Хитрая злая лиса

8.45.8 Мираж

Они пошли пешком в сторону боковых ворот, по пути увидев Аллею Духов — там суетились толпы людей, одетых в специфические костюмы, жгли благовония и таскали блестящую посуду куда-то вглубь парка за храмом. Юный джентльмен стоял у пустого постамента и ревел, окружённый толпой взрослых, которые наседали на него, чего-то требуя, а он в ответ хмурился и молчал, иногда вытирая сопли платком, как будто разговаривать с этими людьми бесполезно, они всё равно ничего не понимают.

Министр послал Вере очень многозначительный взгляд, она отвернулась и задрала подбородок, заявляя в пространство:

— Большой мальчик, его решение — его ответственность. Я его ни о чём не просила, я просто приняла то, что мне с искренней радостью дали. Это решение обошлось ему в булку с маком, и всё, ничего ему за это не будет. То, что взрослые этого не понимают — проблемы взрослых.

Министр вздохнул и ничего не сказал.

У ворот их ждал осёдланный Бес, бесконечно счастливый по этому поводу, и флегматичная белая лошадка поменьше, министр пригласил Веру на эту лошадку, убедился, что она сидит уверенно, и отпустил слуг. Долго проверял седло и амуницию Беса, что-то тихо рассказывая ему на ухо, потом сел на него верхом и взял за повод Верину лошадь, медленно выезжая за ворота и постоянно проверяя, как Вера сидит и всё ли у неё хорошо.

Она решила оставить при себе заверения в том, что она не ребёнок, обещания не свалиться, а если свалится, вопить погромче, и особенно то, что с ней буквально позавчера занимался тем же самым Рональд, и получалось у него лучше.

«Хорошо, что здесь нет Кайрис.»

Они выехали за ворота и перешли мост через искусственную реку, пару кварталов спустя министр убедился, что Вера не собирается падать или умирать от усталости, немного расслабился, но повод ей не вернул, а она не стала просить. Лошади шли рядом, Вера осматривала широкую улицу с заборами и виднеющимися над ними крышами домов — архитектура снаружи дворца практически не отличалась от архитектуры внутри, только становилась скромнее по мере удаления от моста.

Богатые районы быстро закончились, уже третья от дворца улица вместо каменного забора была отделена от дороги только бордюром, а внутри дворов вместо сада было всего одно дерево, очевидно лелеемое и почитаемое, поднятое на метровый пьедестал. Дальше пьедесталы уменьшились, настоящие деревья сменились на рисунки деревьев, потом и дома закончились, вместо них рядами стояли шатры из ткани, круглые, с крышей-конусом и торчащей сверху трубой. Потом дорога из мощёной перешла в грунтовую, но всё равно широкую, шатры стали попадаться всё реже, и теперь стояли не рядами, а кругами, внутри круга из шатров обычно играли дети и работали руками старые мастера, присматривающие за этими детьми. Потом и круги из шатров закончились — дорога как будто делила мир надвое, а мир был плоский и сухой, без единой травинки, эта бескрайность и чёткое деление на землю и небо, лево и право ощущалось жутко. Вера обернулась, чтобы увидеть горы, но не увидела.

Министр заметил и спросил:

— Что-то уронили?

— Нет, я... — она закашлялась от ощущения сухости в горле — она и не заметила, как долго молчала и дышала пылью. Этот новый незнакомый мир поглотил всё её внимание, она смотрела и изучала, министр ей не мешал, это затянулось настолько, что она потеряла счёт времени.

Он протянул ей флягу с водой, она взяла, сделала глоток и чуть улыбнулась — это была та самая фляга и та самая вода, которой он поил её в день её Призыва. Она помнила вкус металла и запах кремния, придающий воде жёстко ощутимую плотность, позволяющую утолить жажду за пару глотков. Министр смотрел на неё вопросительно, она улыбнулась шире и указала глазами на флягу:

— Вода из Оденса?

