Друг сына

Глава 25

– Мамкин, ты к косметологу сходила, что ли? – Димас, сыто отдуваясь, отодвигает пустую тарелку и откидывается на стуле так, чтоб было удобнее изучать меня.

– В смысле? – я на мгновение замираю растерянно, машинально провожу ладонью по волосам, скрученным в привычную высокую гульку, а заодно проверяю, не сместился ли воротник домашней водолазки, скрывающий следы ночных бесчинств Матвея.

– Светишься, – улыбается сынуля, – прямо вообще.

– А… Да нет, – бормочу я, пытаясь остановить стремительно наплывающий на щеки предательский румянец, – просто выспалась… Отдохнула, да…

– И правильно, – Димасик, еще пару секунд поизучав меня прищуренным взглядом, тянется к кружке с чаем, – надо отдыхать, сколько можно вкалывать. И вообще… Прекращай уже.

– Что? – подталкиваю поближе тарелку с бутербродами, – ешь, я твою любимую ветчину купила.

– Работать, – бубнит Димас, радостно набивая рот.

– Почему это? – я с умилением наблюдаю за тем, как он ест. Такой большой стал мой мальчик, плечи размером с этот стол точно. Красивый, сильный. Моргаю, вспоминая, как на этом же самом месте сидел малыш в детском креслице, весь перемазанный кашей. Дошкольник, капризно отворачивающийся от вареной морковки. Первоклассник, сонно жующий рогалик. Нескладный высокий подросток, сметающий со стола все, до чего мог дотянуться. Парень, вернувшийся с армии, дожевывающий пятидесятый блин и голодно поглядывающий на плиту в ожидании добавки.

Сейчас на моей кухне сидит мужчина, молодой, красивый, до оторопи похожий лицом на своего отца. И также, до оторопи, мимикой – на меня. И характером – тоже в меня, я надеюсь. Такой же пробивной, не умеющий тормозить, головой пробивающий все преграды на своем пути.

Боже, спасибо тебе за то, что ты дал мне его!

– Потому что я вырос уже, – как само собой разумеющееся, отвечает Димасик, прожевав гигантский бутерброд, – буду тебя обеспечивать.

– С ума сошел, – улыбаюсь я, – я будто без рук.

– Ты меня столько лет тянула, мамкин, – говорит сынуля солидно, – можно и отдохнуть теперь. У меня повышение на работе, кстати, сегодня Серый звонил, говорил.

– Вот как? – стараюсь, чтоб голос мой не дрогнул в ненужном месте, отворачиваюсь, машинально распределяя посуду в посудомойку.

Матвей с ним связывался? Да?

В этом нет ничего странного, было бы странным, если б наоборот, но… Но мне страшно до дрожи в пальцах, что Матвей что-то скажет Димасику про нас.

Мне почему-то кажется, что это будет катастрофа.

Димас – до жути ревнивый.

И никаких мужчин в моей жизни не потерпит, это уже выяснено неоднократно, моими слезами щедро полито, прожито и принято.

У сына – явные замашки диктатора, властного мужика, не способного делиться тем, что он считает своим.

И, если Верку он еще как-то отделяет, хотя тоже с трудом, она же крестная, как-никак, то меня вообще к каждому столбу всегда ревновал.

Какие истерики устраивал, стоило пару раз попытаться привести в дом постороннего мужчину, ужас! Волосы до сих пор дыбом.

После таких выступлений я стала умнее и свою личную жизнь, если она заводилась, предпочитала скрывать.

Конечно, Димас у меня никогда дурачком не был и понимал, что мама не монашка, а нормальная женщина, но сдерживался. По принципу: чего не вижу, о том не думаю.

Не особенно правильная стратегия, и я в свое время разговаривала с ним на эти темы, но…

Но мой сын – упрямей осла.

Потому все разговоры заканчивались поджатыми губами, хмурым взглядом и ультиматумом, по-подростковому жестким и бескомпромиссным.

Конечно, кто-то скажет, что мои действия, мое воспитание были неправильными, и надо было настаивать на том, что у меня есть право на личную жизнь, но…

Но я никогда не ставила никакую личную жизнь выше интересов своего сына.

Потому вопрос выбора не поднимался даже.

И вот теперь я буквально в ужасе.

Матвей мне с утра заявил, когда прощались у моего подъезда, что так больше не получится, что он “будет решать вопрос”. И на все мои попытки помешать ему разговаривать с Димасом на эти темы, только хмурился и отмалчивался.

В итоге, мне пришлось напрямую запретить, поставить условие, что мы не будет пока ничего форсировать, что мне и без того страшно и тяжело. И не надо вплетать сюда моего сына.

Матвей поскрипел зубами, посверкал глазами, но все же согласился.

Правда, сделал это так, что я теперь испуганно сжимаюсь при каждом его упоминании. И постоянно на нерве.

А если не послушает?

Если решит с Димасиком прояснить вопрос, так сказать, в мужском разговоре?

Ужас… Страшно представить, что сделает Дима!

Он, конечно, вообще не похож на маминого сына, но он именно такой!

И теперь все так осложнилось!

Карьера у него, деньги, и, что самое главное, работа, которую он любит! Такое редко бывает, уж мне ли не знать!

