Я копался в своем портфеле, прижимая одну ладонь к виску и стискивая зубы, пока я искал бутылочку ибупрофена, которую, кажется, бросил туда сегодня утром. Один день преподавания, и я уже в раздрае. Стресс, недосып и разочаровывающий звонок от Леви вчера вечером были виноваты в этой головной боли.
Мои пальцы задели твердый пластик. Вот и оно.
Я открыл бутылочку, вывалил на ладонь две таблетки и заглотил их, не запивая, потому что у меня не было сил идти на поиски автомата с напитками или направляться в кафетерий кампуса за напитком.
Мое кресло застонало, кожаная обивка заскрипела, когда я откинулся назад и закрыл глаза. Я планировал остаться в офисе на несколько часов на случай, если студенты захотят задать вопросы о новом курсе, но мне начинало казаться, что остаться — это плохая идея. Мне было настолько херово, что если сейчас кто-нибудь подойдет, я наверняка поведу себя как настоящий засранец — совсем как с тем парнишкой на утренней паре.
Скайлар. Кто вообще дает своему ребенку имя Скайлар?
Он выглядел как Скайлар — бойкий, сияющий, с харизматичной улыбкой. Он наверняка срал лучиками солнца из задницы, скача по своей счастливой жизни в музыкальном пузыре, и не имел дела с кошмарами вроде жизни с серийным убийцей.
Я ударил себя кулаком по лбу, жалея, что нельзя отключить мозг на пять минут и насладиться умиротворением.
Лучше пойти домой и попытаться еще раз на следующий день. У всех студентов имелся адрес моей электронной почты. Если у них появятся важные вопросы, они могут написать мне. В таком состоянии я был бесполезен. Кровать звала меня. Мое второе имя — измождение. Я не был настолько наивен, чтобы считать, будто отдых под одеялом принесет облегчение. За последние полтора года я обзавелся бессонницей. Ворочаться и запутываться в простынях мне удавалось лучше, чем спать.
Если каким-то чудом мне удавалось заснуть на несколько часов, я просыпался в луже пота, не в силах дышать от кошмаров столь ужасающих, что они оставались со мной на долгие часы. Я приближался к точке срыва.
Пока я пытался убедить себя встать и покинуть кабинет, зазвонил мой телефон. Я приоткрыл глаз и посмотрел на экран.
Леви.
Ответив на вызов, я закинул ноги на стол и сжал переносицу.
— Привет.
— Привет. Я не вовремя?
— Нее. Провел все пары на сегодня. Как раз решаю, есть ли у меня энергия встать из-за стола и оттащить свою несчастную задницу домой.
— Дерьмовый день?
— Дерьмовая жизнь. Что нового?
— У меня есть новости касаемо нашего разговора прошлой ночью. Хочешь услышать их сейчас или мне перезвонить попозже вечером?
Я застонал и поднялся с кресла.
— Насколько все плохо?
— Как я и предсказывал. Не фонтан.
Я схватил портфель, решив, что надо убраться отсюда к чертовой матери, пока он не заговорил, и я не устроил эпичную истерику прямо в кабинете у всех на виду. Все, что касалось Моргана, выбивало меня из колеи. Я был оголенным проводом во всем, что связано с ним. Или я буду орать, пока не охрипну, или грохнусь на пол и буду рыдать.
Я поистине жалок.
Я сделал вдох и выдохнул сквозь поджатые губы.
— Ладно, я иду к машине. Выкладывай.
— Короче говоря, Морган не собирается подписывать бумаги о разводе и покончить с этим. По сути, он собирается оспаривать абсолютно все. Все ваши общие финансовые активы, вашу собственность, ваши вложения, все.
— Что? Как? Зачем? Он никогда не выйдет на свободу. Он умрет за решеткой, зачем ему...
— Джейсон.
Я зарычал, держа язык за зубами, поскольку мой повышенный тон привлекал внимание студентов в коридоре. Мне меньше всего нужно, чтобы люди узнали, кто я. Если у моей двери выстроится полчище репортеров, то к утру я останусь без работы.
Более спокойным голосом я спросил:
— И что? Он хочет половину всего? Он хочет алименты? Он в тюрьме, — прошипел я. — Какой ему от этого прок?
