Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 284. Пик Сышэн. Мой сын — самое дорогое

Эта речь, казалось, забрала всю его силу и спесь. Глаза Сюэ Мэна закрылись, щеки обожгло влажным жаром.

— Прекратите сражаться…

Однако, подобно распространившемуся по степи пламени пожара, этот огонь войны было легко зажечь и очень трудно потушить. Усеянный мертвыми и умирающими, Зал Даньсинь погрузился в хаос битвы не на жизнь, а на смерть. Кровь всех этих людей стала тем маслом для розжига, из-за которого огонь ненависти и безумия взметнулся до небес. В эти мгновения почти никем не были услышаны ни отчаянный рев Сюэ Мэна, ни хриплый шепот Сюэ Чжэнъюна.

И даже услышь их кто, вряд ли это помогло бы ему избавиться от красной пеленой застилающей глаза жажды убийства.

За это время на мир навалилось слишком много невзгод и тревог: череда кровавых убийств, небесные расколы, Вэйци Чжэньлун, резня в Гуюэе, хаос в Палате Цзяндун, осиротевшая без главы Усадьба Битань, запятнанный кровью Храм Убэй. Слишком многие из присутствующих здесь заклинателей в последнее время потеряли своих близких родственников и друзей…

Кто зачинщик? Кто лжет?

Эти вопросы остались без ответа, однако все улики вели к воротам Пика Сышэн, поэтому вся накопившаяся ненависть и страх прорвались наружу именно в этом месте.

Сделанного не воротишь, так же как вылитую воду трудно собрать.

В своей жизни Сюэ Мэн пережил слишком мало битв, поэтому в данный момент он совсем не понимал, к чему это все ведет. Тяжело дыша, он замер на месте, наблюдая за этим безумным побоищем.

Однако более умудренный опытом Сюэ Чжэнъюн ясно осознавал, что на данном этапе ситуация настолько вышла из-под контроля, что, похоже, даже зачинщики не ожидали такого…

Стиснув зубы, он стоически выдержал мучительную боль от разошедшейся раны и, с трудом справившись с темнотой перед глазами, схватил Сюэ Мэна за плечо:

— Ты… скорее уходи.

— Отец?!

— Скорее уходи! Найди свою матушку, быстро!

Однако не успел он договорить, как перед ними встали семь-восемь человек, глаза которых горели жаждой убийства:

— Сюэ Мэн, ты убил моего собрата по обучению. Я хочу, чтобы ты заплатил за это своей жизнью!

— Мерзкое отродье!

Сюэ Мэн застыл на месте… Он убил брата-наставника этого человека? Когда… он ведь точно знал, что никогда никому не причинял вреда, он никогда…

В полном смятении Сюэ Мэн опустил голову, увидел в своей руке окровавленный Лунчэн и тут же почувствовал, как его охватывает панический ужас.

Да, он в самом деле убил кого-то.

Он лишил жизни… сначала убил ту сваху-лжесвидетельницу, а потом…

Он не мог вспомнить. Тогда он просто обезумел и устроил кровавую резню. На его руках, на его лице… повсюду кровь… на руках и на лице…

— А-а!

Сюэ Мэн вдруг завыл, словно умирающий зверь. На его висках вздулись вены, белки глаз стали красными от лопнувших сосудов.

Почему все так изменилось? Как все стало таким… С того дня, как ушел Мо Жань, все перевернулось с ног на голову, одно за другим, все выходит из-под его контроля, и он все больше и больше отдаляется от своей прежней жизни.

— Я убил людей… отец… я убил…

В панике он обернулся и увидел ужасно бледное лицо Сюэ Чжэнъюна. Схватив Сюэ Мэна за руку, тот потащил его за собой, буквально прорубая своим железным веером кровавый путь из кольца окруживших их людей.

— Иди.

Этот еле держащийся на ногах мужчина жертвовал собой, чтобы дать шанс выжить своему так внезапно и болезненно повзрослевшему сыну.

— Мэн-эр, скорее уходи.

Впавший в оцепенение Сюэ Мэн не сдвинулся с места. В этот момент кто-то кинулся на него, намереваясь убить, и Сюэ Чжэнъюн, уже не в силах отразить удар, просто крепко перехватил лезвие рукой. Кровь хлынула ручьем и обнажилась кость. Мысленно выругавшись, второй рукой он выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в живот того человека.

