почему бы тебе не прийти на поздний завтрак? Сможешь добраться сюда через час?

Я представил, в каком восторге будет Уолтер, если узнает, что я к ним присоединюсь.

— Нет, все нормально. Я не хочу вторгаться.

— Ты член семьи, Скайлар. Ты никуда не вторгаешься. Приходи на поздний завтрак. Я всегда готовлю слишком много еды.

У меня на языке так и вертелся ответ о том, что Уолтер не захочет меня видеть, но я оставил эти мысли при себе. Она лишь будет защищать его и скажет, что я ошибаюсь. Мама годами старалась поддерживать между нами мир, побуждала нас подружиться и найти что-то общее. Не бывать этому.

— Ладно. Я приду.

— Хорошо.

Я повесил трубку и вытащил свою задницу из постели. В квартире было тихо. Прошлой ночью Хантер после работы уехал с какой-то пьяной девчонкой, которая наверняка пожалеет о желании перепихнуться с ним, как только протрезвеет. Мэверик ворчал об этом по дороге домой и гадал вслух, неужели Хантер никогда не выучит этот урок.

Мэверик все еще спал и не проснется до полудня. Воскресенье было ленивым днем в нашем доме. Обычно мы заказывали еду на вынос и делали домашнюю работу, а потом смотрели фильмы или сериалы, навязанные Хантером, поскольку мы с Мэвериком не были привередливыми.

Я сходил в душ, оделся, взял ключи и вышел на улицу.

Воздух был прохладным. Ветерок разносил легкий запах выхлопных газов и терпкий запах гниющей листвы. В воздухе также витали ароматы дрожжей и корицы из булочной, которая находилась в полквартала ниже по улице. От этого мой желудок заурчал.

Тучи казались тяжелыми и полными дождя, темнея на горизонте. Тротуар был мокрым, на нем оставались глубокие лужи. Я поехал к району, где жили мои родители, включив музыку и подпевая во весь голос — делая все возможное, чтобы прогнать те неспокойные ощущения, которые возникали всякий раз, когда мне приходилось видеться с Уолтером. Подъезжая к кварталу, где жили родители, мне пришлось повилять в трафике, проезжая мимо католической церкви, где только что закончилась месса, и прихожане десятками высыпали на улицы.

В итоге я свернул на другую улицу и въехал в тихий семейный район. Я притормозил, пока группа мальчиков убирала хоккейные сетки с дороги, где они устроили игру. Они помахали, пока я проезжал мимо. Их джерси свисали до колен и явно принадлежали их отцам или старшим братьям.

Через два дома от них две девочки прыгали на скакалках, и их хвостики подпрыгивали вместе с ним.

Дом моих родителей стоял почти в самом конце дороги. Я припарковался за машиной Уолтера и просто сидел. Пока двигатель работал на холостом ходу, я позволил Саре Бареллис напомнить мне, что я изумителен и должен просто быть храбрым. Я закрыл глаза и подпевал песне, покачиваясь под ее ритм и позволяя музыке на время унести меня в другое место перед тем, как мне придется вытерпеть завтрак с семьей.

Когда песня закончилась, и я уже достаточно долго тянул резину, я выключил двигатель и вышел.

Сухие листья шуршали под моими ногами, пока я шел по подъездной дорожке к дому. Старый клен перед домом стоял с почти голыми ветками, которые тянулись к мрачному небу. Похоже, моего брата ждала работенка.

Джейкоб был на одиннадцать лет моложе меня, но у меня сохранились нежные воспоминания о прохладных осенних деньках, когда мы вместе играли в опавших листьях. Лиственные бои. Собирание их в огромные кучки и прыгание в них. Джейкоб изобрел для нас более дюжины разных игр с листьями, и я соглашался на все.

В итоге, когда мы заканчивали, моей работой было собрать их граблями и уложить в мешки, а Джейкоб всегда пытался помочь, но сам того не осознавая только добавлял мне работы.

У входной двери я натянул на лицо улыбку и вошел без стука. Меня тут же обдало порывом теплого воздуха с запахом жарящегося бекона. Я сбросил обувь и пошел в сторону кухни, на ходу сообщая о своем приходе.

