Друг сына

Глава 28

Утро безрадостно и серо.

Разлепляю глаза с трудом, сглатываю, ощущая наждачную сухость в горле. Боже… Какого черта я вчера так?.. Словно девочка двадцатилетняя, в загул ушла… Хотя, в двадцать мне было жестко не до гулянок. Димасик как раз в веселый кризис трех лет входил, а его папаша – в свой кризис, когда мужику начинает казаться, что он достоин большего, а пеленки, ребенок и вот это все – явно лишнее в его жизни и мешает… Н-да…

Веселое было время… Как вспомнишь, так вздрогнешь.

Это что же получается, я наверстываю теперь?

Выходит, я – из тех самых дам, которые, вырастив детей, вспомнили, что не погуляли в свое время, и теперь несут себя… по кочкам всеми интересными местами?

Блин, я же всегда над такими смеялась!

А сама что?

У-жос…

Сквозь гул в голове прорываются еще какие-то посторонние шумы: голоса.

Один – точно Веркин. Напряженный, злой.

А вот второй… Мужской, тихий, с жесткими категоричными интонациями…

Кто это еще с утра пораньше к подруге зарулил?

Кто-то из ее поклонников многочисленных?

Вера моя никогда от отсутствия мужского внимания не страдала, да… И теперь, наверно, в активном поиске работы, дергает за все имеющиеся связи.

Конечно, работу и интим она не смешивает, не в ее правилах, но, учитывая общую обстановку с безработицей по городу, не грех все возможности использовать…

Но, черт, почему так рано???

Голоса набирают громкость, я уже слышу отдельные фразы.

– Я все сказала… – голос Веры, категоричный и суровый, – и я не люблю, когда на меня давят.

– А я не люблю… Хотя, это неважно, – мужчина тоже чуть повышает градус общения, – Вера Степановна, я настаиваю.

– Настаивайте в другом месте, – рявкает Вера.

Ого!

Это кто ее так из себя вывел?

И не нужна ли ей помощь?

Встаю, покачиваясь, сразу же ведет в сторону, хватаюсь за стул, торможу себя.

Н-да…

Помощник из меня, конечно…

Сжимаю зубы и все равно упрямо ползу на звук начинающейся ссоры.

С тревогой прислушиваюсь к внезапно понизившимся голосам.

Мужчина что-то бубнит, упрямо и напряженно.

Вера отвечает грозным шепотом… Потом тихо ахает, что-то падает с грохотом.

Забыв о своем головокружении, несусь в прихожую. Сердце выпрыгивает из груди от страха.

Шебуршение, словно там борются, затем звонкий шлепок. Пощечина, точно!

Надеюсь, это Вера!

Вылетаю в прихожую и замираю на месте, таращась на картину маслом, вполне понятную с первого, самого беглого даже взгляда.

Вера стоит, с негодованием и угрозой дышит, роскошная грудь ее, обтянутая тонким шелковым халатиком, поднимается и опускается. Поднимается и опускается.

Залипательное зрелище, на самом деле.

И я понимаю, почему тот, кому прилетело только что по щеке, ничего не делает, не пытается возмущаться рукоприкладству.

Загипнотизирован потому что.

Смотрит в шикарное декольте, глаза дурные, ноздри, как у быка, раздуваются. Вид, словно у хищника перед броском.

– Вера Степановна… – хрипит он, вообще не обращая внимания на мое появление в поле зрения. Оно и понятно: взгляд невозможно отвести. Такое чудо тут! Была бы я мужиком, сама бы залипла. – Вы меня неправильно…

– Правильно! – снова рявкает Вера, пытаясь запахнуть слишком глубокий вырез у халатика, – выйдите вон!

Хлопаю ресницами, обмирая от ужаса.

Потому что Вера у меня, конечно, железобетонная леди, но с этим мужчиной так нельзя…

С тревогой смотрю на Свята – неожиданного утреннего гостя. И готовлюсь, если что, защищать свою подругу.

Очень она необдуманно с ним.

И ругается.

И, вон, по физиономии уже припечатала ему…

А Свят не из тех, кто такое прощает.

И сейчас напряжение между ними такое, что мне, стороннему наблюдателю, страшно становится.

– До-оброе утро… – тяну я растерянно, пытаясь разрушить этот невероятно опасный флер.

Свят медленно поворачивает голову в мою сторону, и я вздрагиваю, уже дико жалея, что вмешалась.

Жуткий совершенно взгляд. Бешеный такой! Как Вера держится? Как до сих пор не в обмороке?

– Доброе… – улыбается холодно Свят, и у меня от его улыбки мороз по коже. Ух! Жу-у-тенько… – Прошу прощения, что разбудил… Вера Степановна, – он снова смотрит на Веру, уже с легким укором и иронией, – как вы умеете играть словами и смыслами, надо же…

– До вас мне далеко, – рычит Вера, с досадой кидая на меня взгляд.

Ох, что-то я, значит, неправильно сделала, зря выползла.

– Не буду вам мешать… – бормочу я, пятясь обратно в комнату.

Натыкаюсь на пуфик, непонятно, каким образом оказавшийся прямо под ногами, едва не падаю, хватаясь за косяк и в последний момент останавливаясь.

Пуфик валится на бок с грохотом.

Вера и Свят наблюдают за происходящим, и выражения лиц у них на редкость похожи сейчас.

А я – словно дурацкий и неудачливый цирковой клоун, не вовремя выпершийся на арену, где разбираются друг с другом хищники.

– Ты ничему не помешала, Мира, – цедит Вера, снова глядя на Свята, и добавляет жестко, – не буду задерживать.

– Мы еще поговорим, Вера Степановна, – мягко, совсем не так, как до этого, урчит Свят, кивает мне, прощаясь.

На автомате отвечаю на кивок.

– Цветы заберите тоже, – командует Вера, когда Свят переступает порог и выходит в подъезд.

Только теперь замечаю здоровеннную корзину с цветами у ног подруги.

– Нет, Вера Степановна, цветы не заберу.

– Выкину тогда.

– Ваше право.

Свят исчезает, а я наблюдаю, как Вера, с натугой подняв огромную корзину, выпихивает ее за пределы квартиры, для верности еще ногой пинает, спуская с лестницы, и захлопывает дверь.

Прислоняется в ней спиной, смотрит на меня, сдувает со лба локон.

Я обращаю внимание, что губы ее слишком красные, словно натертые или покусанные.

И глаза чересчур уж блестят.

Воинственно так.

Вера сейчас похожа на валькирию, только что выигравшую битву и еще не успокоившуюся.

– Вера… – осторожно спрашиваю я, подбирая слова, – а что это было?

– Это? – она снова сдувает непослушную прядь, усмехается, – решение вопроса, блин.

– Полюбовно? – уточняю я.

– Ну… Практически. Смотря что считать за любовь.