Брызги горячей крови разлетелись во все стороны!

— Иди!

Зло выругавшись, Сюэ Чжэнъюн краем глаза заметил знакомого человека и тут же рявкнул:

— Ханьсюэ! Забери его! Выведи его отсюда!

Мэй Ханьсюэ, который бился поблизости, наконец, прорвал окружение и добрался до Сюэ Мэна. Сперва он бросил взгляд на Сюэ Чжэнъюна, и в его глазах отразилась глухая боль. Схватив все еще не пришедшего в себя Сюэ Мэна за руку, он твердо сказал:

— Следуй за мной, — и потащил его за собой, пытаясь прорваться сквозь толпу бьющихся насмерть людей к черному выходу из Зала Даньсинь. Может, из-за того, что люди не сразу поняли, что Дворец Тасюэ перешел на сторону врага, никто опомниться не успел, как Мэй Ханьсюэ уже дотащил Сюэ Мэна до выхода. Когда они были у дверей, кто-то, наконец, сообразил, что происходит. С яростным ревом два человека бросились на них, вопя во все горло:

— Убил людей и хочешь сбежать?! А кто заплатит жизнью за жизнь?!

Мэй Ханьсюэ одной рукой подхватил повисшее в воздухе кунхоу и, ударив по струнам, отбросил нападавших. Не успел он облегченно выдохнуть, как услышал крик Сюэ Чжэнъюна:

— Осторожно, сзади!

Резко повернув голову, Мэй Ханьсюэ заметил человека с окровавленным лицом, который со злобной ухмылкой уже занес над ними свой меч. Было слишком поздно, чтобы остановить его, но в этот момент мимо пролетел напитанный духовной силой бешено крутящийся железный веер и вонзился прямо в грудь атаковавшего их заклинателя.

— Дядя…

— Отец…

Обернувшись, они увидели задыхающегося Сюэ Чжэнъюна. Очевидно, что этот бросок потребовал от него слишком больших усилий. Достигнув своей цели, железный веер со звоном упал на пол.

Свежая кровь залила перекладины, так что стало невозможно определить, упал он стороной «Сюэ прекрасен» или «Остальные уродливы».

Сюэ Чжэнъюн с большим трудом поднял руку и, махнув в сторону Сюэ Мэна и Мэй Ханьсюэ, прохрипел:

— Быстрее…

Не успел он договорить, как в зрачках Сюэ Мэна отразился наполненный духовной силой меч. Сюэ Мэн не успел издать ни звука, прежде чем стоявший за спиной Сюэ Чжэнъюна ученик Палаты Цзяндун направил свой жаждущий крови клинок на его отца…

Один колющий удар — и падение!

Беззвучный крик.

Сюэ Мэн распахнул глаза и внезапно перестал слышать что-либо.

Казалось, он погрузился на дно самого глубокого моря, где не было ни ветра, ни тепла, ни света.

Непроглядный мрак и чернота.

Вся кровь в его теле словно застыла и взорвалась, волосы встали дыбом от ужаса. Широко открыв глаза, он уставился на человека перед собой.

Когда Сюэ Чжэнъюн увидел, что его сын спасен и не пострадал, его лицо расслабилось и на нем отразились радость и облегчение.

Удивительно, но в этот момент возникло обманчивое ощущение, что на его лице появилось выражение умиротворения и безмятежности.

Море очень глубоко, без дна и берегов, без конца и края. Вода очень холодна, каменными иглами проникает в плоть и кости, трудно избавиться от них до конца жизни.

Очень тихо. Мертвая тишина.

Ни звука… ни звука…

Ничего.

Кровь из рассеченной макушки, заливая глаза, потекла по щекам.

На лице две алые дорожки, словно алые слезы.

На мгновение Сюэ Мэну показалось, что все это какая-то шутка или кошмарный сон, или что все еще можно повернуть вспять.

Но нет.

Слишком поздно. У каждого человека есть привязанности и есть свои слабые места.

И даже Бог Войны может умереть.

— Отец!

С этим хриплым криком горные вершины обрушились в море.

