Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 228. Гора Цзяо. Все пошло прахом

На Платформе Призыва Души Духовной школы Жуфэн, глядя на то, как в сумерках рассеиваются золотые нити света, Сюй Шуанлинь внезапно почувствовал себя скомканной бумагой, что в тот год на Праздник Фонарей бросил в жаровню.

В один миг все сгорело дотла, и лишь маленькая искра спустя годы продолжала прожигать его изнутри.

Хочу, чтобы Ло Фэнхуа, Наньгун Сюй и Наньгун Лю…

Всю жизнь оставались близкими друзьями.

Наньгун Сюй давно уже исчез из мира людей. Сейчас здесь стоит Сюй Шуанлинь — выползший из глубин Преисподней безумный демон, вернувшийся в этот мир, чтобы забрать жизни всех этих высоконравственных людей чести.

Нет больше Наньгун Сюя.

Подобно своему имени[228.1], он, поднимаясь и падая, долго парил по жизни, чтобы в конце погрузиться в небытие между землей и небесами.

Спустя годы горы времени стирают в песок даже кости.

Что уж говорить о маленькой сережке ивового пуха[228.2].

Спустя столько лет стала дряхлой ива, клен засох и лишь гонимый ветром пух бесцельно слонялся по миру[228.3]. Исчерпав себя до конца, на краю света он смотрел не на цветы, а на заполненные кровью горные долины и небо, что накрыла тьма ненависти.

Но почему, даже сам того не желая, он приложил все силы, чтобы передать и воплотить в Е Ванси все те вещи, которым безуспешно пытался научить его Ло Фэнхуа? Почему, увидев истинно честного и благородного человека, он не смог вырвать из сердца сострадание и до конца остаться безжалостным негодяем?

Почему…

Почему он все еще может плакать?

Преклонив колени на Платформе Призыва Души, Сюй Шуанлинь, наконец, срывая голос, завыл. Он нежно гладил остатки угасшего духовного ядра Ло Фэнхуа, и слезы градом катились вниз по изуродованному лицу. Под конец его раздирающий легкие вопль перешел в глухой булькающий звук, словно глотка до краев наполнилась кровью.

— Учитель… Ло Фэнхуа…

Его разум был полон хитроумных планов, сердце пропитано безумием, злобой и извращенным страстным желанием. Он положил на это всю свою жизнь.

И теперь все насмарку?

Он вспомнил, как после несправедливого судейства в Линшане его сердце переполнилось негодованием, и в конечном итоге это привело к тому, что в дальнейшем, когда отец захотел передать место главы Наньгун Лю, в нем родилось неповиновение и ярость узурпатора.

____________________

Он до сих пор помнил недоверие на испещренном морщинами смертельно бледном лице больного отца и его обращенный на него пристальный взгляд.

— Место главы должно быть моим, — так, убеждая себя и его, он постепенно все сильнее сжимал руки на старческом горле. Его глаза вспыхнули холодной решимостью и злостью. — Отец ведь не хочет разрушить столетнее наследие Духовной школы Жуфэн, так что, само собой, я сам возьму то, что мое по праву. Вы уже слишком стары, глава, пора и на покой.

— Сюй-эр…

Сюй Шуанлинь закрыл глаза. Не позволив отцу произнести ни слова больше, он сжал руки на его горле так, что от напряжения вздулись вены, и услышал, как с леденящим душу щелчком ломается его шея.

Сняв с пальца старого главы перстень главы Духовной школы Жуфэн, он прижал его к губам.

Перстень был очень холодным, но не холоднее[228.4], чем его лицо.

— Я всего лишь стремлюсь к справедливости, и если вы все не можете дать мне ее, я возьму сам. Отец, там, в Царстве Мертвых, тебе не нужно ненавидеть меня.

Развернувшись, он вышел из комнаты.

Тут же в памяти возникла другая сцена.

Это был первый вечер после того, как он узурпировал трон. К тому времени, когда слуги оттерли кровавые следы битвы, тело его отца уже остыло, а Наньгун Лю вместе со своим семейством был заперт в водной тюрьме. Сопротивление было подавлено, все неотложные задачи решены, и он внезапно понял, что просто не знает, чем еще себя занять.