— Откуда вы знаете?

— Я пила её в день Призыва, я помню вкус. Спасибо, — она протянула флягу обратно, он взял, завинтил крышку и немного смущённо сказал:

— В Карне считается, что если вы человека накормили или напоили, то он с этого момента как бы ваш гость, и вы несёте за него ответственность. Есть много притч и легенд о том, как хитрые люди это использовали в политических целях, типа... Путешественник отдыхает и ест у костра, тут подходит зверь, видно, что голодный, просит что-нибудь, и человек из жалости даёт. А этот зверь превращается в человека, например, в разыскиваемого преступника, и говорит, что ему надо пересечь границу, было бы отлично это сделать в чьём-нибудь рюкзаке. И путешественник вынужден ему помогать, потому что он его угостил, и это теперь его гость. Но есть хитрость, чтобы этого избежать — надо не давать с рук, а положить на землю, то есть, это как бы больше не моё, а кто взял, тот просто нашёл, и никто никому ничего не должен. Поэтому я бросил флягу тогда.

Вера посмотрела на него удивлённо, он отвёл глаза:

— Мне Барт сказал, что вас это обидело. Он просмотрел все ваши воспоминания с момента Призыва, и немного до, я думаю. Но про «до» он молчит. Он считает, я очень плохо с вами обращался.

Повисла тишина, лошади глухо стучали копытами по утоптанному серому песку, Вера смотрела на белую гриву и молчала.

— Я не хотел тогда с вами сближаться, Вера. Была большая вероятность, что вы умрёте, и чуть меньшая вероятность, что вас придётся отдать цыньянцам. Георг был прав, когда говорил, что я вас украл — по хорошему, вас нужно было бы передать императору. Он бы казнил Тонга, потому что Призыв незаконен, и позаботился бы о вас, потому что это его обязанность — по законам империи, вы не человек, а собственность Тонга, и если император его казнил, то вас он должен был бы передать семье Тонг. А учитывая то, что семья Тонг поколениями режет друг друга, их почти не осталось, так что император бы просто забрал себе всю провинцию, посадив там своего надзирателя при каком-нибудь очень юном и не амбициозном дальнем родственнике из семьи Тонг, и они бы вас радостно подарили императору, в качестве извинения за то, что Тонг Хе Ву провёл запрещённый ритуал. Я уверен, так всё изначально и задумывалось. Если бы Карн и империя были в хороших отношениях, если бы никто не планировал войну, или если бы незадолго до того наследник трона империи женился бы на принцессе Карна, например, я бы вообще туда не полез. Максимум передал бы информацию о том, что Призыв готовится. Хотя, и это не стал бы — я уверен, там это ни для кого не было новостью, император всё знал и благословил эту идею изначально. Из Тонга просто сделали жертвенную пешку, а он попался.

Вера молчала, министр тоже молчал, потом усмехнулся с нервным весельем:

— И я попался. Только из меня сделали собаку для охоты. Даррен подкинул мне информацию, что готовится Призыв, об этом узнали его агенты при дворе императора. Это был просто слух, он не отдавал мне приказа, но я по собственной инициативе бросился собирать информацию и выслеживать всех потенциальных выгодоприобретателей, вышел на Тонга и пошёл по его следу. И взял вас. И вот тут начались проблемы. Я должен был бы, как хороший пёсик, принести вас Даррену и получить в награду сухарик, а я увидел вас и... решил, что сухарик — это как-то мелко. Я смогу получить больше. К тому же, если бы вдруг что-то пошло не так, виноватым и крайним оказался бы я. Я в качестве крайнего очень удобен — у меня нет страны, только дом, в котором я сам себе император. А в Карне я, по закону — гость, юридически я на Карн не работаю, то есть, мои грехи — не грехи Карна, они могут в любой момент от меня отмежеваться. Если бы вдруг император упёрся и потребовал вас категорично, грозясь войной, вас бы отдали решением Большого Совета. Сказали бы, что они не имеют отношения к вашему похищению, это всё дикий полуцыньянец глава Кан, он же псих, все же в курсе. И цыньянцы сказали бы, что да, конечно в курсе, вопрос решился, так что забудем об этом. Все чистенькие и культурные, только мы с Тонгом жадные преступники. Удобно.