И мертвая тишина разбилась вдребезги… Поднялись гигантские волны, тысячи снежных лавин сошли с заснеженных гор, разверзлась земная твердь и раскололись небеса; вышедшие из берегов реки повернули вспять, синее море породило девятый вал, и под давлением этой страшной волны треснул небесный свод!

Сюэ Мэн как безумный бросился к Сюэ Чжэнъюну. Его отчаянный вопль, похожий на крик смертельно раненного зверя, казалось, достиг небес, заставляя всех сражавшихся в зале людей замереть и в ужасе обернуться…

Подобно морскому отливу, людской поток расступился перед ним и Сюэ Мэн на ватных ногах, спотыкаясь и чуть не падая, устремился к Сюэ Чжэнъюну, который так и остался стоять на ногах, даже спина его не согнулась и осталась такой же прямой. Широко открытые тигриные глаза, не отрываясь, смотрели на Сюэ Мэна. Эти глаза заставили Сюэ Мэна поверить, что он еще жив, что его еще можно спасти, что еще…

Когда он был уже в двух шагах от Сюэ Чжэнъюна, тот упал.

С грохотом он просто рухнул на землю. Все вокруг расступились, звон оружия стих.

Сюэ Мэн резко остановился, не в силах сделать шаг вперед.

Он просто замер на месте. Все его тело дрожало. Слабое подрагивание пальцев быстро превратилось в сотрясающую тело сильную дрожь. Будь то губы или руки, он больше не мог ничего контролировать.

Хрипло, тихо, вопросительно и осторожно, он позвал:

— Отец?

В залитом кровью зале… не было никого, кто ответил бы ему.

Лунчэн со звоном упал на пол. Сюэ Мэн попятился и начал медленно отступать… но куда он мог отступить? Во вчерашний день? Вчерашний день больше никогда не вернется.

Любой шаг в жизни человека — это трудный путь выбора. Неважно, печальное это недоразумение или самая болезненная ошибка — после того, как ты пошел по наклонной, обратного пути уже нет.

Над Залом Даньсинь повисла мертвая тишина.

Он перестал отступать, пошатнулся, а потом рухнул на колени. В шоке он смотрел перед собой и слезы катились по его лицу. Подняв руку, Сюэ Мэн попытался стереть их, но они все равно продолжали литься из глаз, собираясь в стекающие по щекам ручейки.

Наконец, он закрыл лицо ладонями и из его глотки вырвался хриплый всхлип. Словно расплывающаяся по бумаге капля туши, он становился все больше и больше, пока не превратился в одно сплошное черное пятно.

— Папа… отец!

Всхлипы превратились в вой.

Человек, который всегда стоял перед Сюэ Мэном, больше не мог подняться на ноги, чтобы своими широкими плечами и открытой улыбкой защитить его от всех жизненных невзгод.

Беззаботная юность Любимца Небес в этот момент действительно закончилась.

Обвалилась, как земля, и рассыпалась, как черепица.

Все перепуталось, смешалось и превратилось в хаос.

Нанесший этот смертельный удар заклинатель из Палаты Цзяндун ошеломленно замер. Его меч со звоном упал на пол.

— Нет, нет… это не я… — пробормотал он.

Он снова и снова мотал головой, глядя на стоявшего на коленях перед телом отца обезумевшего от горя юношу. Он был до смерти напуган, он дрожал как осиновый лист на осеннем ветру. Он хотел бы незаметно сбежать, но взгляды всех людей в зале сошлись на нем, лишив его возможности отступить.

— Нет… послушайте меня… изначально я просто хотел выбить оружие у него из рук…

Он уставился на Сюэ Мэна и нервно сглотнул.

Сейчас человек перед ним был все еще охвачен безмерным горем, но он отлично понимал, что, как только Сюэ Мэн оторвет взгляд от тела отца и посмотрит на него, его будет ждать лишь одно — смерть.

— Скорее, позови сюда госпожу Ван, — старейшина Сюаньцзи, который сейчас выглядел самым хладнокровным и спокойным из всех прочих, посмотрел на съежившегося и дрожащего Сюэ Мэна, который продолжал рыдать над телом отца и шепотом отдал распоряжения своему ученику. — Поторопись, боюсь, еще немного, и уже никто не сможет удержать молодого господина.

