Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 237. Гора Лунсюэ. Священное дерево[237.1] Шэньму

В отличие от событий в Персиковом источнике, на этот раз он был не участником, а просто сторонним наблюдателем, так что никто не мог его видеть. Он приблизился к всадникам и, склонив голову, посмотрел на горько причитающего над мертвым телом юношу.

Какая-то навязчивая мысль билась внутри его черепа, настойчиво пытаясь выбраться наружу, но он никак не мог ее уловить. От напряжения вены на висках начали болезненно пульсировать.

Вдруг от вмиг пробившего озноба все его тело покрылось гусиной кожей.

Теперь, когда перед ним снова возникла эта сцена, он ясно вспомнил, какую роль в падении города Линьань сыграл этот юноша... Он предал сына наместника префектуры — молодого князя Чу Сюня, чтобы воскресить своего отца из мертвых, и без раздумий пожертвовал жизнями людей целого города.

— Сяо Мань, мертвые не могут вернуться к жизни, не надо так убиваться. Нам нельзя тут задерживаться, нужно как можно скорее вернуться.

— Нет… нет… я никуда не пойду, я хочу вернуть папу… он... он ведь для меня пошел искать еду, поэтому и лишился жизни. Это все я виноват! Отец! Отец!

Мо Жань во все глаза смотрел на этого юношу.

Да кто же он такой?

Отец Хуайцзуя? Или…

Его взгляд упал на левую руку Сяо Маня, где между большим и указательным пальцем виднелась родинка размером с рисовое зернышко.

Он тут же вспомнил, что на руке великого мастера Хуайцзуя точно в том же месте была такая же родинка. Ошибки быть не могло.

Мо Жань ошеломленно замер.

В этот момент издали снова полилась неспешная речь:

— Я родился и вырос в городе Линьань. У меня не было ни отца, ни матери, так что конюх наместника префектуры взял меня на воспитание. Когда мне исполнилось четырнадцать, граница с Призрачным Царством была нарушена, небеса раскололись, и в Линьань пришла беда. В нашем доме не осталось ни хлеба, ни риса. Видя, как сильно я страдаю от голода, мой приемный отец рискнул отправиться за пределы города на поиски еды для меня, но к вечеру так и не вернулся.

Сердце затрепетало в предчувствии беды…

Неужели Хуайцзуй — тот самый живший двести лет назад юноша по имени Сяо Мань?!

Тихим голосом Хуайцзуй продолжил свой рассказ:

— На следующий день я отправился на поиски и нашел его тело за городскими воротами. Он был убит злым духами, живот вспорот так, что кишки вывалились наружу, глаза выклевали вороны. Эту сцену я не могу забыть и по сей день.

У Мо Жаня загудело в ушах. Он неохотно поплелся следом за Сяо Манем в пропахший кровью и залитый ею город Линьань, чтобы снова стать свидетелем Небесного Раскола и того, как Призрачный князь шантажом заставил жителей выдать Чу Сюня. Вновь переживая все эти печальные события, так же как и в первый раз, он был убит горем, охвачен скорбью и злостью на людей, чьи сердца так коварны и переменчивы.

Он вновь увидел, как в ту памятную ночь Сяо Мань умолял людей не расчленять труп его приемного отца, просил начальника стражи дождаться возвращения Чу Сюня в надежде, что он сможет сделать что-то, чтобы сохранить целостность тела самого близкого человека:

— Умоляю вас, подождите еще немного, скоро молодой господин вернется. Я сам буду следить за трупом, и если он начнет подниматься, конечно, я остановлю его, умоляю вас…

— Ты не сможешь помешать ожившему покойнику. Ты же должен понимать, что сейчас по-настоящему важно!

— Нет! Не расчленяйте его! Я прошу вас, не надо его расчленять!..

Дождь лил как из ведра. Стоя на коленях, Сяо Мань снова и снова бил земные поклоны. Кровь из разбитой головы залила все его лицо, но это не могло помешать начальнику стражи двора наместника грубо вырвать из его рук тело отца и выволочь его наружу. Люди плотным кольцом окружили труп, который мог подняться в любую минуту.

За их спинами Сяо Мань не мог видеть, что происходило дальше, но очень скоро на его глазах из-под ног людей потекла кровь. Проливной дождь почти мгновенно размыл ее, превратив в бледно-розовые струйки воды.