— Привет?

Стол в столовой был сервирован, и музыка просачивалась сквозь стены из комнаты моего брата в противоположной части дома. Мелодия была громкой и с басами. Я помедлил, пытаясь разобрать, кого он слушает, но это было какое-то эмо-дерьмо, которое ему нравилось, так что я не узнал исполнителя.

Я сунул голову в кухню и увидел свою маму за плитой — она раскладывала бекон по тарелкам, пока на другой конфорке стояла огромная сковородка с жарящимися яйцами. Уолтера нигде не было видно.

— Буу!

Мама подпрыгнула и резко развернулась, рассмеявшись, когда увидела меня.

— Привет, солнышко. Я не слышала, как ты вошел.

— Я же крикнул.

— Твой брат врубил музыку. Должно быть, я тебя не услышала.

Забавно, когда я жил в доме, Уолтер установил лимит громкости для моей музыки. Мне разрешалось включать ее громче уровня шепота только тогда, когда дом пустовал, или когда я надевал наушники.

— Помочь чем-нибудь? — я чмокнул маму в щеку и приобнял одной рукой, пока она трудилась.

— Можешь достать апельсиновый сок из холодильника и поставить на стол, если несложно. И хлебу пора отправиться в тостер.

— Нет проблем.

Кофе уже сварился, так что, позаботившись об апельсиновом соке и засунув первую партию хлеба в тостер, я налил себе кружку кофе.

— Как учеба? — спросила мама, слегка подвигая яйца на сковородке.

— Нормально. Много задают. Некоторые предмет мне нравятся. Другие... не очень. Они все разные, в этом вроде как и был смысл.

— Например?

— Нуу, — тост выпрыгнул, так что я поставил кружку с кофе и намазал кусочки хлеба маслом. — Мне нравится курс по истории. Древние цивилизации. Это вызывает у меня желание снова путешествовать. Курсы по писательскому мастерству и психологии тоже неплохие, но введение в графический дизайн оказалось ужасным. Ненавижу. Не думаю, что я создан для такого просиживания за компьютером. Курс по социологии скучный. Не знаю. Наверное, еще рано.

— На следующей неделе уже октябрь. Оглянуться не успеешь, как придет пора сдавать промежуточный экзамен в середине семестра.

— Знаю.

Мама переложила яйца на тарелку, пока я намазывал маслом последние кусочки хлеба.

— Этот проект, над которым ты работаешь — тот, для которого тебе нужны газеты — это для какого курса?

— По психологии. Его сдавать только в конце семестра, но я хотел начать заранее.

Я не упоминал, что теперь мой интерес как никогда подстегнуло то, что Джейсон состоял в браке с субъектом моего исследования. Если бы я не думал, что это заставит его слететь с катушек, я бы попросил разрешения взять у него интервью, разумеется, пообещав сохранить анонимность. Так было бы намного проще.

Мама взяла тарелку с тостами и приподняла подбородок, показывая мне идти вперед.

— Найдешь своего отца и брата и скажешь им, что еда готова?

— Конечно.

Я посчитал, что Уолтер в своем кабинете, так что я оставил его напоследок, направился в комнату брата и забарабанил кулаком по двери достаточно громко, чтобы было слышно сквозь музыку. Я засунул голову в приоткрытую дверь, но держал глаза крепко закрытыми.

— Я захожу. Убери свой писюн.

Подушка шмякнула меня по лицу.

— Придурок.

Я рассмеялся, открыв глаза и обнаружив моего брата, который лежал на кровати и листал журнал.

— Боже, твоя музыка такая депрессивная. Почему? Почему? Почему?

— Да уж получше твоего дерьма, — он убавил громкость и продолжил листать страницы, почти не обращая на меня внимания.

Я плюхнулся рядом с ним, задрав ноги и положив голову на его плечо.

— Что читаешь?

— О мой бог. Отодвинься, — он попытался столкнуть меня с кровати, но я отказывался поддаваться и подвинулся еще ближе. — Слышал когда-нибудь о личном пространстве?

— Ага. Нет у меня такого пузыря.

— Ну, а у меня есть, и ты в него вторгаешься.

— Что читаешь? — повторил я, просматривая рисунки и бегло читая слова.

