Друг сына

Глава 18

Работы у меня стабильно много всегда, потому что постоянные клиенты – это наше все, и у меня их, за столько лет, накопилось такое количество, что с улицы крайне редко кого-то беру.

И могу отказывать тем, кто не нравится.

В этом – особая прелесть работы на себя.

Но и минусы есть тоже. Например, с многими из клиенток сложились доверительные отношения. И иногда это не идет на пользу. Отмена записи в последний момент – один из таких минусов.

Я пью чай с легким ликерным градусом, смотрю в окно на зеленеющую сирень. Уже полно почек, значит, скоро будут листья…

У меня внезапно образовалось окно в два часа, и теперь непонятно, куда себя деть.

Клиентка позвонила ровно за пять минут до начала процедуры и заплетающимся голосом пробормотала что-то о том, что она “вчера была в клубе” и потому сегодня “тупо не могу оторвать голову от подушки”.

Что тут скажешь?

Кого другого я бы без зазрения совести вычеркнула навсегда из записной книжки и заблокировала везде, где только возможно.

Но Катю я знала уже лет десять точно, и такой прокол случился с ней впервые. Побурчала, по-дружески обложила ее и без того больную головушку легкими матюками и отправила лечиться красненьким. Или досыпать, тут уж что больше подойдет. Дело индивидуальное.

И вот теперь задумчиво смотрю в окно и размышляю, почему это все вокруг, включая меня, резко с ума посходили?

Все же, эта весна сильно бьет по голове. Магнитные бури, что ли, активничают?

Подумав, добавляю еще чуть-чуть ликера, чувствуя, что в голове начинает слегка шуметь.

Ничего… До следующей записи все выветрится, а мне как-то надо пережить это время, когда предоставлена самой себе.

А это сложно, пережить… Хотя бы потому, что от себя в любом случае никуда не денешься.

Можно храбриться, быть холодной стервой, думать о будущем, знать, точно знать, что поступаешь абсолютно верно!

И все равно выть по ночам на луну, словно брошенная волком волчица. От тоски и безумной потребности снова ощутить его тепло, ласку его губ, тяжесть его тела на себе…

Много в нас, все же, животного…

И это – очень неприятное открытие, которого я никак не ждала в свои тридцать восемь…

Казалось, время безумных поступков прошло уже, да у меня оно и не начиналось, если честно.

Слишком рано родился Димасик, слишком быстро я стала человеком, от которого зависит жизнь другого человека.

Пока мои одноклассницы и однокурсницы гоняли по клубам и койкам, я занималась ребенком, мужем, семьей, работой.

Да и потом, после развода, не пустилась во все тяжкие.

Какие уж тут тяжкие, когда сын, квартира, работа?

И нет, когда Димас подрос и пошел в школу, легче не стало. Просто одни сложности сменились другими, вот и все.

Мой парень в школе был хулиганистым, бешеным и мало способным в разговоры. Все вопросы с одноклассниками решал жестко, с учителями не лебезил, учился не особенно хорошо. Неудивительно, что его очень сильно “любили” класснуха и школьный психолог. А у завуча мой телефон, кажется, был на автодозвоне… Веселое было время, бр-р-р… До сих пор, стоит вспомнить, мурашки по коже…

Так что не удалось мне стать веселой разведенкой, бодро скачущей по чужим койкам, как ядовито прогнозировал мне мой бывший.

Он, кстати, в первые несколько лет питал надежды самому захаживать ко мне “в гости”, на ночку-другую.

Очень, наверно, у него в голове эта тема правильно раскрывалась: он, весь такой свободный волк, гуляет, как захочет, без обязательств. И иногда, если сильно зачешется, можно и к бывшей женушке заскочить, почесаться. А почему нет? Она рада должна быть…

Я его, правда, в первый же заход обломала. Коленом между ног, да.

Вот тогда-то Валерка мне и напророчил плохое женское здоровье из-за обилия беспорядочных половых связей. Других-то причин, почему я его вдруг не пустила к себе под юбку, у него в голове не возникло.

А я, выпроводив бывшего пинком под зад, долго плакала, сидя на полу в прихожей, жалея себя. Такую наивную, полную надежд. Жалея свою первую любовь, искреннюю, чистую и казавшуюся настолько огромной и всеобъемлющей, что буквально над землей не ходила, а летала.