И ведь он все это запросто может потерять только из-за того, что у меня трусы на месте не удержались перед его начальником!

А самое главное, что я вообще не знаю, что делать!

Отпинывать от себя Матвея бесполезно. Два месяца уже пинаю, и все никак! А уж теперь, когда он буквально выцеловал из меня признание, что небезразличен, и вообще невыполнимая задача.

Да и не хочу я его больше пинать.

За эти сутки, когда меня, словно на американских горках, мотыляло от ужаса к наслаждению, я поняла одно: жизнь очень странная и короткая штука. Она может в любой момент оборваться, и я не успею даже сказать своему сыну, что люблю его, не успею его поцеловать напоследок. Не успею побыть хоть чуть-чуть счастливой. Не только мамой, но и просто женщиной. С тем мужчиной, который во мне будит такие эмоции, о которых я и не догадывалась раньше. Мужчиной, дарящим мне такое удовольствие, о каком я и не знала, что так бывает. Что так вообще возможно.

Потому и устоять перед Матвеем не смогла после всего.

Потому и призналась ему в том, что даже от себя самой скрывала.

И теперь не знаю, что мне со всем этим делать.

Как разруливать.

Как дальше жить.

Одно знаю, само собой это не рассосется. К сожалению.

Хотя… Есть вариант, что Матвей наиграется и оставит меня. Или я, все же, найду в себе силы прекратить нашу странную, нелепую связь. И вариант этот вполне рабочий и возможный.

А значит, надо пока что подождать.

Посмотреть.

В конце концов, мы друг друга плохо знаем же. За пределами постели, я имею в виду. Может, мы вообще не сойдемся? У нас разные жизни, разные судьбы, все разное.

Матвей – молодой, успешный, богатый парень. У него впереди все пути, карьера, бизнес. У него, насколько я в курсе, богатые родители.

А я…

У меня своя устоявшаяся жизнь. Работа, которую я люблю, конечно, но никаких карьерных взлетов и всего прочего мне в ней не грозит. Да и не стремлюсь я к этому.

Сын, которого я подняла на ноги неимоверными усилиями. Он теперь вполне может обходиться без меня, конечно.

А вот я без него – никак.

Обычная, в общем-то, жизнь обычной женщины средних лет.

Матвей пока что, в ослеплении эмоциями, не понимает, насколько мы разные.

Его, судя по всему, взбудоражило мое нелогичное поведение, мое сопротивление после того, как мы переспали. Потому что, наверно, я – первая, кто не захотел никакого продолжения, а просто выкинул его из жизни. Верней, попытался выкинуть, потому что такого, как Матвей просто так не уберешь с дороги.

Но, в любом случае, я его могла зацепить именно этим. А, зацепившись, он просто не захотел отпускать ситуацию так, как это было бы удобно мне. Удобно нам всем.

Понятия не имею, что он во мне такого нашел, но, видно, что-то нашел. И я даже гадать не буду, что именно.

Просто он – очень и очень молодой, несмотря на всю свою брутальность и жизненный опыт. Он – практически ровесник моего Димасика. Такой же порывистый и упертый в достижении целей.

Матвей не думает, что будет дальше, у него все просто и понятно. Планы на личную жизнь кратковременны.

Я не огорчаюсь этому, я это просто отчетливо вижу.

И именно потому так долго не хотела связываться с ним. Знала, что у него все пройдет. И быстро. А вот у меня…

Но мои правильные мысли и намерения разбились о железобетонность Матвея. Не выдержали его напора, его безумной жажды.

И, в итоге, понесло меня, словно осколок корабля, который вот-вот погребет девятый смертельный вал.

А потом… Что вынесет на берег? И вынесет ли?

В любом случае, я иду на это с открытым взглядом. И лишь не хочу, чтоб девятым валом захватило еще и моего Димасика.

А потому скрывать наши отношения с Матвеем буду до тех пор, пока это возможно.

В идеале, до самого их завершения.

В груди от этих мыслей становится тяжело, а во рту – горько.

Димас рассказывает мне про работу, про то, что ему отдают еще одно направление, теперь уже международное, а это – длительные командировки, налаживание деловых отношений с Китаем, Индией, вообще с азиатским направлением. Огромная ответственность и серьезные деньги.

– Так что, мамкин, бабки скоро будут такие, что тебе не надо будет вообще работать, – улыбается он, довольный, и выглядит ровно так же, как в школьном возрасте, когда приносил домой пятерку и взахлеб, гордясь собой, рассказывал мне, за что именно он ее получил, что сказал учитель и как смотрели на него одноклассники.

Он такой еще мальчишка, мой большой, взрослый сын.

У него столько впереди!

– Ну ты чего, мам? – растерянно басит Димас, когда я, не выдержав, подхожу к нему и обнимаю, прижимаю к груди, как когда-то в детстве.

– Ничего, Димасик, – бормочу я, украдкой смаргивая слезы, – я так рада за тебя, так рада…

– Я тоже рад, мамкин, – он обнимает меня в ответ, неловко. Давно мы этого не делали, не стояли просто так, обнявшись, ощущая тепло друг друга. – Ты не волнуйся за меня, поняла? Теперь все будет хорошо у нас!

– Конечно, Дим, конечно. Все будет хорошо.

Я все для этого сделаю.