Сюй Шуанлинь сам разжег жаровню во дворе, подогрел воду и заварил чай. Погруженный в свои мысли, сидя в полном одиночестве, он поглаживал ярко искрящийся перстень главы на большом пальце.

Отныне именно он — уважаемый хозяин Духовной школы Жуфэн.

Тех чужаков, что строили козни против него на собрании в Линшане, он при первом же удобном случае сотрет с лица земли, но ему все еще было сложно решить, как поступить со старшим братом и уж тем более не ясно, что делать с Ло Фэнхуа.

Похожее на ярко сияющий вороний глаз солнце почти закатилось за линию горизонта. Начали сгущаться сумерки.

Увидев, что скоро совсем стемнеет, Сюй Шуанлинь, наконец, решился войти в тюрьму, чтобы увидеться с сидящими под стражей старшим братом и учителем.

В сопровождении нескольких человек из своей свиты он прошел уже половину пути, когда последний луч солнца поглотила ночная тьма. В этот момент он вздрогнул, почувствовав странный холод в теле и легкое головокружение.

— Уважаемый глава, что случилось?

Отмахнувшись от бросившегося ему на помощь слуги, Сюй Шуанлинь сказал:

— Не лезьте. Я вдруг вспомнил, что должным образом не уладил одно дело, так что сначала мне нужно вернуться в главный зал. Не ходите за мной.

Подавляя боль, которая становилась все очевиднее, он накинул капюшон плаща и широким шагом направился к воротам главного зала Духовной школы Жуфэн. Под конец, больше не в силах терпеть эту муку, он побежал и, с силой толкнув двери, ввалился внутрь, поспешно закрыв их за собой.

— Уважаемый глава?

— Стойте снаружи, охраняйте двери. Не разрешайте никому войти. Не совершайте необдуманных поступков. Если случится что-то из ряда вон выходящее, немедленно доложите мне.

Отдав охранникам этот приказ, тяжело дыша и пошатываясь, Сюй Шуанлинь прошел вглубь главного зала ордена. Сняв капюшон, он опустил голову и, осмотрев себя, обнаружил, что его кожа растрескалась, словно от лютого мороза, а все тело покрылось ужасными ранами.

Первое, о чем подумал Сюй Шуанлинь, что это отец проклял его.

Но тут же решил, что подобное невозможно. Болезнь старика была слишком запущена, и у него не хватило бы сил даже на простенькое заклинание. Разве мог он незаметно[228.5] провернуть такое дело в столь плачевном состоянии?

Но тогда, что это с ним?

Боль была такая, что казалось, все его кости сломаны, мышцы и сухожилия разорваны, а кожа содрана. Упав возле окна, он забился в конвульсиях, оставляя на полу кровавые полосы от царапающих камень скрюченных бледных пальцев.

Было слишком больно…

Он не осмеливался громко кричать, не осмеливался позвать целителя. Его положение все еще было слишком непрочным. Как предводитель армии мятежников, он не мог показать и намека на слабость.

Катаясь по полу главного зала, Сюй Шуанлинь тяжело дышал, стонал, бился в судорогах — и в какой-то момент случайно зацепил и сорвал ногой занавес, который, упав, накрыл израненное тело, скрыв его от ярко сияющей за окном луны.

Внезапно Сюй Шуанлинь почувствовал, как боль быстро отступает, и весь в холодном поту, хватая ртом воздух, съежился под занавеской. Спустя некоторое время, полагая, что боль уже прошла, он откинул ткань и сел прямо, собираясь подняться на ноги.

Откуда ему было знать, что, как только лунный свет коснется кожи, невыносимая боль вновь пронзит его плоть, проникая до самых костей.

И тогда Сюй Шуанлинь осознал, что, вероятно, ему нельзя находиться под лунным светом. Он собрал последние силы, чтобы, пошатываясь, подняться на ноги и плотно закрыть окно, после чего спрятался в самом отдаленном от окна уголке главного зала — в таком темном месте, где нельзя было разглядеть даже пальцы на вытянутой руке.

Его дыхание постепенно выровнялось.

Боль окончательно отступила, а страшные раны на коже полностью исцелились прямо у него на глазах.

