Поиск хрустальных роз оказался испытанием не из лёгких. Мы блуждали по лесу уже несколько часов, и мои ноги гудели от усталости. Но странное дело — в этом мире даже усталость ощущалась иначе. Не как изнеможение, а скорее как медленное очищение, будто с каждым шагом я оставляла позади частичку той боли, что копилась годами.
Мой маленький хранитель терпеливо прыгал рядом, его светящаяся шёрстка мерцала в такт нашим шагам. Мы вышли на поляну, где трава светилась мягким голубоватым светом, будто впитала в себя лунный свет. Зверёк запрыгнул на покрытый мхом валун и посмотрел на меня своими бездонными глазами.
— Ты устала, — заметил он. Не спрашивал, просто констатировал факт. — Отдохни. Иногда чтобы найти, нужно сначала перестать искать.
Я едва заметно кивнула, сжимая кулаки, будто пыталась удержать в себе всё, что вот-вот могло прорваться наружу. Как объяснить, что утомил не путь, а груз прошлого? Хоть и решила отпустить его… но разве можно просто вырвать из себя целые куски жизни? Оно впилось в меня когтями, и каждый раз, когда я пыталась оттолкнуть эти воспоминания, они возвращались с новой силой, обжигая, как раскалённые угли. Ноги подкосились сами собой, и я опустилась на траву — удивительно мягкую, тёплую, словно забытые мамины объятия из детства. Тихие слёзы потекли по щекам.
— Не понимаю… — прошептала я, сжимая руками колени. — Я всегда была сильной. Всегда. А сейчас…
Хранитель нежно прижался к моей щеке. Его шёрстка пахла дождём и чем-то ещё — чем-то бесконечно родным и успокаивающим.
— Сильные тоже плачут, — прошептал он. — Особенно сильные. Потому что только они знают, как это — держать всё в себе.
И тогда слова полились сами собой. Я рассказала всё: про детдом, где научилась улыбаться именно так, чтобы взрослые обращали на меня внимание; про первый день в приёмной семье, когда дрожала от страха, боясь сделать лишнее движение; про маму, уже слабую от болезни, но всё равно встававшую между мной и отцом…
Потом её не стало. Она угасала тихо, будто свеча на сквозняке, и в последние дни шептала мне:
— Не бойся.
Хотя сама боялась — за меня. После её смерти отец схватился за бутылку, словно она могла заменить ему всё. Стеклянные осколки летели в стену, а я училась угадывать его шаги — тяжёлые, неровные — и прятаться, затаив дыхание, в углу за шкафом.
Я убегала — на работу в кафе, где шум кофемашины заглушал мысли, на учёбу, где можно было притворяться «нормальной», в библиотеку, среди старых книг, пахнущих безопасностью. Иногда засыпала там, между стеллажами, и просыпалась от собственного всхлипа.
Пока я говорила, лес словно затаил дыхание. Деревья склонили ветви, цветы повернулись ко мне. И с каждым словом становилось легче — будто я вынимала из души занозы, копившиеся годами.
Зверёк внезапно встрепенулся, его глаза вспыхнули странным светом.
— Лес принял тебя, — прошептал он, и в этот момент поляна засияла ярче, а в воздухе заплясали золотистые искорки.
И я увидела их. Хрустальные розы расцвели прямо передо мной — их лепестки дрожали, переливаясь всеми цветами радуги. Я протянула руку, и первый лепесток упал мне на ладонь. Он был удивительно тёплым.
— Они цветут для тех, кто нашёл в себе силы двигаться дальше.
И тогда пришло понимание: он был прав. Дом — это не про стены и не про устоявшиеся правила. Это место, где тебя готовы принять вместе со всеми твоими слезами, страхами и даже самыми тяжёлыми воспоминаниями. Когда можно наконец перестать прятаться.
Я подняла лицо к двум лунам, и в груди что-то возникло — странное, новое чувство. Как будто распускался цветок, долго спавший глубоко внутри. Впервые за долгие годы я позволяла себе просто быть. Без масок. Без страха. Просто собой. И, как ни странно, несмотря на опасности, несмотря на то, что я всё ещё не знаю, куда иду, на душе спокойно. Здесь всё вокруг дышит волшебством и… свободой. Мир странный, дикий, непонятный, но впервые за долгое время — я не чувствую себя чужой.