— Это неважно. Он может все это оспаривать. Он может играть в игры хоть до второго пришествия, если захочет. Он имеет на это право. Даже у заключенных есть жалование, банковские счета. Суть вот в чем — думаю, он намеревается по максимуму усложнить тебе процесс. Он не отпустит тебя без борьбы.
— А нельзя развестись через суд?
— Не все так просто. У вас есть общая собственность.
— Бл*ть.
Моя голова раскалывалась, пока я спускался по лестнице на первый этаж здания, направляясь к ближайшему выходу, но при этом избегая групп студентов. Мне нужен был свежий воздух.
— Чего он хочет добиться?
— Честно?
— Да, Леви. Честно, — осознав, что снова повышаю голос, я вздохнул. — Прости.
— Все в порядке.
Не в порядке. Леви не заслуживал моего мудацкого отношения, ведь он всего лишь пытался помочь.
— Чего он хочет добиться? — спросил я куда более мягким тоном.
— Это лишь мое мнение. Это не значит, что я прав или ошибаюсь. Морган утратил контроль над всей своей жизнью. Людям вроде него такое не нравится. Если он может манипулировать и играть с тобой в игры, чтобы держать тебя поблизости, то именно это он и сделает. Я не думаю, что ему есть дело до каких-то активов. Ему есть дело только до тебя. Суд над ним это доказал.
И в этом была вся суть. Мой психопат-муж был больным и извращенным мужчиной, который помешался на мне с самого первого дня. Насколько же доверчивым я был в то время, считая его поведение милым. Все это время он добивался цели удержать меня и сберечь для него одного самым садистским способом.
— Ты со мной? — спросил Леви.
— Что мне делать? Мне плевать на все эти вещи. Я просто хочу получить развод. Разведи меня с ним. Разорви брак любыми возможными средствами. Я не могу жить, зная, что мы все еще... связаны вот так. Отдай ему все.
— Джейсон, я не стану это делать. Ты говоришь о сотнях тысяч долларов.
— Мне все равно. Услышь меня. Мне. Все. Равно.
— Ты злишься. Я понимаю. Ты переживаешь травму. Это я тоже понимаю. Но я не могу позволить тебе принимать такие решения в спешке. Я с этим разберусь. Просто позволь мне с этим разобраться. Я уже поговорил с его адвокатом по телефону. Мы встретимся в пятницу, чтобы обсудить ситуацию. Тебе не нужно присутствовать. Мне лишь необходимо, чтобы ты дал мне право действовать в твоих интересах.
Головокружение и тошнота накатили на меня из ниоткуда. Я остановился посреди парковки и присел на корточки, мои виски пронизывала невыносимая боль. Худшее время для мигрени.
— Ладно. Просто сделай это. Мне надо как можно быстрее оборвать все узы.
— Знаю, — Леви вздохнул в трубке. — Ты в машине?
— Еще нет. Почти.
Я не говорил ему о своем самочувствии, но у меня сложилось впечатление, что он знает. За последний год он все лучше и лучше улавливал мое настроение, и, наверное, поэтому он сменил тему.
— Как прошел твой первый день?
— Полон страданий, как и моя жизнь, — когда Леви не ответил, я попытался дать более честное описание. — Нормально. Я не могу избавиться от этого состояния. Едва не сорвался на парнишку на первой паре, потому что он пел и эротично танцевал под «You Shook Me All Night Long» AC/DC и строил глазки моей чертовой служебной фотке на его планшете.
Леви поперхнулся от смеха.
— Чего?
— Да, да, смейся. Придурок какой-то.
— Да, естественно, но он хоть хорошенький?
— Разговор окончен.
— Джейсон...
— Нет. Он студент. Они не попадают в такую категорию. К тому же, ему наверняка лет двадцать, и меньше всего, бл*ть, мне сейчас нужны новые проблемы. Я пытаюсь развестись с мужем-серийным-убийцей, строя новую жизнь в другом городе в шести часах езды от дома, потому что СМИ не оставляют меня в покое. Моя семья отреклась от меня, моя психика держится на волоске, и одна лишь мысль о том, чтобы вступить в новые отношения, вызывает у меня физическую тошноту. Я серьезно. Я прямо сейчас хочу блевануть, потому что я никогда в жизни больше не смогу довериться ни одному живому существу. Так что этот разговор закончен. Я даже шутить на эту тему не стану. Ясно?