— Это геймерский журнал. В следующем месяце выходит новая игра, и я читал отзывы. Мне она нужна как воздух.

— Я разочарован в тебе. Я ожидал, что ты прячешь порно-журнальчик, а у тебя стояк на Зельду (прим. серия видеоигр от Нинтендо).

— Это не Зельда, идиот. Боже, ты безнадежен, — презрительно процедил Джейкоб.

Я широко улыбнулся.

— Что? Тебе четырнадцать. В твоем возрасте я только о порнушке и думал. А не об играх.

— Ага, о порнушке с мужиками.

— Естественно, — я поиграл бровями.

— Гадость.

— Как школа? Девушка появилась?

Джейкоб снова толкнул меня, отодвигая от своего бока, потому что я притиснулся ближе.

— Почему ты такой?

— Какой?

— Назойливый. Приставучий. Я не хочу говорить с тобой о девчонках.

Я притворился оскорбленным, ахнув и прижав ладонь к груди.

— Но почему нет? Так делают все братья.

— Потому что ты посчитаешь это приглашением рассказать мне о своей интимной жизни, а я не хочу об этом слышать.

— Да я никогда.

Джейкоб рассмеялся.

— Ага, конечно. Я уже предостаточно знаю о твоих путешествиях по миру и пьяных потрахушках. Мне этих сведений на всю жизнь хватит. Я пас.

— Ладно. Когда повзрослеешь и перестанешь быть ханжой, позвони мне. Можешь потусить в моей квартире. Мы закажем пиццу и обсудим всех хорошеньких девочек и мальчиков.

— Тебе сколько лет?

Мне нравилось бесить Джейкоба. Он был в том возрасте, когда все раздражало, особенно его старший брат. Я решил оставить его в покое на сегодня.

— Еда готова.

— Я не голоден.

— Тебе лучше поесть. Мама наготовила кучу всего, и ты знаешь, как она относится к семейным обедам.

Джейкоб застонал, отбросив свое чтиво в сторону, и сполз ниже, сливаясь с кроватью так, будто ему хотелось исчезнуть. Он довел до совершенства образ подростка, с которым обходились несправедливо. Теперь эмо-музыка имела смысл. Так он выражал свою неприязнь к жизни в целом.

— Пошли, — я потыкал его пальцем в бок.

— Нет. Отвали и оставь меня в покое.

— Нет.

— Скай. Отъе*ись.

— Если не встанешь и не пойдешь на завтрак, я буду петь.

— Я тебя придушу.

— Можешь попытаться, но умирая, я все расскажу тебе про эпичный минет, который я получил в понедельник. Ну то есть, там все было не так эпично, потому что я был ох*енно возбужден к тому моменту, когда он перешел к самому действию, и просто взорвался сразу же, как только он...

— О господи, прекрати. Поем я. Только перестань говорить. Что с тобой не так? — он зажал уши руками и скатился с кровати.

— Вот так-то лучше.

Джейкоб вытолкал меня из своей спальни и пронесся по коридору в сторону столовой.

Я направился к кабинету Уолтера, готовясь к отнюдь не лучшей встрече, и постучал.

— Да? Войдите.

Я просунул голову в дверь и натянул фальшивую улыбку, которая не отразилась в моих глазах.

— Привет, пап. Еда готова.

— Скайлар. Я не знал, что ты заглянешь на поздний завтрак.

— Сюрприз. Мама пригласила меня.

Уолтер был одет в темно-синие слаксы и белую рубашку-поло. Он не брился все выходные, и количество седины в темной щетине явно выдавало то, что он действительно красил волосы на голове. Контраст выглядел нелепо, но я держал язык за зубами.

— Она мне не сказала.

— Я все равно собирался прийти сегодня попозже, чтобы взять несколько газет из гаража для одного проекта.

— Моих газет? — его тон сделался жестким.

— Да. Ты не против? Мама сказала, что с этим никаких проблем.

— Возможно, в следующий раз ты додумаешься спросить у владельца газет, нет ли с этим каких-то проблем.

Я прикусил щеку изнутри и удержал улыбку усилием воли.

— Прости. Не подумал. Ты против?