После того, как этот ученик своими глазами увидел смерть главы школы, его лицо тоже было залито слезами:

— Учитель, но ведь глава сказал, что госпоже нельзя приходить сюда. Госпожа никогда не вмешивается в важные дела школы, она…

— Сколько времени прошло, пока ты болтал здесь всякую чушь, — прервал его Сюаньцзи. — Бегом!

Ученик вытер слезы, кивнул и помчался на гору Хоу.

Только после смерти главы школы все начало успокаиваться. Некоторые раненые стонали от полученных ран, кто-то из присутствующих смертельно побледнел, кто-то раздраженно поджал губы, предпочитая промолчать, а кто-то прошептал:

— Как так вышло? Боевые навыки и сноровка Сюэ Чжэнъюна должны быть более чем выдающимися, так почему он не уклонился?

Они не знали, что накануне Сюэ Чжэнъюн истреблял нечисть, напавшую на город Учан, и был тяжело ранен марионеткой Вэйци Чжэньлун, поэтому лишь сочувственно кивали и вздыхали:

— Ах, глава слишком долго занимал свой пост. Все люди стареют, и даже герои на закате жизни угасают.

Сюэ Мэн не слушал эти лицемерные перешептывания, от слез и ненависти его глаза постепенно наливались кровью. Задыхаясь от рыданий, он глотал слезы вместе с рвущимся из горла скорбным плачем, пока в его глазах не разлилось море, алое, как листья клена.

Подняв взгляд, он уставился на вторгнувшихся в его дом незваных гостей. В эту минуту в его глазах сгорела вся былая душевная чистота, оставив после себя лишь кровь и ненависть, злобу и обиду.

С гневным рыком Лунчэн восстал!

Убить!

На этот раз Сюэ Мэн действительно взбеленился и окончательно потерял рассудок. После того, как его пронзительный крик разнесся по всей округе, он сам превратился во внушающее ужас, лишенное разума и безразличное к смерти и боли смертоносное оружие. Кто был способен остановить его? Теперь больше никто не мог его удержать.

Храм Убэй, Гуюэе, Палата Цзяндун, Дворец Хохуан… тьфу! Плевать он на них хотел! Он просто не видел их! Перед ним были лишь морды демонов и злых духов с изменяющимися телами лишь слегка похожими на фигуры людей. Ему казалось, что он попал в Чистилище и теперь утопает в кровавом море, у которого нет ни берегов, ни дна.

«Ненавижу!

За что?

Почему двадцать лет преданного служения значат так мало, что их можно с легкостью разменять на пару-тройку досужих сплетен?

Почему жизнь, без остатка отданная служению людям, в конце концов завершилась поистине несправедливой оплатой и реками крови?

Почему мешок[284.1] риса вскормит добро, а чашка[284.2] посеет вражду?

Почему это все так глупо?»

Когда льются реки крови… слова не будут услышаны, а любые увещевания подобны морской пене и бликам на воде.

Сюэ Мэн сошел с ума. Феникс жаждал крови, из крови возгорелось пламя, а из пламени вышел свирепый зверь с алыми глазами и окровавленными зубами, готовый перегрызть глотку каждому, кто попытается его остановить!

Некогда в самый разгар лета, когда громко пели цикады, в день совершеннолетия Сюэ Мэна, Сюэ Чжэнъюн с улыбкой погладил его по голове и спросил:

— Чем мой сын хочет заняться в будущем?

— Буду как отец, — ответил Птенец Феникса, распахнув светящиеся искренностью ясные глаза. — Стану великим героем, достойным человеком, карающим зло, проповедующим добро и живущим по совести[284.3].

Кровь брызнула ему в лицо, кто-то, умирая, кричал в агонии.

Он кого-то убил?

Похоже, что эта заклинательница чья-то сестра или жена.

Неважно.

Умри или убей, это всего лишь убийство, так или иначе он уже грязен, так или иначе, они сами напросились… да, это они вынудили его!

Охваченный безумием, он убивал бездумно, люди вокруг него, словно надоедливый рой, то собирались, то разлеталась в разные стороны. Он не слышал их… он ничего не слышал…

Пока среди этого гула не прозвучал тот самый голос.

— Мэн-эр.