Было больно осознавать, что все это – просто моя иллюзия, глупые мечты маленькой девочки, которые ничего общего с реальностью не имели…

Честно говоря, мне казалось, что прививку от извечной женской глупости и попыток верить в очередного “самого лучшего и самого верного” я уже получила. Валерка – отличное лекарство, тут без сомнений.

И потому все никак не могла понять, по какой причине, вот уже на протяжении месяца целого с тех пор, как мой сын уехал в клуб, чтоб там встретиться с моим бывшим любовником и какими-то “девочками”, я толком не сплю и вою на луну, словно заправская баньши.

Невероятно странное, невозможно глупое поведение!

И мысли бесконечные о том, что делает сейчас Матвей, с кем он, сколько у него женщин уже было после меня, сводят с ума.

А еще очень сложно удержать себя от нечаянных вопросов Димасику по поводу его друга. Что делает, как живет? Не женится ли, случаем?

Насчет последнего вопроса… При положительном ответе я бы сто процентов свалилась в горячке.

И знаю, что это все – по моей вине только, что сама его оттолкнула, сама не пускала в свою жизнь. И правильно! Правильно все!

Но думать, понимать… Это одно. А вот заставить сердце не болеть, не дрожать нервным осенним листком при каждой мысли о таком, вполне, кстати, реальном развитии событий… Это выше моих сил.

Вот такая глупость.

Вот такое безумие.

Мне практически сорок лет скоро.

У меня – взрослый сын, работа, устоявшаяся жизнь.

И Матвей мне вообще не подходит.

Ни в каком из качеств.

Как любовник – нет, потому что не могу я спать с мужчиной, ничего к нему не испытывая. А к Матвею я чересчур много, как выяснилось опытным путем, испытываю…

Как муж…

Да смешно.

Ему двадцать пять, боже мой, двадцать пять лет!

Если убрать все остальные непреодолимые обстоятельства, то одного этого уже будет достаточно!

И почему я не могу себя успокоить? Не могу себя, серьезную взрослую женщину, уговорить не делать глупостей? Почему меня несет, едва увижу его, несет, словно былинку по ветру, ураганом, смерчем чертовым?

За что мне это все?

Накатывает что-то жуткое, настолько горько становится во рту, что не могу сдержаться, сглатываю этот мерзкий ком в горле, и понимаю, что по щекам текут слезы.

Закрываю глаза, отворачиваясь к окну, чтоб никто из коллег не увидел моей минутной слабости.

За окном вовсю гуляет яркая, горячая весна, солнце заливает тротуар.

А я вспоминаю, как месяц назад вон там, на том самом месте, стоял черный внедорожник Матвея.

И как шел он ко мне, высокий, широкоплечий, нахмуренный. Какой четкий, решительный был у него шаг.

Какой темный напряженный взгляд.

Небритость, так ему идущая.

Куртка эта кожаная, опять вошедший в моду стиль девяностых.

Бед бой из моего детства, парень из голливудских фильмов, чем-то похожий по стилю на молодого Микки или Брюсика. А общим раздолбайским флером – на Володю времен Пираньи.

Такой же взгляд, иронично-понимающий, словно душу наизнанку выворачивающий, такой же усмешливый, лениво хищный разворот головы, небрежная прическа, прищур…

Как перед таким устоять?

Как жить после такого? Смотреть на других? Кто вообще может с ним сравниться?

И почему я опять плачу?

Торопливо вытираю щеки, отпиваю еще кофе с ликерчиком, дышу.

Не дай бог, коллеги заметят, замучают же вопросами!

Они в тот раз, когда Матвей так небрежно-красиво рисанулся перед окнами салона, меня чуть на кусочки не разорвали, пытаясь выяснить, кто это такой, что у меня с ним и прочее, прочее, прочее…

Еле отбилась!

А теперь, если заметят, что слезы лью, мгновенно все, что нужно, додумают!

И без того постоянно ловлю на себе удивленные взгляды, в которых читается искреннее недоумение: какого черта такой мужик делает рядом со мной? Нет, объективно, я еще ничего, но там же… Там же вообще другой уровень!

Там молодой горячий полубог!

А я…

Я – практически сорокалетняя уже разведенка. С таким сыном, что того и гляди, бабушкой стану!

И я коллег прекрасно понимаю в их недоумении. И даже разделяю его, вот честно!

Телефонный звонок прерывает мое внутреннее бичевание самой себя.

– Мирославка, – голос Верки, нарочито бодрый и веселый, сразу заставляет напрячься.

Потому что она никогда в жизни, вообще никогда, не звала меня полным именем. Тем более, по телефону.

А значит, что-то случилось.