Друг сына

Глава 23

Кто бы мне сказал однажды, что мужчина, практически ровесник моего сына (а пять лет – это реально практически ровесник), будет настолько властно, таким совершенно осознанным жестким тоном разговаривать со мной… Мало того, что разговаривать! Приказывать! И что приказывать! Словно я – героиня дурацкого романа в бдсм тематике!

И что я буду слушать! И выполнять! И пугаться, да… Но так… Сладко, что ли. С предвкушением. С полным осознанием того, что дальше будет, что ждет меня… Ох, как я мало, оказывается, знаю об этой жизни.

Наверно, в любой другой ситуации, я бы лишь фыркнула насмешливо на это его “наказывать буду”. Тоже мне, наказывальщик!

Но сейчас, испуганная, перенесшая нехилый такой стресс, практически побывавшая на краю, я не могу сопротивляться. Да и не хочу этого делать.

От тяжелого взгляда Матвея, от его безапелляционного приказного тона, бьет дрожь.

И я послушно выдыхаю свой испуг в приоткрытые в ожидании твердые губы.

Матвей хмурится, сурово, жестко, кратко целует меня, съедая мое волнение, сомнения, страх.

И замещая их тягучим, томным ожиданием.

– Пойдем, Мира, – говорит он и берет меня за руку.

Иду за ним по тропинке, мимо ухоженных кустов, детской площадки, спортивной площадки, стоянки, не забитой совершенно, потому что у дома есть подземный паркинг, и первый раз, когда Матвей привез меня к себе, он заезжал именно туда. А сегодня почему-то поставил машину на дальней стоянке, возле будки охраны.

Наверно, охранники сейчас смотрят на нас. Может, Матвей часто водит сюда женщин, и они даже зарубки делают где-нибудь на доске для заметок…

Интересно, скольких он приводил? За эти два месяца?

Наверно, многих.

Вспоминаю тот разговор Димасика, два месяца назад, когда он поехал гулять с Матвеем и какими-то девушками. И сердце колет ненужной сейчас, но такой привычной уже ревностью.

Он ведет меня за руку к себе домой, его ладонь теплая и надежная, крепкая такая.

Спина, обтянутая черной курткой, мощный загривок, короткая стрижка. Большой, тяжелый, сильный. Уверенный в себе и своем праве.

Молодой.

Такой молодой.

Что же ты делаешь, Мира?

Что ты опять делаешь???

Прикусываю губу, чуть дергаю ладонь, неосознанно пытаясь тормозить, но Матвей, чутко уловив смену моего настроя, мгновенно поворачивается и, в один взгляд оценив мое смятенное состояние и испуг, наверняка, крупными мазками написанный на лице, молча подхватывает на руки и несет к подъезду, даже не считая нужным тратить время и силы на уговоры.

– Матвей… Матвей, понимаешь, я…

– Нихрена не понимаю, малыш, – скалится он, и волчьи отблески его зрачков пугают и будоражат, – вообще не понимаю. И не хочу понимать. И помолчи лучше, дай до квартиры тебя дотащить.

– Матвей, так я насчет этого как раз…

– Мира, – рычит он низко, и вибрация голоса вызывает дрожь во всем теле, – в лифте и холле камеры! Они прямо в пункт охраны картинку выводят. Хочешь стать звездой ютуба? Легко!

После этого я замолкаю и лишь взволнованно цепляюсь за крепкую горячую шею Матвея.

Холл, лифт, пространство перед дверью – все проносится бешеным калейдоскопом.

Матвей отпускает меня уже у порога квартиры, только затем, чтоб освободить себе руки и открыть дверь.

Затаскивает меня внутрь, щелкает замок… И мы остаемся наедине.

В просторной прихожей, сразу же переходящей в большое пространство, одновременно гостиную и кухню.

Матвей разворачивается ко мне, в одно мгновение стаскивает куртку, тут же снова подхватывает меня под ягодицы, сажает себе на талию и, пробормотав:

– Ну наконец-то…

Впивается в мои губы жестким подчиняющим поцелуем.