— Зачем вы мне это рассказываете? — мягко спросила Вера, посмотрела на министра, он смотрел на дорогу перед собой, бросив повод своего коня, зато крепко держа повод Вериного.

— Просто так. Я устал об этом молчать. А эта пустыня — идеальное место для откровенного разговора, здесь нереально подкрасться незаметно и подслушать, и подслушивающие артефакты на таком расстоянии не работают. Если у вас есть, что сказать такого, что вы хотите сказать только мне, без единого шанса, что нас подслушают — говорите сейчас. Есть?

Он посмотрел на неё, она пожала плечами и качнула головой:

— Мне нечего скрывать, я любое своё слово могу повторить при свидетелях.

— Круто вам, — он усмехнулся, надолго замолчал, стал смотреть на дорогу, которая уходила в неведомый горизонт, теряясь в сиреневой дымке. Всё небо было этого странного серого цвета, неоднозначного и неоднородного, солнце просвечивало тусклым пятном, хотя на небе не было туч или облаков, просто равномерная дымка, погружающая всё в оттенки серого и сиреневого. Было странно понимать, что в этой ровной пустыне без единого дерева или дома совершенно нет ветра. Воздух стоял неподвижно, от этого накатывало предощущение грозы.

«Да, точно. Надо же, я так привыкла к прогнозу из интернета, что разучилась определять погоду по запаху. Надо вспоминать.»

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, пробуя воздух всем телом, ощущая его вкус на языке. Пахло грозой. Огромной и оглушительной, такой мощной, от которой земля встаёт дыбом, бросаясь навстречу воде, бьющей с неба тяжёлыми кинжалами плотных струй, которые пригибают деревья к земле своей силой, ломая тонкие ветки и срывая листья. После такой грозы мир особенно чист, а ручьи и реки очень грязные, но это быстро проходит, а чистота остаётся.

– Гроза будет, – шёпотом сказала Вера.

– Здесь не бывает грозы, – тихо рассмеялся министр, посмотрел на небо, покачал головой: – Хотя с погодой нам повезло, конечно. Я думал, будет солнце, даже шемах взял. И для вас взял, а то, с вашей белой кожей, вы обгорите очень быстро.

– Я не обгораю. Это иллюзия, – она улыбнулась, указывая на своё светлое лицо, – я загораю, довольно быстро, и когда загар становится очень тёмным, глаза становятся такими светлыми, что выглядят пугающе, так что я стараюсь не загорать, ношу шляпу, мажусь кремом от загара.

– Такой бывает? – рассмеялся министр.

– Да, у нас есть.

– Здорово. Вы не устали? Можем пешком пройтись.

– Давайте, – она спрыгнула с лошади, стала разминать ноги, и с опозданием поняла, что министр шёл к ней, чтобы помочь ей слезть, а она сделала это сама. Он осмотрел её и спросил:

– Вы в порядке?

– Да.

Он кивнул и отвёл глаза, она в который раз подумала про Рональда, который здесь присутствовал незримо, но настолько ощутимо, как будто ехал где-то неподалёку, невольно осмотрелась, но увидела только плоскую пустыню и ровную линию горизонта в тумане. Министр спросил:

– Что вы ищете? Второй раз уже.

– Я хотела посмотреть на горы. Мне неуютно, когда я их не вижу.

– Какие горы?

– Вон там, – она указала рукой, он посмотрел туда, потом на Веру и изобразил лёгкое сочувствие:

– Там ничего нет.

– Они там, их просто не видно.

– А откуда вы знаете, что они там?

– Их видно, если подняться повыше.