— В то время я был эгоистом и думал только о себе. Охваченный отчаянием и горем, я чувствовал лишь ненависть ко всем этим людям, поэтому я восстал против Линьаня и сам вызвался стать подручным Призрачного князя. Я хотел отомстить им.

Следуя за его повествованием, Мо Жань вновь увидел те сцены, что некогда уже потрясли его до глубины души.

Мать, пожирающую внутренности своего ребенка.

Жителей города, предающих своего героя.

Преклонив колени на грязных каменных ступенях перед городским храмом, сломленный Чу Сюнь, сгорбившись, горько рыдал.

Мо Жань видел, как не знающая жалости толпа ведет Чу Сюня в храм, чтобы наброситься на него, словно стервятники на падаль. Будто стая воронья, они окружили Чу Сюня и без колебаний пожертвовали его жизнью, лишь бы отсрочить собственную гибель, только бы выжить.

Он видел, как мертвый Чу Сюнь сам достал духовное ядро из своего сердца и отдал его тем немногим простым людям, что оплакивали его, велев им, не теряя времени, как можно скорее покинуть это место…

Сяо Мань тоже видел это.

— Впоследствии я отправился в Призрачное Царство. Живя в одиночестве, не счесть сколько раз я думал о трагедии молодого князя Чу, о сердце, что он отдал людям, и о том, что раньше… он был так добр к нам. Каждый раз, думая об этом, я не мог найти себе места и обрести душевный покой. Чем дальше, тем сложнее мне становилось оправдать себя и избежать приговора, что вынесло мне собственное сердце.

Хуайцзуй замолк.

А когда вновь заговорил, в его голосе прозвучало истинное страдание:

— Я — предатель.

Мо Жань не мог сказать, что почувствовал в этот момент.

Иногда между добром и злом всего лишь одно мгновение — миг, за который человек может нанести удар ножом. После он, в самом деле, может очень раскаиваться в содеянном, но что с того?

Назад пути нет.

— Вскоре я узнал, что после смерти Чу Сюня, его душа поселилась в Призрачном Царстве. При жизни Чу Сюнь был хорошим человеком, так что, хотя на пути совершенствования духа ему не удалось достигнуть вершины и, освободившись от бренной оболочки, стать небожителем, он мог бы спокойно войти в круг перерождений и в будущей жизни наслаждаться богатством, славой и почетом. Однако он не пошел на это. Из-за постигшего их бедствия переплетенные души его жены и ребенка были разорваны на множество частей, поэтому Чу Сюнь пошел к Владыке Ада Яньло с нижайшей просьбой, предложив обменять благословение своих трех жизней на свободу для его супруги и сына, но все оказалось не так просто.

В дальнейшем Мо Жань увидел, как, стыдливо прячась и стараясь не попасться Чу Сюню на глаза, Хуайцзуй бегает по всему загробному миру, пытаясь расспросить солдат и офицеров войска Призрачного Царства:

— А что там с теми двумя, женой и ребенком? Что в итоге сказал Яньло? Есть способ разделить их души, а потом собрать воедино каждую, чтобы они снова могли войти в круг перерождений?

— Вы можете придумать способ? Умоляю вас.

— Прошу вас, помогите молодому господину Чу Сюню придумать решение. Какую бы цену вы ни запросили, уверен, мы сможем договориться…

Солдаты Царства Мертвых лишь насмехались над ним:

— Здесь уже давно все наслышаны о твоих славных делах. Не ты ли помог Девятому Призрачному князю извести всю семью Чу Сюня? С чего это, стоило тебе попасть в загробный мир, ты вдруг изменился? Боишься, что Чу Сюнь станет демоном и придет поквитаться с тобой?

Мо Жань шел позади Хуайцзуя, наблюдая, как он умоляет и преклоняет колени перед множеством людей. Может и не следовало называть их людьми, ведь они были призраками, но, на самом деле, по природе своей люди и призраки одинаковы.

Как и говорил Чу Ваньнин, со временем душа человека может изменить темперамент и характер, вкусы и предпочтения, но, даже войдя в круговорот перерождения, ее духовная основа ничуть не изменится.

Хуайцзуй так активно выяснял, как жене и ребенку Чу Сюня снова переродиться, что очень скоро об этом узнал Девятый Призрачный князь.

В схватке с Чу Сюнем Девятый Призрачный князь потерял один глаз и уже давно затаил на него зло. Прослышав, что, страдая от чувства вины, его подручный Сяо Мань тайком пытается разузнать, как помочь старому хозяину, он не мог не прийти в ярость.