— Вау, ты сегодня особенно несчастен.
— Отъе*ись, — я кликнул брелоком, отпирая дверцу авто. — Ладно, я в машине и поехал домой. Может, этой ночью я умру во сне и избавлю тебя от встречи в пятницу.
Еще один тяжелый вздох раздался в моем ухе.
— Джейсон?
— Что?
— Сделай мне одолжение. Позвони своему психотерапевту. Пусть она перенаправит тебя к кому-нибудь местному. Тебе надо проработать это дерьмо.
— До свидания, Леви, — я повесил трубку и бросил телефон в держатель для стакана.
Положив голову на руль и стиснув кулаки так крепко, что ногти впились в ладони, я сосчитал до десяти, выравнивая свое дыхание. Моя голова пульсировала в одном ритме с бешено стучащим сердцем.
Я не просил об этом.
Я не просил ни о чем из этого.
***
Я снял квартиру в десяти минутах езды от университета. Она была блеклой и непримечательной во всех отношениях. Маленькая. Старая. Она не имела характера и напоминала то, что снял бы студент со скромным бюджетом. Стены были недавно покрашены в бледно-желтый, но ковровое покрытие протерлось. Кажется, когда-то оно было нежно-серым, но годы использования и пятна сделали его скорее грязно-коричневым. Вонь застарелого пота, плесени и сигарет витала в воздухе. Вся техника была родом из 80-х, со сколами и ржавчиной, линолеум на кухне отклеивался и рвался от долгих лет использования.
Леви умолял меня посмотреть дома и найти новое место, которое станет домом, где я смогу осесть и начать жить заново. Виндзор, провинция Онтарио должен был стать моим новым началом, новым родным городом, но я этого не чувствовал. Пока что нет. Кроме того, что, если люди в этом городе узнают, кто я? Что, если и отсюда придется бежать?
Я не хотел пускать корни, так что хватало и квартиры.
Вся моя жизнь казалась нереальной, словно я плавал в бездне. Все вокруг меня было искаженным и неопределенным, размытым и расфокусированным. Я не был уверен, где мне место, меня выдирало из одной реальности и швыряло в другую — не по выбору, а из-за необходимости.
Я бросил ключи на маленький столик у двери, а портфель швырнул на поношенный кожаный диван, который приобрел на какой-то местной гаражной распродаже онлайн. Ни один предмет из скудной меблировки квартиры не был новым, но мне было плевать. Я хватал все по дешевке. Этот новый минималистичный стиль жизни прекрасно мне подходил. В Кингстоне у меня уже имелся полный дом вещей, с которыми я не знал, что делать — сокровища, которые мы с Морганом собрали за годы. Все в том доме теперь было запятнано, и я не мог допустить мысли о том, чтобы забрать что-то при переезде. С теми вещами переплеталось слишком много воспоминаний. Воспоминаний, которые я предпочел бы забыть.
Это не жизнь. Я не был уверен, смогу ли и стану ли когда-нибудь снова жить. Морган лишил меня всего. Последние двадцать лет были ложью.
Я стоял перед открытым холодильником, глядя на пустые полки. В последнее время у меня не было аппетита. Готовка была бременем, и у меня не было для этого энергии. Головные боли тоже не помогали.
Забив на холодильник, я плюхнулся на диван и закрыл глаза. В моем мозге было слишком много шума. Никакого умиротворения. Это никогда не уходило. На протяжении дня это становилось все громче и громче, пока не делалось невыносимым. Это заставляло мои кости ныть, а мышцы — пульсировать.
Как бы ненавистно мне ни было это признавать, Леви прав. Я катился под откос.
На часах было почти пять, но я позвонил в офис своего психотерапевта в Кингстоне, посчитав, что мой доктор наверняка почти закончила на сегодня. Мне нужно лишь направление. Ее секретарша может решить этот вопрос.
— Офис доктора Москони. Оливия у телефона. Чем я могу вам помочь?