Всем нутром чуя подвох, Сюй Шуанлинь надел мантию с капюшоном так, чтобы на виду не осталось ни кусочка обнаженной плоти, и без промедления отправился в библиотеку. Половину ночи он перебирал старые свитки, пока, наконец, в сундуке для книг своего деда не обнаружил свиток с записями о делах минувших дней, проливший свет на его беду...

Оказывается, несмотря на то что, победив в сражении с Гунем, родоначальник Духовной школы Жуфэн Наньгун Чанъин смог заточить этого лютого зверя под Пагодой Цзиньгу, Гунь успел наложить на него отвратительное заклятье.

Будучи носителем злой иньской энергии, этот древний монстр был тесно связан с ночной тьмой и светом луны, потому, после того, как его проклятие пало на первого главу Духовной школы Жуфэн и его последователей, стоило появиться лунному свету, как у каждого главы этого ордена рвалась кожа, и невыносимая боль пронизывала тело до самых костей.

Кроме того, в каждую ночь полнолуния, когда негативная темная иньская энергия была на пике, даже если спрятаться в самом темном месте, где лунный свет до тебя не доберется, ты все равно будешь мучаться и страдать.

Поэтому на протяжении нескольких сотен лет это было самой большой тайной Духовной школы Жуфэн. Все последующие поколения глав держали это в строжайшем секрете, опасаясь, что кто-нибудь может воспользоваться их слабостью, чтобы захватить орден, и даже родные сыновья до самой кончины родителя не знали правды.

Какая ирония.

На что он только не пошел и, выходит, все только для того, чтобы заполучить должность, на которую наложено злейшее проклятие?

На следующий день Сюй Шуанлинь отправился к водной тюрьме.

В одной из камер был заперт Наньгун Лю со своей женой Жун Янь, а в другой содержался под стражей Ло Фэнхуа.

Он не пошел к Ло Фэнхуа, а сперва направился в тюремную камеру старшего брата.

— А-Сюй! А-Сюй! Что ты собираешься делать? Что ты собираешься… — едва завидев его, Наньгун Лю сильно разволновался. Однако его руки и ноги были скованы заклинанием, поэтому он не мог даже пошевелиться и ему оставалось, стоя на коленях, обливаться слезами, взывая к своему младшему брату. — Ты с ума сошел? Неужели ради должности главы школы стоило доводить до такого?

После мучений прошлой ночи лицо Сюй Шуанлиня все еще выглядело изможденным. Холодно усмехнувшись, он сказал:

— Я всего лишь забрал то, что было моим по праву, только и всего.

— …

— Ты украл мое искусство владения мечом и разрушил мою репутацию, а мне ведь всего двадцать лет, Наньгун Лю, — окинув брата ледяным взглядом, после многозначительной паузы он продолжил. — Мне всего двадцать, а ты обрек меня на прозябание до конца моих дней[228.6].

Подметая землю полами своих одежд, он медленно подошел к старшему брату и нагнулся, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Наньгун Лю, даже такие отбросы, как ты, имеют большие амбиции и пытаются любой ценой забраться повыше, так чем я хуже? — он говорил, медленно растягивая слова. — Я усерднее и одареннее, превосхожу тебя во всем, за исключением одной малости — твоего длинного языка.

Сюй Шуанлинь схватил Наньгун Лю за подбородок и, надавив пальцами, заставил его открыть плотно закрытый рот.

Несколько секунд он пялился на эту отвратительно скользкую бледно-розовую дрянь внутри.

— Поистине совершенное оружие для бескровного убийства. Отрежу его.

У Наньгун Лю от ужаса выпучились глаза, но поскольку он не мог воспользоваться своим ртом, ему оставалось только всхлипывать и пускать слюни.

— Не отрезать? — ухмыльнулся Сюй Шуанлинь. — Можно и не отрезать. Учитывая наши с тобой братские узы, быструю смерть от моей руки тоже можно зачесть как добродетель и акт милосердия с моей стороны.

Как только его рука разжалась, Наньгун Лю тут же громко зарыдал:

— Не убивай меня! Не убивай! Дело только в том собрании на горе Линшань? Тогда просто приведи меня туда, и я перед всем миром восстановлю справедливость!