Он сощурился, оттолкнувшись от стола и поднявшись на ноги. Он был высоким, но пятидесятилетие сказывалось на нем, и его живот слегка округлился.

— Я ожидаю, что мою собственность вернут в таком же состоянии, в котором и позаимствовали.

— Нет проблем. Я всего лишь почитаю их и законспектирую для себя.

— Это как ты позаимствовал мою отвертку, чтобы поменять батарейку в радиоприемнике? Или как ты просто позаимствовал мои коллекционные пластинки Rolling Stones, когда купил тот адовый граммофон на гаражной распродаже, не зная, в каком он состоянии?

Мне хотелось сказать, что я был всего лишь ребенком, но я знал, что не стоит это говорить. Если я буду возражать, Уолтер припомнит еще дюжину примеров моей безответственности. По его мнению, я был королем дурацких решений. И неважно, что большинство инцидентов произошло еще до того, как я достиг полового созревания.

— Я буду осторожен.

Выражение его лица говорило о том, что он в этом сомневается. В глазах Уолтера я ничего не мог сделать правильно. Хоть я и был вполне приличным и всесторонне развитым подростком, он все равно видел лишь повод для раздражения. Если я делал десять вещей правильно, он сосредотачивался на одной вещи, которую я сделал неправильно, и жаловался на это.

Мама подбадривала меня, а Уолтер гнобил. В таком порочном замкнутом круге я жил с тех пор, как они с мамой поженились.

Поскольку мое настроение основательно сдулось, я ел, не участвуя в разговоре. Мама несколько раз косилась в мою сторону, и ее глаза источали печаль. Уолтер разговаривал с Джейкобом о пробах в хоккейную команду и о школе, слушая, как мой брат трещит о выходе новой консольной игры, которая стала бы отличным ранним подарком на Рождество. Уолтер ни разу не спросил, как дела в университете.

Как бы я ни любил маму и брата, пребывание дома гасило мой обычно жизнерадостный и счастливый нрав. Я не мог найти в себе силы улыбаться и уставился в свою еду, гоняя ее по тарелке и считая минуты до тех пор, когда можно будет извиниться, взять нужные газеты и уехать.

— Джейк, ты поможешь мне прибраться на кухне, — объявила мама, когда завтрак закончился, и она стала собирать грязные тарелки со стола.

Джейкоб застонал.

— Джейку надо делать домашнюю работу, — заявил Уолтер. — Скайлар здесь. Он может помочь тебе.

— Скай — гость, — тон мамы был едким, и она выдержала взгляд Уолтера, выжидая, когда он возразит.

— Все нормально, мама. Я помогу. Я не против.

Джейкоб как можно быстрее смылся с выражением облегчения на лице. Как только он вернулся в комнату, музыка снова загремела сквозь стены. Готов поспорить на месячную зарплату, что он листал тот журнал и вовсе не занимался домашкой.

Уолтеру было плевать. Он извинился, зашел на кухню налить себе еще кофе и скрылся обратно в своем кабинете. Если я дома, он не желал в этом участвовать.

Когда мама попыталась извиниться, я отмахнулся от нее.

— Ничего страшного.

— Неправда.

— Забудь. Я не против помочь.

Я нашел бодрый плейлист на телефоне и положил его на стол, чтобы мы слушали музыку и убирались. Мое плохое настроение исчезло под песню Uptown Funk, и мы с мамой нашли ритм, пританцовывая и смеясь, задевая друг друга бедрами и подпевая, пока мыли посуду.

Одна песня перетекала в другую, и я смаковал эти редкие моменты с мамой, наблюдая, как она старается поспевать за мной. Ее щеки порозовели, улыбка была ослепительной.

Когда мы почти закончили, Уолтер промаршировал на кухню, жалуясь на адские вопли и требуя, чтобы я это выключил.

Прежде чем я успел парировать, мама послала меня в гараж на поиски газет, поцеловав в щеку и сказав, что любит меня. И снова Уолтер сумел убить мой настрой.

Я достал наушники из кармана и сунул в уши, врубив свои адские вопли, чтобы они смыли дурные энергии и вернули хорошее настроение.