Девятый Призрачный князь отобрал у Хуайцзуя жетон, с помощью которого тот мог свободно перемещаться из призрачного мира в мир живых, и с позором прогнал в смертный мир, лишив права вечной жизни, что он когда-то получил как солдат войска Призрачного Царства.

— Вали обратно в мир живых. Когда аура призрачного мира, что осталась на тебе, развеется, ты тут же умрешь, и душа твоя попадет прямиком на Последний Круг Ада, где вечность будет страдать, не имея ни единого шанса на перерождение, — Девятый Призрачный князь мрачно уставился на Хуайцзуя единственным уцелевшим глазом. — Это и будет ценой, что ты заплатишь за то, что строил планы в отношении своего старого хозяина.

Мрак подземного царства исчез.

Мо Жань услышал шум дождя. Это и правда была весенняя морось, которая словно маслом смазала ярко-зеленые молодые побеги.

Он видел, что постригшийся в монахи Хуайцзуй прогуливается под весенним дождем.

— Когда я вернулся в мир людей, прошло уже сто лет. Пусть князь демонов и забрал мой жетон, но в моем теле по-прежнему осталась иньская энергия, поэтому в полночный час, когда темные силы особенно сильны, я мог возвращаться в Призрачное Царство. Вот только из-за наносимого телу вреда, задерживаться там мне было нельзя. На самом деле… я все еще очень боялся смерти, поэтому не осмеливался оставаться там надолго, и лишь когда мне действительно было необходимо найти зацепку, чтобы продолжить мое дело, я тайком пробирался в загробный мир.

Мо Жань слушал его печальный рассказ, наблюдая, как, опираясь на посох, Хуайцзуй, слушая дождь, в одиночестве бредет сквозь бамбуковую рощу. С бременем вины на плечах он шел мимо припорошенной снегом дикой сливы и лотосов, раскрывшихся навстречу теплому летнему дождю, через цветущие рощи и укрытые первым инеем багряные леса.

Пара за парой изнашивалась плетеная обувь.

Где бы он ни находился, Хуайцзуй продолжал искать и расспрашивать людей, надеясь найти хотя бы какие-то письменные упоминания о том, как подарить уничтоженным им душам матери и ребенка шанс переродиться.

— Это могло стать шансом на искупление хотя бы части моих грехов, — пояснил Хуайцзуй.

Скорее всего, услышав его, другие люди ничего не почувствовали бы, разве что-то кто-то мог счесть, что надежды Хуайцзуя до смешного нелепы, но от этих его слов на глаза Мо Жаня вдруг навернулись слезы.

Искупление.

Люди, что, совершив преступление, страстно желают искупить вину, похожи на выброшенную на берег рыбу, которая жаждет вернуться в воду.

Он был таким же, как Хуайцзуй.

Оба они не были хорошими людьми: с их рук капала кровь, а под ногами трещали разбитые черепа.

Как искупить свою вину?

Если использовать настолько преуспевшие в убийстве руки на благое дело и положить свою жизнь, чтобы наполнить высушенный пруд заслугами и добродетелью, можно ли перечеркнуть совершенные злодеяния? Хотел бы он, чтобы в людском мире все было так просто: добро и зло не были бы так похожи и благими деяниями можно было бы расплатиться за причиненное зло.

Но он знал, что это не так.

— Я бродил по белу свету почти сто лет, — со вздохом сказал Хуайцзуй. — За этот век я поддерживал всех, кто попал в беду, и протягивал руку всем страждущим, хотя и знал, что все это бесполезно. Сколько бы добродетелей ни было накоплено мной при жизни, после смерти я попаду на Последний Круг Ада, где мне суждено испить до дна чашу страданий. Но тогда я просто пытался облегчить груз вины на своем сердце, ведь если бы молодой князь все еще жил в этом мире, он бы наверняка… беспокоился и заботился о трудностях и бедах простых людей, разве нет?

Сто лет утекли как вода.

Мо Жань видел, как Хуайцзуй шел по горам и долинам, неся на спине слепого сироту, как, не чураясь тяжелого труда, помогал простым селянам в поле, как под светом еле чадящей плошки с маслом штопал старые одежды и пожертвовал все свои накопления на восстановление двух пострадавших от нечисти деревень.