Его словно парализовало[284.4].

Голос, за дрожанием которого скрывалась буря эмоций, которые было так сложно подавить. Мягкий и слабый, словно поднимающаяся от курительницы тонкая ниточка дыма, которую можно легко развеять, просто сжав пальцы.

Сюэ Мэн ошеломленно замер.

— Схватите его!

— Не позвольте ему снова впасть в безумие!

Люди бросились к нему со всех сторон.

— Мэн-эр…

Сюэ Мэн был словно тигр, атакованный волчьей стаей. Все его тело с головы до пят было в крови, раненая рука была в таком плохом состоянии, что после этой битвы, пожалуй, он уже никогда не сможет держать в ней меч. Кровь заливала его глаза. Прищурившись, он резко повернул голову.

Задние ворота Зала Даньсинь распахнулись, и в зал хлынул яркий дневной свет.

В дверном проеме появилась госпожа Ван в простом белом платье. Эта хрупкая женщина с мягким характером до этого дня никогда не вмешивалась в дела, что обсуждались в этом зале.

Она только что услышала последние новости, и пока бежала сюда, юбка и жакет этой в прошлом известной на весь мир несравненной красавицы уже промокли от слез.

Совершенно разбитый Сюэ Мэн хрипло позвал:

— Мама?

Один за другим ученики Пика Сышэн преклонили колени:

— Госпожа.

Старейшины тоже почтительно склонили головы:

— Госпожа Ван.

На совершенно обескровленном лице женщины яркими пятнами выделялись коралловые бусины сережек. Она не проронила ни слова. Когда ее взгляд упал на тело мужа, госпожа Ван покачнулась, а потом она увидела Сюэ Мэна, которого, воспользовавшись моментом, скрутили и поставили на колени, и лицо ее стало еще бледнее.

Окружавшие ее ученики забеспокоились, что из-за слабого тела, она может просто не выдержать и упасть без чувств, но госпожа Ван лишь едва заметно дрожала. Чуть приоткрыв губы, она попыталась что-то сказать, но с первого раза у нее не вышло.

Во второй раз у нее все же получилось. Голос звучал непривычно глухо и хрипло, но она приложила все силы, чтобы он звучал ровно.

— Отпустите его, — мягко сказала она тем людям, которые грубо удерживали Сюэ Мэна.

Многие из них никогда не видели лицо госпожи Ван, а увидев решили, что это просто слабая и ни на что не способная женщина, поэтому повели себя грубо и зло:

— После того, как твой сын убил столько людей, как можно его отпустить?!

— Его следует под стражей отправить в Цитадель Тяньинь для суда!

В глазах госпожи Ван стояли слезы, однако она повторила, твердо выговаривая каждое слово:

— Отпустите его.

— …

Никто и не думал отпускать Сюэ Мэна, так что в этом вопросе обе стороны зашли в тупик.

Госпожа Ван чуть запрокинула голову, словно пытаясь сдержать льющиеся из глаз слезы, но ей это не удалось и соленые ручьи потекли по ее щекам. Она закрыла глаза, и ее тонкое хрупкое тело задрожало, словно пух на ветру.

Кто-то из толпы сказал:

— Ваша духовная школа Пик Сышэн сегодня отказалась навсегда закрывать свои двери и причинила вред многим заклинателям из Верхнего Царства. Дело Мо Жаня и Чу Ваньнина так и остается открытым, так что, несмотря ни на что, мы желаем добиться справедливости. Платить жизнью за жизнь — это закон неба и принцип земли. Простите, госпожа.

Госпожа Ван ничего не ответила. Больше ни разу не взглянув на мертвое тело своего мужа, она молча прошла сквозь расступившуюся перед ней безмолвную толпу и, поднявшись по лестнице, застыла как изваяние перед троном главы школы.

Внизу гудели людские голоса, гулким эхом разлетаясь по главному залу:

— Смерть главы Сюэ была просто случайностью, а Сюэ Мэн убивал людей намеренно.

— Верно, нужно обязательно забрать его для суда.

Голоса, как приливные волны, то поднимались, то опускались, и стоило схлынуть одной волне, как ей на смену приходила другая.

Порывы холодного ветра, врываясь в зал через открытые двери, играли шелковыми занавесками, пробирая до костей.