Я тихонько подпевал Бритни Спирс, пока перебирал коробки и смотрел на даты, которые Уолтер подписал сбоку. Тут хранились газеты за много лет, и все они были организованы в типичной для него ОКР-ной манере (прим. ОКР — обсессивно-компульсивное расстройство личности, часто характеризуется чрезмерным стремлением к порядку).

Быстрый поиск с телефона сообщил мне, когда арестовали Моргана Аткинсона, и когда началось рассмотрение его дела в суде. Я сосредоточился на этих датах, сидя на холодном цементе, открывая одну коробку за другой, копаясь внутри и ища любые статьи с упоминанием Кингстонского Душителя.

В дни и недели после его ареста вышло несколько статей. Изначально его подозревали в убийстве четырех мужчин. Через несколько месяцев шумиха улеглась, и я не находил ничего с упоминанием его имени. Когда дело Моргана Аткинсона начало рассматриваться в суде, через девять с лишним месяцев после ареста, в СМИ снова поднялся ажиотаж.

К тому времени Моргана обвиняли в одиннадцати убийствах первой степени и нарекли его прозвищем Кингстонский Душитель. В те месяцы тишины между этими датами полиция собрала больше улик, выстроила дело и связала Моргана с несколькими нераскрытыми убийствами, произошедшими за последние годы.

Статья на передней полосе, напечатанная восемь месяцев назад, привлекла мое внимание. Маленькая черно-белая фотография изображала Моргана Аткинсона до ареста, обнимавшего одной рукой другого парня. Они сидели где-то на скамейке в парке. Было лето, поскольку деревья полностью распустились, а на фоне цвели клумбы. Ветер взъерошил их волосы. Их интимная связь была очевидна в том, как они прикасались и прильнули друг к другу.

Фотография была нечеткой, но улыбающимся лицом с аккуратной бородкой и более длинными волосами определенно был мой профессор истории. Подпись ниже гласила: Действительно ли подозреваемый серийный убийца Морган Аткинсон действовал в одиночку?

Я прочел статью, подмечая все спекулятивные улики, подмеченные журналистом. Пусть там и содержалось примечание, что полиция не нашла никаких улик, подтверждавших причастность Джейсона, статья все равно наносила урон. Неудивительно, что у Джейсона не осталось выбора, кроме как сбежать.

Я отложил газету и продолжил копаться в коробке, найдя еще несколько статей, сосредоточившихся на Джейсоне вместо Моргана. Похоже, на протяжении короткого периода времени в феврале и марте он был в центре внимания. Многие граждане были убеждены, что полиции надо тщательнее расследовать возможную причастность Джейсона — якобы они слишком быстро списали его со счетов.

Лишь в некоторых статьях имелись фотографии. Большинство из них было размытыми или сделанными издалека — Джейсон сбегает из дома или из здания, похожего на университет. Джейсон бежит к знакомому гибридному автомобилю, прикрывая лицо.

Две фотографии более молодого Джейсона, должно быть, репортеры откопали в сети. Они были более четкими, и несмотря на разницу в возрасте и небольшие изменения во внешности, это определенно был он.

Если бы он не сказал мне правду, это заставило бы меня догадаться. Неудивительно, что он жил в страхе, что люди узнают. Любой, кто достаточно любопытен, мог бы легко сложить два плюс два.

Я продолжал копать. Статьи середины апреля и далее были преимущественно сосредоточены на Моргане и суде. Изредка упоминали и Джейсона, но я не раз натыкался на фразы о том, что он отказался от комментариев и не давал интервью.

К тому времени, когда я закончил, у меня собралась огромная стопка газет. Снова закрыв коробки крышками, я поставил их у стены гаража в том же порядке, в котором их нашел. Ту стопку, что была нужна мне для учебы, я отнес в машину, после чего вернулся внутрь, чтобы попрощаться с мамой.

Когда я вошел на кухню, там был Джейкоб, засунувший голову в холодильник и наверняка ищущий, чем бы перекусить, хотя завтрак закончился менее получаса назад. Я достал наушники из ушей и позволил им болтаться на шее.

— Эй. Где мама?

Джейкоб схватил банку колы и повернулся, бедром захлопнув дверцу холодильника.