— Здравствуйте, Оливия. Это Джейсон... Аткинсон, — фамилия оставила горький привкус на языке. — Я хотел узнать...
— Джейсон. О, я так рада, что вы позвонили. Мария гадала, как там у вас дела. Подождите. У нее сейчас нет пациента. Позвольте вас соединить.
Меня поставили на удержание вызова прежде, чем я успел выпалить, что мне не нужно говорить с ней лично. К сожалению, брак со скандально известным Кингстонским Душителем даровал мне статус знаменитости. Я это ненавидел.
— Джейсон, мистер, тебе лучше дать мне чертовски хорошее объяснение, почему я ничего не слышала от тебя почти две недели, — ее тон был почти дразнящим, но я знал, что ее беспокойство искреннее.
Я подался вперед, повесив голову и вздохнув.
— Я извиняюсь. Сбор вещей и переезд в Виндзор тяжело сказались на мне. Затем мне пришлось в короткие сроки готовить учебный план курса и... — у меня не было сил продолжать. Это всего лишь отговорки, и она это знала.
— И тебе пришлось сделать это сразу же после вынесения приговора Моргану. Как ты справляешься?
В горле встал ком, перед глазами все размылось.
— Не очень хорошо.
— Я знаю. Я слышу это по голосу. Тебе давно нужно было мне позвонить.
— Знаю. Прости. Я надеялся получить направление.
— Ладно. Мы поговорим об этом, но у меня вот-вот придет поздний клиент по записи. Когда я закончу, мы с тобой проведем сессию.
— Что? Сегодня?
— Мы можем пообщаться по видеосвязи. Тебя устроит? Ты дома?
— Да, но...
— Никаких но. Пришли мне свои данные скайпа. Я позвоню примерно через час, ладно?
Я провел рукой по лицу, переполнившись неожиданным облегчением.
— Хорошо.
Мы закончили разговор, и я долго сидел, держа голову руками и просто существуя. В некоторые дни даже дыхание казалось тяжелой задачей, отнимавшей все силы.
Например, сегодня.
Ибупрофен, который я выпил ранее, потихоньку начинал действовать. Я размял шею, постанывая от веса собственной головы и глядя на портфель на диване рядом. Я подтянул его поближе и запустил руку внутрь, достал ноутбук и поставил на журнальный столик, затем отправил нужные данные доктору Москони.
Когда с этим было покончено, потребность, которую невозможно было игнорировать, заставила меня снова потянуться к портфелю.
Я вытащил ее и положил на колени. Она была однотонно коричневой, безо всяких пометок. Леви о ней не знал. Доктор Москони о ней не знала. Никто не знал. Это был мой секрет. Мое наказание. Темное пятно на моей душе, которое навсегда останется там.
Я открыл папку. Внутри были фотографии. Снимки одиннадцати мужчин. Некоторые были газетными вырезками плохого качества. Другие были более четкими и изображали ослепительные улыбки на лицах, которые уже никогда больше не улыбнутся. Это фотографии, которые были получены от членов семей и использовались в СМИ.
Одиннадцать мужчин, которые погибли из-за моего ревнивого мужа.
Из-за меня.
— Абрахам Нарула, — я прикоснулся к его лицу.
Я помнил его смутно. Он был самым первым. Двадцать два года. Его недавно наняли в кофейню в том районе, где мы с Морганом жили до переезда наш новый дом. Я давным-давно забыл про него, столкнувшись с ним всего дважды до переезда. Абрахам (имя которого я в то время не знал) в шутку флиртовал со мной. Это были безобидные и невинные комментарии, брошенные мимоходом и ради забавы. Моргану было не смешно. Когда мы ушли со своими стаканами кофе, я поддразнил его и сказал остыть, потому что, каким бы симпатичным ни был бариста, он знал, что я люблю только его.
Я узнал об убийстве Абрахама только на суде.
Я положил фотографию молодого парня лицом вниз на обшарпанный журнальный столик и прикоснулся к лицу следующего мужчины.
— Колин Майерс, — он работал со мной в Университете Квин как ассистент профессора на научной кафедре. Я не знал Колина и не помнил, чтобы когда-то встречался с ним. На суде всплыло, что мы, видимо, вместе посетили рабочее мероприятие. Свидетель с мероприятия позднее вспомнил, что Колин рассказывал, как флиртовал с красивым учителем истории, но разочаровался, узнав, что тот счастлив в браке.
