Друг сына

Глава 24

– Мать, ты куда пропала? – голос Верки, напряженный, немного злой, но вполне себе мирный, и меня успокаивает. Нормально, значит, все у подруги. И мои стыдливые муки совести явно лишние. – Я понимаю, молодой мужик, да еще и спас тебя, бестолковую, но могла бы хоть ради приличия отзвониться сама, если уж трубки отрубаешь…

– Вер… Я тут… – вздыхаю, силясь придумать удобоваримый вариант того, что именно “я тут”, но голова спросонья не варит, потому только вздыхаю, – ну ты понимаешь же…

– Говорю же, понимаю, – ворчит Верка, – учитывая, с каким лицом тебя твой герой-спасатель утаскивал…

– Что, все настолько очевидно? – уныло интересуюсь я, снова не удержав тяжкого вздоха.

– А то! Леванский, уж на что кремень мужик, и то бровь поднял в удивлении.

– Черт…

Какими глазами буду на Алину смотреть теперь? Стыдно… Мало того, что мужа ее под пули подставила, пусть невольно, не предполагая даже его участие в разборке! Так еще и он пронаблюдал, как меня, словно мешок картошки, или добычу, взятую в бою, утаскивает парень, настолько моложе, что это даже неприлично.

– Да ладно, не парься, – Верка, как всегда, чутко уловив мой напряг и стыд, лениво смеется, – всем по барабану, поверь.

– Прости, – каюсь я, – как ты сама? Кто это вообще был? И что им надо от тебя?

– О-о-о-о… – тянет Верка, – это разговор не телефонный… Но, если вкратце, помнишь, я говорила, что мой идиотик вперся в проект, который не потянул? Денег занял у серьезных людей под бизнес?

– Да…

– Ну вот…

– А ты-то тут причем?

– А я при всем, Мир, при всем… Как оказалось.

Голос Верки приобретает нехарактерную ей грустинку, и я напрягаюсь снова.

– Вера… А что будет теперь? Леванский же помог?

– Ну…

– Вера!

– Говорю, телефонный разговор!

– Когда увидимся?

– А это у меня к тебе вопрос: когда тебя твой малолетка отпустит. Не заездил еще? Коленки друг друга узнают?

– Вот ты пошлячка!

– Ага… Мне теперь только и остается, что пошлить…

Мне не нравится минорное настроение подруги. Учитывая, что мы с ней вчера спаслись от очень серьезных неприятностей, такой настрой кажется странным.

И пугающим.

Я встаю с разворошенной кровати, тянусь к одежде, пытаясь определить радиус поражения, по которому раскиданы мои вещи.

Широкий, черт…

Трусики навсегда потеряны в пространстве холостятской берлоги Матвея, не иначе, принесены в жертву местному богу похоти, сто процентов прописавшемуся в этой квартире.

Лифчик… А вон он, за креслом! И как туда попал?

Кряхтя, вожусь, достаю.

– Вера, я сейчас приеду.

– Ну… Сейчас может и не надо, – тянет она, – я чего-то не в форме, если честно. У меня, в отличие от некоторых, целительного секса не было вчера.

– Не надо так откровенно завидовать, – ворчу я, выискивая взглядом джинсы.

Шумит вода в ванной, похоже, Матвей пока что сильно занят, и у меня есть шанс сбежать под шумок.

Нахожу джинсы, торопливо втискиваюсь в них, затегиваю, пробегаю мимо зеркала и внезапно торможу на полном ходу, оторопело уставясь в женщину из зазеркалья.

Ох, ты ж!

Вот честно, встретила бы такую на улице, сходу бы всякое нехорошее подумала!

Потому что вид чересчур уж… откровенный. Губы пухлые, красные, накусанные, щеки натертые, потому что щетина у Матвея вообще не дневная уже, а, как минимум, трехдневная, самая колкая и противная. И он этой ночью не сдерживался.

Хотя, он никогда не сдерживается.

Затискал, зацеловал, заласкал так, что голова просто отключилась! Только с ним ведь такое! Чтоб позволяла кусать, засосы оставлять, делать то, что делал. Он ведь даже не спрашивает, самоуверенный засранец!

Явно считает, что ему можно все!

И тут он прав…

Подхожу ближе к зеркалу, задумчиво трогаю пальцем припухшие губы, вспоминая, как целовал жарко, что говорил, шептал в горячке страсти…

Ему – определенно можно все.

Вот только признать это, глядя ему в глаза, я пока не готова.