— Читает в гостиной. Ты уходишь?

— Ага. Береги себя, ладно? Сделай ту домашку. Позвони, если захочешь провести время вместе. Я серьезно. Ты в любое время можешь прийти ко мне в гости.

— Чтобы послушать про твои постельные приключения? Я подумаю. Но не раскатывай губу. Мне надо делать домашку, — на последних двух словах он показал кавычки пальцами в воздухе и усмехнулся.

— Засранец, — сказал я, рассмеявшись.

— Придурок.

— Мудозавр.

— Жополиз.

— О, это я люблю.

Джейкоб преувеличенно передернулся.

— Гадость.

Я сгреб его шею в захват и хорошенько взъерошил волосы, пока он верещал и пытался высвободиться. Мы оба хохотали к тому времени, когда он отпустил меня, и мама стояла на пороге кухни, улыбаясь нам обоим.

— Ты уходишь?

— Боже, лучше бы он свалил. От него мои девственные уши кровоточат.

— Ах ты бедняжка. Иди делай домашку, пока я не сорвал твою вишенку словами.

— Членосос, — проорал он, направляясь в свою комнату.

— И это мое любимое занятие, — крикнул я ему вслед. — Я пытался рассказать тебе про прошлый понедельник, но ты ж не слушаешь.

Когда я повернулся к маме, она вскинула бровь.

— Мы можем притвориться, что ты этого не слышала?

— Боюсь, это навеки выжглось в моем мозгу.

— Я слишком многим делюсь. Я работаю над этим.

Она притянула меня в объятия, раскачивая нас из стороны в сторону.

— Я могу это пережить. Просто подходи с умом к своим... приключениям.

— Это твое деликатное напоминание пользоваться презервативами? У нас уже состоялись эти лекции. Мне не нужно повторение. Обещаю.

Мама оттолкнула меня, шлепнув по плечу, но она смеялась.

— Я позвоню в следующие выходные, — сказал я, широко улыбаясь.

— Приходи снова на поздний завтрак.

— Думаю, я воздержусь, но может, я заскочу днем в следующее воскресенье и верну газеты.

Мама отмахнулась от меня.

— Это старые газеты. Они не имеют значения. Только место занимают.

Мне хотелось сказать, что они имеют значение для Уолтера, но я этого не сделал.

Я поцеловал маму в щеку и снова обнял ее как можно крепче.

— Люблю тебя.

— И я тебя люблю, солнышко. Веди себя хорошо.

По дороге домой я немного отклонился от курса и проехал мимо дома Джейсона, притормозив и припарковавшись на другой стороне улицы. Часть меня хотела позвонить в его квартиру и узнать, дома ли он, но другая часть меня знала, что добром это не кончится. Если кто и расскажет мне настоящую историю Моргана Аткинсона, так это мужчина, который был его мужем.

Кто лучше раскроет разум преступника, чем тот, кто прожил годы бок о бок с ним?

Вспомнив муки Джейсона и все то тревожное поведение, которое последовало за его признанием, я знал, что это будет несправедливо. Каким я окажусь человеком, если попрошу его пережить худший этап его жизни просто потому, что я хотел пятерку за проект?

Я все равно не мог заставить себя уехать. Всю неделю я наблюдал, как он тенью стоял перед аудиторией студентов, монотонно читал лекции, пока его разум витал где-то далеко.

Я вышел из машины и окинул взглядом улицу вокруг, пока подходил к входу в задние. За первой дверью находился интерком. Вторая дверь оказалась заперта. Я нашел номер его квартиры и позвонил прежде, чем успел передумать.

Я остался без ответа.

Я попытался еще раз, но тщетно.

Сдавшись, я отправился домой.

Хантер спал на диване, по телику шел «Звездный крейсер Галактика». Мэверик занимался за маленьким кухонным столом. Когда я вошел, он поднял взгляд и улыбнулся, затем вернулся к работе.

Я заперся в спальне и часами изучал газеты, собранные в родительском доме, и параллельно гуглил все, что мог найти о Кингстонском Душителе. Как я и подозревал, информация была в лучшем случае скудной. На его детстве делалось мало акцента. Его дело было слишком новым. Слишком свежим.