Через три дня Колина нашли мертвым в переулке за гей-баром. Полиция даже не заподозрила, что это связано с его работой в университете.
Каждое лицо в моей папке имело схожие связи. Одиннадцать мужчин, которых я не знал, но в какой-то момент они пересекались со мной. Одиннадцать мужчин, которые, по мнению Моргана, представляли угрозу для наших отношений.
Мужчина с последней фотографии, Дэниэл Уайт, был единственным, кого я помнил хоть с какой-то ясностью. Он был нашим официантом в ресторане, где мы ужинали за два дня до ареста Моргана.
Все, что сделал Дэниэл, — это слишком много раз улыбнулся мне, но это я подписал ему смертный приговор. Я похлопал глазками, глядя на своего мужа, и поддразнил его:
— Веди себя хорошо со мной. Видишь, у меня есть варианты.
Мой желудок взбунтовался, когда я смотрел на улыбку, застывшую на лице Дэниэла Уайта. Все размылось, когда покатились слезы. Дэниэл страдал дольше, чем остальные, и закрывая глаза по ночам, я видел фотографии его избитого тела, которые показывали на суде.
Морган был зол. Он действовал не так осторожно, и это стало его погибелью.
— Мне так жаль, — я прикоснулся к лицу Дэниэла. — Мне очень, очень жаль, — мою грудь сдавило, и я бросил фотографию к остальным, согнувшись пополам, когда очередная волна раскаяния и боли попыталась затопить меня. Может, это Морган физически отнял их жизни, но я не мог снять вину с себя. Они все мертвы из-за меня.
Я стиснул шею сзади и стал раскачиваться, пытаясь остановить ритмичную пульсацию в голове, пытаясь стереть из памяти ужасные фотографии мест преступления и мертвых тел.
Вначале я использовал алкоголь, чтобы приглушить боль. Это было до того, как Леви говорил меня обратиться к специалисту. Теперь я старался избегать этого, понимая, что это путь к саморазрушению.
Сегодня мне ничего так не хотелось, как утопиться в бутылке виски и забыть обо всем.
В какой-то момент мои слезы иссякли, и на меня словно опустилось мягкое облако, окружившее меня и приглушившее мир. Эта дымка успокаивала.
Мой ноутбук зазвонил, испугав меня. Я резко сел, сбитый с толку этим звуком. Только тогда я вспомнил, что доктор Москони звонит для проведения сессии. Прочистив горло, я принял вызов, проморгался, потому что в глаза как песка насыпали, и посмотрел на собранную женщину на экране.
— О, Джейсон, — сказала она, увидев меня, и невозможно было не заметить сочувствие в ее глазах. Я мог лишь вообразить, насколько плохо выгляжу.
— Денек выдался непростым.
— Вижу.
— Мне кажется, будто я тону.
— Поговори со мной. Выговорись.
Я попытался найти правильные слова.
— Я не могу отбросить это. Эту... тяжесть. Она следует за мной всюду, куда бы я ни пошел. Это делает меня вспыльчивым, злым и едким.
— Ты спишь?
— Не особенно. Не очень хорошо.
Она подождала, поджимая губы, изучая мое выражение лица и наверняка анализируя мои слова и язык тела. Затем:
— Ты принимаешь назначенное лекарство?
— Мне не нужны антидепрессанты. У меня нет депрессии.
— То есть, ответ отрицательный?
Я купил лекарство по рецепту, потому что Леви настоял, но не выпил ни одной таблетки. Она знала мое отношение к препаратам.
Я сменил тему.
— Я поехал и увиделся с ним. До переезда сюда. После его приговора.
Ее глаза раскрылись шире. Она не ожидала этого. Они с Леви придерживались одного мнения на этот счет. Они оба считали, что мне не стоит видеться с Морганом. По их словам, он причинил мне достаточно боли, и ни к чему хорошему это не приведет.
— Мне нужно было услышать это от него.
— И это помогло завязать с сомнениями?
— Ага, — я моргнул несколько раз, прогоняя эмоции, подступавшие к горлу. — Это было тяжело.