Настолько жадным и глубоким, что я мгновенно теряю все те слова, что успела поймать в своем перегруженном мозгу.

У этого мальчишки какая-то ужасная власть надо мной, жуткое умение отключать мне голову, полностью, без остатка.

Раньше, читая истории про “тело предало”, я только усмехалась.

Меня никогда ничего не предавало. И такие оправдания лишь забавляли. И Верка тоже, помнится, удивлялась, как можно быть самой себе не хозяйкой? Как можно не контролировать себя? Это же значит, что болезнь какая-то, какое-то отклонение в организме!

А, оказывается, это просто умелый правильный мужчина, с которым у тебя не только голова отключается, а вообще все! Все отключается!

Как такое может быть?

Может.

Теперь я точно знаю: может.

Ну, или у меня в организме что-то сломалось все же.

Мозги, например.

– Больше фиг соскочишь, поняла? – рычит раздраженно и возбужденно Матвей, опрокидывая меня, уже полуголую, на кровать. Когда и куда пропали мои куртка и футболка, каким образом оказались стянуты кроссовки и расстегнуты джинсы, вообще не понятно. Не замечаю я этих моментов, вылетают они из головы, как малозначимые.

Куда важнее то, что он меня целует, везде, даже не целует, а словно скользит приоткрытым ртом по коже. Так щекотно! Так горячо! Значимее то, что прикусывает, сильно, едва сдерживаясь, чтоб не причинить боль уже по-серьезному.

Нужнее его грубые слова, пошлые, невыносимо пошлые и развязные, которыми он описывает все, что сейчас со мной сделает!

От совокупности всего этого я таю, словно свечка, плавлюсь и растекаюсь уже по покрывалу, чувствуя себя не человеком, не женщиной, а аморфной массой, глиной, которой опытные руки скульптора придают нужную ему форму.

А потом он будет меня жечь…

Ох…

– Сожрать тебя готов, – запаленно шепчет Матвей, и его голая кожа, горячая, раскаленная просто, оставляет ожоги на мне! Его прикосновения – боль! Сладкая, сладкая боль!

Я задыхаюсь от этой боли, от огненного предвкушения того, что будет дальше, все внутри сжимается, ритмично, остро.

А Матвей неожиданно тормозит.

Отжимается, опираясь на локти в покрывало по обе стороны от меня, щурится жестко, дышит тяжело.

Я непонимающе тянусь к нему, не желая, чтоб в такой момент останавливался. С ума сошел, что ли?

– Пообещай мне, Мира, – хрипло говорит он, – пообещай.

Что? Что?

Я не издаю ни звука, только губами шлепаю, растерянно и жалко, не понимая, что именно он от меня ждет.

– Ты больше от меня не будешь убегать, поняла? – продолжает Матвей, – больше никогда.

И столько силы в его взгляде, столько приказа, жесткого, чисто мужского давления, что я…

Подчиняюсь.

Шепчу тихо-тихо, на грани слышимости:

– Не буду…

– Чего не будешь, Мира? – давит он до окончательного решения. Финала.

– Убегать… – выдавливаю я из себя нужное ему слово.

Нужное мне слово.

Глаза Матвея вспыхивают на мгновение довольным, торжествующим огнем, а затем темнеют, становясь настолько глубокими, что мне ничего не остается, только тонуть в их глубине…

И я тону. Бесповоротно.

Он – моя погибель. Тот, от которого не стоит ждать ничего хорошего. И ничего в будущем у нас нет.

Но отталкивать и убегать я больше не буду.

Хватит уже. От себя, в любом случае, не убежишь…

– Полетаем, малыш… – довольно усмехается Матвей мне в губы, опускаясь все ниже и обхватывая меня своими крепкими, сильными руками. Словно в ловушку запирая. Окончательную.

Я ничего не отвечаю. Только губы размыкаю, принимая его горячий, грубый, собственнический поцелуй.

Поцелуй победителя.

Полетаем, да…

А потом – упадем.

Но разве птицы думают о боли падения, когда поднимаются высоко-высоко?