Я записал имена одиннадцати жертв — все мужчины-геи различных возрастов и этнических принадлежностей — и пометил даты, в которые они были убиты. Убийства растянулись на пятнадцать лет. Неудивительно, что Морган не привлекал к себе внимания.

Все они были убиты в схожей манере — задушены с помощью того или иного подручного средства. Самое раннее убийство было совершено с помощью галстука. Два следующих — с помощью чего-то более острого; орудие не нашли на месте преступления, но улики указывали на то, что это была какая-то тонкая проволока. Она рассекла кожу и перерезала сонную артерию у обеих жертв. Эти убийства были более грязными, чем предыдущее.

На нескольких жертвах были найдены волокна ткани. Но последнее убийство было худшим. Дэниэл Уайт боролся за свою жизнь до последнего. Отчет свидетельствовал о том, что у него была сломана скула, разбит нос, и он схлопотал несколько сотрясений. Морган не сумел убить его в той же манере, что и других мужчин, и вместо этого Дэниэл умер от рук Моргана на своем горле.

Показания свидетеля о дне ареста Моргана утверждали, что у подозреваемого осталось множество синяков и царапин от схватки.

Каждая крохотная деталь, на которую я натыкался, заставляла меня думать о Джейсоне, о том, как его наверняка вытащили на допросы, как он наверняка узнал правду о своем любимом мужчине, сидя в допросной комнате полицейского участка. Предательство, которое он, должно быть, испытал, казалось немыслимым. А потом было судебное расследование. Цирк со СМИ. Протестующие. Бесконечные обвинения убежденных в том, что он должен что-то знать и был причастен. Вся жизнь Джейсона в мгновение ока перевернулась с ног на уши.

Это вызывало у меня тошноту, а ведь этот ужас не затронул меня лично.

Прочитав все, что удалось найти, я сумел узнать немного о прошлом Моргана. Немного. Он был единственным ребенком, воспитывался матерью-домохозяйкой и отцом, который был суровым генералом армии. Его описывали как тихого и стеснительного ребенка, который испытывал сложности с заведением друзей и предпочитал играть в одиночестве.

Одна из его учителей в начальной школе, женщина шестидесяти с лишним лет на момент допроса, утверждала, что он вспыльчиво реагировал на провокации. Она также сказала, что Морган был склонен скорее к разрушениям, нежели к жестокости. Для него было более характерно бросаться игрушками и орать, нежели нападать на других детей.

Его школьные годы не были ясно задокументированы. Интервью с его матерью сообщало, что он заявил о своей ориентации в пятнадцать лет, а в подростковые годы его сильно мучили другие ученики. Женщина несколько раз подчеркнула, что ориентация Моргана не являлась проблемой в их доме. Или так она пыталась что-то скрыть?

По такому заявлению сложно было что-то понять. Любой открытый гей в старших классах мог подвергаться травле и издевательствам. Это само собой разумеющееся. Черт, да я сам получил свою долю проблем, а ведь я по натуре был добродушным и открытым.

Я раздраженно выдохнул и плюхнулся на кровать в окружении заметок и старых новостных статей. Мне было уже плевать на проект. Я мог думать только о Джейсоне.

Об его загнанном выражении лица.

Об отчаянии, жившем в его прикосновениях и поцелуях.

Об его непреклонной позиции в том, что мы не могли пересечь черту — он говорил это, прижимая меня к своей груди, словно не в силах ничего с собой поделать.

Я захлопнул ноутбук и закрыл глаза, пока факты и заголовки мелькали в моем мозгу. Звуки сдерживаемого удовольствия проносились в голове эхом воспоминаний. Ощущение пальцев, стискивавших мои волосы и направлявших мой рот к напряженному члену. Затем я увидел те темные душераздирающие глаза, которые смотрели на меня с трибуны в пятницу.

Я увяз в этом по уши, но совершенно не хотел сдавать назад. Возможно, изначально Джейсон представлял собой вызов — сексуальный и несчастный профессор, с которым мне хотелось трахаться до потери сознания — но что-то изменилось, и я не знал, что с этим делать.

Он уже не был вызовом. Он стал ноющей болью в груди, которая никуда не уходила.