И потому утром, едва продрав глаза и с облегчением поняв, что Матвея в комнате нет, я первым делом включила телефон.

И поразилась количеству непринятых от Верки.

От сына ничего не было, и это вызвало лишь выдох облегчения. Значит, вчерашняя моя сумасшедшая выходка прошла мимо внимания Димаса.

Это отлично просто.

А вот с Веркой вышло некрасиво.

Я настолько была в шоке, что позволила Матвею утащить меня с места событий, привезти к себе в берлогу и силой отключить любую способность соображать.

И забыла во всем этом безумии про подругу, оставшуюся там! С пугающими, страшными мужиками! И пусть Леванский одного из них хорошо знает, что, собственно, мгновенно сняло напряженность ситуации, но все же! Все же! Как она там одна?

Вот я овечка!

И, главное, не вспомнила же ни разу про нее!

Хороша подруга!

Короче говоря, муки совести, они есть муки совести.

Мучили все то время, пока дозванивалась до Верки, а я не с первого раза дозвонилась, кстати!

Тоже понервничала!

И теперь продолжаю пользоваться Веркой, как предлогом, чтоб быстрее и без объяснений свалить из квартиры Матвея.

Потому что не готова пока объясняться. И слушать его категоричные приказы по поводу нашего совместного будущего.

Слишком уж они… Категоричные.

Девушка в зеркале иронично вскидывает бровь, всем своим видом показывая, что она думает о моей трусости.

– Да пошла ты! – бормочу я, лихорадочно забирая волосы в неопрятную гульку и накидывая прямо на лифчик найденную неподалеку футболку Матвея. Свою найти не удается, да и вода в душе перестает лить, прямо указывая на то, что надо шевелить булками!

– Это ты мне? – смеется Верка, которую я, оказывается, так и не отключила.

– Нет, – бормочу я, – ты дома? Я через полчаса…

И замолкаю, потому что дверь ванной открывается, и на пороге появляется Матвей.

В одном полотенце на бедрах.

С мокрыми волосами.

Влажным торсом.

И злым, невероятно злым взглядом.

Он окидывает этим злым взглядом мою напряженную фигуру, мгновенно вычисляя намерения на побег, насмешливо скалится и упирает ладони в косяк двери, показывая, что думает о всех моих попытках слиться.

Оторопело, заторможенно скольжу взглядом по крепкой груди, влажно перекатывающимся мускулам, напряженным мышцам рук. Ох, мамочка моя…

– Ну, давай через полчаса… – говорит Верка, и голос ее отлично слышен и Матвею.

Он раздувает ноздри, а затем молча скидывает с бедер полотенце и шагает ко мне.

– Через час… – мямлю я, не отводя напряженного взгляда от Матвея, мерно и спокойно шагающего ко мне. Услышав про час, он снова усмехается.

Подходит близко-близко.

Проводит пальцами, обманчиво нежно, по губам, шее… И резко перехватывает за затылок.

А вторая рука в то же самое мгновение споро дергает молнию на моих джинсах!

– Два… Два часа, Вер… – успеваю прохрипеть недоумевающей подруге, прежде чем Матвей властно вынимает телефон из ослабевших пальцев и отключает его.

– Два часа, малыш? – улыбается он хищно, – да ты… пессимистка.

– Что, неужели меньше? – откуда во мне это желание пококетничать, поязвить? Завести еще больше и без того до невозможности заведенного, злого парня?

– Совсем в меня не веришь… – с притворным огорчением говорит он, откидывая телефон подальше и снова обхватывая меня за затылок. Чтоб подтянуть ближе к себе. К своим губам.

Не сопротивляюсь, в сладком предвкушении ощущая, как джинсы мои спадают вниз по ногам… Умелый какой…

Смотрю в его завораживающие, жесткие глаза, тону в них, полностью, окончательно. Это так странно, такое потрясающее ощущение беспомощности, помноженное на желание.

– Придется доказывать, да, малыш? – Матвей склоняется ниже, прямо к губам, и гипноз становится всеобъемлющим.

– Да… – отвечаю я, – да…

_____________________________________

В сладком мороке легко тонуть и после,

Канув в наважденья океан,

Позабыв всех, обещавших звезды,

Погрузиться в небо, как в туман.

Потому что он не обещает.

Дарит без условий и прикрас

То, что с головою накрывает –

Небо, что волной летит на нас.

В этом небе сладко и тревожно

Утонуть, не выплыть – не сейчас.

Звездами сгореть совсем несложно

В небе, что волной летит на нас.

23. 10. 24. М. Зайцева.