— Поздно, — Сюй Шуанлинь вытащил белоснежный платок и тщательно вытер руки, после чего, окинув брата равнодушным взглядом, продолжил, — что бы ты теперь ни сказал, все будут считать, что ты говоришь это под моим давлением. Помои, которыми ты облил меня, уже никогда не отмыть.

Прежде чем Наньгун Лю успел ответить, рядом с ним послышался резкий, словно нож, женский голос.

— Наньгун Сюй! Я могу понять твою обиду, но что ты делаешь сейчас? Убил собственного отца, забрал перстень главы ордена, а теперь замышляешь братоубийство, ты… как ты можешь быть таким жестоким и мелочным?

— О, сестрица-наставница Жун, — усмехнулся Сюй Шуанлинь, — не заговори ты сейчас, я бы и забыл, что ты здесь.

Хотя Жун Янь также была скована заклинанием и стояла на коленях, на ее лице не было и следа покорности, и пусть в ее глазах стояли слезы, в них не было и намека на слабость:

— Когда-то я… я действительно ошиблась в тебе.

— Допустим, ты во мне ошиблась, я-то тут причем? — со смехом ответил Сюй Шуанлинь. — Сначала ты подарила мне свое саше[228.7], а потом вышла замуж за моего старшего брата. Это ты первая кинула меня, невестка, а теперь имеешь совесть напоминать мне о прошлых делах? Вот только не надо мне говорить, что ты потеряла контроль над собой или что это он тебя заставил, ладно?

Лицо Жун Янь побелело. Казалось, она хотела что-то сказать, но, в конце концов, прикусив нижнюю губу, медленно закрыла глаза.

Слезы покатились по ее щекам.

Сияя холодным светом, меч уже лег в ладонь Сюй Шуанлиня.

— Не… не… А-Сюй, скажи, что ты хочешь, я скажу и сделаю, все что угодно, давай договоримся… не убивай меня… пожалуйста, не убивай…

— Может ты не до конца понимаешь свое положение? — все с той же ехидной ухмылкой Сюй Шуанлинь протер клинок. — Наньгун Лю, теперь я глава ордена, а ты мой пленник и раб. У тебя ничего нет — о чем ты собрался со мной договариваться? Что ты хочешь использовать как разменную монету? Свою собачью жизнь?

— Я могу усердно трудиться, буду для тебя коровой и лошадью! Я смогу… смогу отблагодарить тебя, отплачу добром за добро[228.8]! Я сделаю все что угодно! Если хочешь, я верну тебе твою сестрицу-наставницу Жун!

Жун Янь тут же широко распахнула глаза и, повернув голову, с праведным негодованием воскликнула:

— Наньгун Лю!

Но дрожащий от ужаса Наньгун Лю не обратил никакого внимания на окрик жены, продолжая обливаться слезами и уговаривать своего младшего брата:

— Только пощади… умоляю, пощади меня…

— Довольно, — томно протянул Сюй Шуанлинь, похлопав по щеке Наньгун Лю рукояткой меча, — ты думаешь, что я притронусь к уже облизанному тобой мандарину?

— Тогда я могу… еще я могу… — сколько Наньгун Лю ни напрягал мозги, ему так и не удалось придумать что-то еще, и лишь слезы и сопли неудержимым потоком лились по его лицу. В конце концов, он разрыдался в голос, — А-Сюй, мы же когда-то вместе учились, ели сладости и лазали по крышам… вместе совершенствовались, вместе с учителем ели юаньсяо на Праздник Фонарей и учились играть на цине. Те дни вместе, неужели ты все забыл?

Сюй Шуанлинь потемнел лицом, но в итоге просто усмехнулся и ничего не ответил. Меч поднялся над головой Наньгун Лю и, замерев на несколько мгновений, опустился:

— А-а-а!

— Погоди!

Холодное лезвие застыло у шеи Наньгун Лю. На самом деле, Сюй Шуанлинь и сам не был уверен, что даже без этих двух воплей сможет завершить начатое.

Но его сомнения никоим образом не отразились на его лице. Все так же холодно он спросил:

— Что опять? Что-то у вас двоих слишком много «последних слов»!