— Господин Чу так и не вошел в круг перерождений. Как-то я сорвал ветку цветущей яблони и вспомнил, что его жене очень нравились эти цветы. Должно быть, тогда в голове у меня помутилось, но я впервые набрался смелости и спустился в подземный мир, чтобы один-единственный раз встретиться с ним. В результате, само собой разумеется, он не пустил меня на порог и приказал больше не приходить.

Возникла сцена с исхудавшим силуэтом Хуайцзуя посреди улицы призрачного города.

К этому времени его спина уже сгорбилась от прожитых лет.

— Я не осмелился вновь тревожить его душу и впредь никогда больше не появлялся перед ним, однако он не выбросил ту связку цветущих веток яблони. Думаю, это была одна из тех вещей смертного мира, что была дорога его сердцу. В загробном мире такого не встретишь, поэтому я стал отправлять ему эти сорванные ветви через других людей. Я надеялся, что так его ненависть ко мне станет хотя бы немного меньше... А позже я прознал, что, если дождаться счастливого дня и часа, душу госпожи Чу можно будет восстановить. Что же касается частей души маленького господина, они оказались настолько раздроблены, что скорее небо провалилось бы в подземный мир, чем у него появился бы шанс родиться вновь. Когда после долгих поисков и расспросов я узнал об этом, то ощутил еще большую вину. Я без конца мучился угрызениями совести и изводил себя… вплоть до того дня, когда ко мне попала одна вещь.

Лунная ночь в горах весной, гладь реки укрыта туманом.

Хуайцзуй сидел под навесом в лодке. В водной глади отражался тусклый свет фонаря рыбацкой джонки и сияние, исходившее от предмета, который он держал в руках.

Мо Жань подошел и сел рядом с Хуайцзуем. Присмотревшись, он понял, что в руках у того кусок дерева. Однако выглядело это дерево очень странно, разительно отличаясь от всех прочих. Ветви и стволы других деревьев покрыты шершавой древесной корой с тонкими прожилками, а это — нет.

Странный кусок дерева размером с ладонь имел очень гладкую и нежную кору, от которой распространялось слабое свечение. Даже несмотря на то, что все происходило в мире грез, Мо Жаню показалось, что он способен ощутить исходящий от этого дерева нежный аромат.

Священное дерево Яньди-шэньму[237.2].

— !.. — Мо Жань широко раскрыл глаза, недоверчиво разглядывая этот небольшой кусок сияющей в темноте ветки.

Это… священное дерево Яньди-шэньму?!

Люди говорили, что на самом краю Восточного моря, там, где не ступала нога человека, тысячи лет растет священное дерево. Неужели это оно? Прожив две жизни, после нескольких лет странствий по миру, разве мог Мо Жань не знать легенду о Яньди-шэньму?

То, что может оживить мертвеца, одев плотью мертвые кости.

То, что можно превратить в священное оружие, с которым даже самое прославленное божественное не сравнится.

И даже то, что может помочь обычному человеку выйти из круговорота перерождений и без страданий вознестись на Небеса, обретя вечный статус бессмертного небожителя.

Ясное дело, что Хуайцзую также были известны все эти слухи:

— Священное дерево не имеет души, но может взрастить духовное ядро, — тихо сказал он. — Так почему мне не использовать его, чтобы вознестись и стать небожителем?.. С ним мне не придется бояться вечных адских мук и я, наконец, смогу освободиться от всего мирского.

Мо Жань внезапно вспомнил, что говорили в народе о Хуайцзуе.

Люди судачили, что он отверг приглашение подняться в Небесное Царство, и решил до конца своих дней остаться в смертном мире.

Может, все дело в том, что ему не удалось совершенствоваться при помощи священного дерева Яньди? Неужели он потерпел неудачу?

— Да, все именно так… я и правда думал использовать этот кусок священного дерева для себя. Какое-то время мне даже казалось, что это воля Небес. Я почти поверил, что получил прощение свыше, что Небеса сжалились надо мной и, не желая, чтобы после смерти я мучился в Аду, дали мне шанс, послав эту частицу священного дерева.

Сидя под навесом в рыбацкой джонке Хуайцзуй нежно провел рукой по кусочку священного дерева. В глазах его смешались страстное желание и смятение. Все эти противоречивые эмоции отразились не только на его лице, но и в голосе, что гулким эхом отдавался в ушах Мо Жаня.

— Но когда-то в одном древнем свитке я прочел, что Яньди-шэньму и земля Нюйвы[237.3] по сути своей одно, поэтому из этого куска священного дерева можно создать живого человека.