– Мирославка, – словно в подтверждение моих дурных подозрений, повторяет Верка, – ты на работе? Окна не будет у тебя в ближайшее время?
– Будет, – осторожно отвечаю я ей. И вытираю разом вспотевшую ладонь об униформу.
– Короче, мне надо, чтоб ты мне доки принесла, лапуль, – все тем же небрежно-бодрым голосом говорит мне Верка.
А я еще больше пугаюсь. До обморока практически.
“Лапуль”…
Ой, мама моя!
Сглатываю, прикрываю глаза, пытаясь прийти в себя.
– Какие еще доки? – я пытаюсь говорить устало, с легким вздохом, внезапно понимая, что подруга на громкой, похоже. Есть какой-то посторонний шум на заднем плане, такой, едва заметный, уловимый больше на инстинктивном плане, чем на осознанном.
– У меня в кабинете, дома, Мирчик…
Боже… “Мирчик”…
Она точно в беде!
– Ты код знаешь, достань, привези мне на Тракторную.
– Блин, Вер… – продолжаю я спектакль на неизвестную мне публику, притворно ною, стараясь, чтоб это выглядело естественно, – а сама чего? У меня через два часа клиент, я вообще отдохнуть хотела…
– Лапуль, мне больше некого попросить, – виновато говорит Верка, – я сама не могу, у меня машина сломалась… А тут переговоры, доки прямо срочно нужны… И не уехать никак, клиенты соскочат. Выручи, Мирчик, а? Должна буду…
– Ладно, – снова вздыхаю я, показывая голосом, как недовольна, что приходится отрываться, и насколько сильное одолжение я делаю Верке, – адрес говори.
– Тракторная двадцать пять, строение пять. Это рядом с портом, там не ошибешься. Красная папка в сейфе, Мирослав… – на заднем фоне слышится какое-то бурчание, в которое я тревожно вслушиваюсь, а затем Верка добавляет очень-очень спокойным голосом, – и печать, лапуль. Такую, круглую, она там одна. Не ошибешься.
– Ага… – вяло бубню я, до белых пальцев сжимая телефон в скрюченной судорогой страха ладони, – через полчаса привезу…
– Поторопись, подруга…
Последнее звучит настолько тревожно и так сильно бьет по голове, что, отрубив звонок, я пару секунд сижу и тупо моргаю, пытаясь сдернуть пелену перед глазами.
Пелену ужаса.
Потому что с Веркой что-то не так. Она в ужасной опасности!
И то, что она говорила…
Все эти ее “Мирослава”, “лапуль”, “Мирчик”… Это предупреждение мне! Не ездить ни в коем случае! Ни к ней домой, ни на Тракторную двадцать пять, строение пять!
Но что-то надо делать! Что-то делать! А что?
Полицию?
И что я им скажу?
Что подругу удерживают силой на этой Тракторной? Кто – не в курсе! Сама не видела. И не слышала. Просто чувствую. Представляю, к4ак далеко меня пошлют!
А если и не пошлют, если прислушаются…
Зная нашу полицию, реакция будет долгой. Очень долгой. И не факт, что результативной. Если они и примут мое заявление и поедут проверять эту Тракторную со всеми ее строениями, где гарантия, что сделают это тихо? И что Верку в это время… Черт…
Димасу звонить?
А что он может?
Ничего!
Только взбесится, сам попрется выручать крестную!
От одной только мысли, что моему сыну может угрожать опасность, ладони становятся не просто мокрыми, а еще и дрожащими!
Нет!
Так нельзя поступать!
Димасику – ни в коем случае!
Но надо что-то делать!
Ее боссу звонить? У меня нет его телефона, и даже если бы и был… Где гарантия, что он не в деле?
Верка – главбух, фирма крупная, и она говорила, что босс в последнее время в какие-то махинации влез. Может, именно из-за его махинаций ее и похитили?
А может, я все придумываю себе, и там реально ничего нет. И сидят люди в переговорке, ждут, когда я привезу недостающие документы, за которыми не пошлешь случайного человека, курьера фирмы, например. Потому что это сейф, а в сейфе у Верки, кроме доков, всегда лежат деньги. Она запасливая же, и справедливо не доверяет вкладам, предпочитая хранить деньги или наличкой, или в золоте. Очень правильное стратегическое решение по нынешним временам.
Так что код от сейфа ее знаю только я. На всякий крайний случай.
И вот он, похоже.
Самый крайний…
Боже, да чего же я сижу-то?
Я срываюсь с места так резко, что едва успеваю предупредить администратора и коллег об отмене записей.
Вызываю такси к Верке домой. Пока еду, отменяю по мессенджеру все записи на этот день.
Даже если там ничего не происходит страшного, и Верке реально нужны лишь документы, работать я сегодня не смогу. Руки трясутся так, что ни один инструмент не удержу!
Лифт ползет медленно, убиственно медленно!
Я пялюсь на свое отражение, замечаю, что даже шапочку с маской не сняла, стаскиваю, ерошу распустившиеся из строгой гульки волосы.
Глаза огромные, словно у какающего ежика, напуганные.
То-то на меня водитель такси смотрел, как на ненормальную!
Нет, надо прийти в себя, надо обдумать стратегию поведения… А то нарвусь по-глупому.
Дома у Верки быстро открываю сейф и достаю папку. Не удержавшись, просматриваю шапки документов.
Что-то про генеральную доверенность, договора и прочее. Круглая печать лежит тут же. Засовываю ее в карман куртки.
А еще, чуть замешкавшись, прихватываю пистолет. Небольшой, дамский, такой, что можно спрятать в кармане куртки рядом с печатью, и будет незаметно. Верке его презентовал какой-то очередной ее мужик, да еще и полностью официально, с разрешением и прочим.
Странный подарок, мы с ней долго ржали, помню.
И надо же, пригодился…
По пути, в такси уже, сомневаясь и переживая, все-таки набираю единственному человеку, который может, если не помочь, то хотя бы посоветовать, что делать. Ну, и вообще… Если вдруг со мной что-то случится, то надо бы предупредить, где искать концы.
Димасу нельзя, он сойдет с ума.
А вот ему…
Может, он и не помнит уже обо мне?
Трубку снимают с первого гудка.
– Слушаю, – голос у Матвея холодный, жесткий.
И я трусливо порываюсь положить трубку, потому что хуже, чем сейчас, может быть только, если он меня пошлет известной дорогой, приняв мой звонок и просьбу за попытки манипуляции. За желание вернуть его.
– Матвей, привет, – быстро говорю я, пока не передумала, – мне нужна твоя помощь.