— Я знаю.
— Я... — я сжал переносицу и покачал головой.
— Говори со мной, Джейсон.
— Мне сложно увязать моего мужа и этого мужчину за решетками. Такое чувство, будто я одновременно люблю его и ненавижу. И это так глупо, верно? Ну то есть, он монстр. Он отнимал жизни. Как я могу...? Какого черта со мной не так? — слезы безудержно катились по моим щекам.
— Джейсон.
Я сморгнул их, прерывисто вздохнув, и посмотрел в глаза доктора Москони.
— Ты любишь то, что, как тебе казалось, у тебя было. В этом нет ничего неправильного. И нет ничего плохого в том, что ты грустишь или скучаешь по нему. Ты вправе оплакивать потерю брака и мужа, ведь ты считал все это настоящим и искренним. Ты любишь или скучаешь не по серийному убийце Моргану. А по невинности, которая у тебя когда-то была. Он лишил тебя этого.
— Это все было ложью. Вся моя жизнь была одной большой ложью.
— И что ты будешь делать дальше?
Я не знал. Казалось, будто выхода не существовало.
— Ты совершил позитивные шаги в правильном направлении. Знаю, тебе не хотелось уезжать из Кингстона, но я думаю, что свобода от цирка СМИ пойдет на пользу твоему психическому здоровью. Это даст тебе время исцелиться. У тебя новая любимая работа, ты живешь в новом городе. Понадобится время, чтобы наладить новую жизнь, но ты можешь это сделать и сделаешь. Это не конец, Джейсон. Есть ощущение, будто это конец, но обещаю тебе, это не так.
Я слушал, но отвечать не хотелось. Она понимала. Иногда проще слушать других людей, даже когда они говорят о вещах, которые казались слишком недостижимыми и немыслимыми.
— Сейчас тебе больно, ты злишься. Все твои чувства оправданы, но тебе важно понимать, что это состояние, эта сокрушительная тяжесть, тянущая тебя вниз — это не вечно. Суд над Морганом завершился. Пора двигаться дальше.
— Я сказал Леви составить бумаги для развода.
— Хорошо. Вот видишь? Еще один позитивный шаг вперед.
Я не сказал ей, что все ведет к сложной тягомотине. Я верил, что Леви разберется.
— Так что ты делаешь, чтобы помочь себе, Джейсон?
— Не знаю, — я мог бы назвать несколько вариантов, которые удовлетворили бы ее как психотерапевта, но у меня не было сил озвучивать их.
— Почему бы не сосредоточить план заботы о себе на питании и хорошем сне?
И то, и другое мне не удавалось.
— Ладно.
— Я серьезно. Не соглашайся просто для того, чтобы согласиться. Сделай это. Три приема пищи в день. Восемь часов сна ночью. Ты пьешь?
— Стараюсь обойтись без этого.
— Хорошо. Тебе нужно направление к местному доктору, или видеосессии со мной тебя устроят?
Мысль о том, чтобы кто-то в этом новом городе узнал мою личность, заставила мое нутро снова взбунтоваться.
— Меня это устраивает.
— Ладно. Тогда я предлагаю пока что встречаться еженедельно. Я настаиваю, чтобы ты еще раз подумал о таблетках. Это не навсегда. Они помогут тебе обрести твердую почву под ногами. Я не могу заставить тебя принимать их, но думаю, это правда поможет с парализующей тяжестью, которую ты носишь на своих плечах. Возможно, ты даже станешь лучше спать.
Я продолжал молчать.
— Подумай об этом. И еще одно, — когда я посмотрел ей в глаза, она продолжила: — Я хочу, чтобы ты поработал над прощением себя самого, Джейсон. Ты ни в чем не виновен. Ты не убивал этих мужчин. Это сделал Морган. Оставь Моргана в прошлом. Все кончено. Все завершилось. Продолжай смотреть вперед.
Проще сказать, чем сделать. Я был не в силах сделать что-либо и просто продолжал кивать.
Позднее той ночью, лежа в постели без сна, я мог думать лишь о Моргане. Не в первый раз я прокручивал каждый момент жизни с ним, ища следы или намеки на мужчину за маской.