— Преступления Сюэ Мэна не…

Бах! — гулкое эхо удара прокатилось по всему залу.

Толпа испуганно вздрогнула и затихла.

Кто мог подумать, что эта тонкая, словно тростник, женщина сможет так сильно ударить ладонью по столу. Глаза госпожи Ван были широко открыты, ее похожее на цветок гибискуса миловидное лицо покраснело.

Раньше она не знала, что такое гореть от гнева, но сегодня огонь ярости обжег ее сердце.

Стоя на возвышении перед всем залом, она окинула взглядом всех этих людей…

— Мэн-эр — мой ребенок, Жань-эр — мой племянник, а Чжэнъюн — мой муж.

Ее глухой голос больше не разносился по залу звонким эхом, но каждое слово звучало отчетливо и твердо.

— Вы вырезали духовное ядро моего племянника и забрали жизнь моего мужа, а сейчас хотите у меня на глазах забрать моего сына?

Хотя в Палате Цзяндун было больше всего женщин, но именно они менее всего желали понимать чувства госпожи Ван. В тот же миг одна из заклинательниц этого ордена холодно сказала:

— Урожденная Ван, должна же быть у тебя хоть капля здравомыслия.

— Именно, если бы твой племянник не изучал запретные техники, стали бы мы вырезать его духовное ядро? Если бы твой муж прислушивался к добрым советам, разве разыгралась бы здесь сегодня такая кровавая драма? Если бы твой сын не убил так много людей, захотели бы мы его забрать? Урожденная Ван, понятно, почему ты покрываешь их ошибки, но нужно и меру знать.

К этому моменту ненависть других духовных школ к Пику Сышэн была уже столь глубока, что никто не собирался им так просто что-то спускать.

— Закрыть эту школу!

— Нужно схватить всех этих людей и забрать с собой для суда! Следует всех их сурово наказать! Разве можно отпускать убивающих людей демонов в человеческом обличье?

— Никого не щадить, всех арестовать!

Стоя на возвышении лицом к лицу с этим бушующим морем, слабая женщина, которую, казалось, собьет с ног порыв ветра, закрыла глаза и медленно произнесла:

— Пусть я вдова, но еще не умерла. Пока я жива, я не позволю вам снова тронуть Пик Сышэн и коснуться даже волоса на голове моего сына.

Услышав ее слова, стоящие внизу люди подумали, что она смешна и только лишь Цзян Си немного переменился в лице.

Стоящая рядом с колонной заклинательница из Палаты Цзяндун первой подала голос:

— Какая же ты наглая лгунья!

Госпожа Ван начала медленно спускаться по ступеням вниз. Проигнорировав выпад той женщины, она обвела взглядом глазевших на нее людей и сказала:

— Что вы умеете, кроме как обижать вдов и сирот?

Спустившись вниз, она остановилась на ярко-алой ковровой дорожке, расшитой узором из поллий. Хотя лицо ее было все таким же мягким и нежным, но когда она подняла глаза на столпившихся перед ней людей, ее взгляд был решительным и непреклонным.

Подняв руку, она одним резким движением сняла с запястья серебряный браслет.

Женщина, что до этого насмехалась над ней, настороженно прищурилась:

— Что ты делаешь?

Госпожа Ван вскинула руку и, неизвестно почему, в ее ладони вдруг вспыхнул ослепительный красный свет. В следующее мгновение своими тонкими изящными пальчиками она крепко сжала серебряный браслет, превратив его в пыль!

Толпа в испуге отшатнулась, люди Пика Сышэн были так потрясены, что лишились дара речи, и даже Сюэ Мэн изумленно уставился на мать. Единственным человеком, кто отреагировал иначе, был Цзян Си…

Только Цзян Си, нахмурив брови, мрачно смотрел на нее, но на лице его не отразилось ни капли удивления.

— Пик Сышэн — Пик Жизни и Смерти, в жизни и смерти не изменится. Господа, все, кто желает закрыть эту школу, выходите вперед…

Госпожа Ван стряхнула с ладони серебряную пыль и, подняв взгляд, произнесла всего одну фразу, от которой большинство людей содрогнулись и переменились в лице:

— Сразитесь со мной.