– А, – он глубокомысленно покивал, окинул её взглядом с головы до ног и отвёл глаза, делая вид, что плывёт по реке жизни в темпе течения, открывая глаза только для того, чтобы полюбоваться облаками. Хватило его секунд на десять.

Потом он остановился, развернулся к ней и потребовал:

– Вера!

– Что?

– Что, блин, это было?!

Она улыбнулась и сказала:

– Кто такой орёл Великой Праматери?

– Есть у меня подозрение, что это вы.

– А конкретнее? – невинно улыбнулась она. Он запрокинул голову к небу и с силой выдохнул, посмотрел на Веру и ткнул её пальцем в плечо:

– Вот! Этот вот человек! Достаточно конкретно?

Она рассмеялась, потом заметила что-то на горизонте и радостно указала туда пальцем:

– Вот! Горы!

Министр развернулся в ту сторону, улыбнулся и сказал:

– Их там нет. Там песок до горизонта. И если вы обратите внимание на то, как падает свет, то поймёте, что они как будто нарисованные, солнце их не освещает, по крайней мере, не так, как должно. Солнце вон, – он указал взглядом на тусклое пятно где-то между зенитом и горизонтом, потом кивнул в другую сторону: – А горы освещены оттуда. Видите?

Она прищурилась, всматриваясь изо всех сил, и поняла, что горы гораздо ближе, чем были секунду назад. Они были настолько близко, что их должно было бы быть видно ещё от дворца. Если бы они были настоящими.

Министр встал за спиной у Веры, положил подбородок ей на плечо и указал пальцем куда-то между горами:

– А если посмотреть вот туда, то будет видно крепость. Она как будто немного жёлтая, посередине между вон тем двойным пиком и вон той маленькой справа. Видите?

– Да...

У Веры глаза лезли на лоб – там точно была крепость. Министр сказал ещё довольнее:

– Это ридийский город Ба-Джар, его нет уже, его разрушило извержение вулкана. Двойная вершина – это вулкан, он похоронил эту крепость под горой пепла, около десяти лет назад, не откопали до сих пор. А призрак болтается по пустыне Сун, возникая иногда в непредсказуемых местах. И таких городов несколько. Чаще, конечно, миражи показывают горы и море, иногда корабли, этот город я в третий раз в жизни вижу. Сейчас дам оптику, я взял. Бес! – он свистнул, подзывая коня, стал копаться в сумках, достал подзорную трубу и разложил, настроил, передал Вере: – Смотрите на крепость. Ворота видите?

Она нашла ворота, даже рассмотрела над ними узор, похожий на стилизованную арабскую вязь. Министр сказал ей на ухо:

– Посмотрите ниже.

Она опустила трубу и вздрогнула – город парил над песком, мираж заканчивался чётко под линией ворот, дальше было небо, потом линия горизонта и серый песок.

– С ума сойти.

– А представьте, так море над пустыней висит? И корабль идёт, под парусами, чётко на вас. И силуэт у корабля похож на те, которые уже давно не строят, а строили лет двести назад. Нигде в мире нет такого огромного количества бредовых антинаучных легенд, как в этой пустыне. Здесь люди верят в летающие города, возникающие за одну ночь дворцы, бегающие по небу армии мертвецов. А учитель Андерс говорит, это оптический эффект, вроде радуги. Только радуга сама по себе возникает, из разложения светового потока в кривой линзе, а эти горы и корабли все когда-то действительно существовали, а миражи – просто отражённый от них свет, который бесконечно отражается от частиц воды высоко в небе, и эти отражения могут перемещаться на большие расстояния внутри пустыни, потому что им ничего не мешает, здесь мало объектов и все поверхности ровные. Мы такое в лаборатории делали, но сильно замедлить отражение не получалось, расстояние маленькое. Но чуть-чуть получалось. Хватало, чтобы увидеть себя в зеркале с замедлением.

– Круто.

Город перед глазами стал расплываться, она отодвинула подзорную трубу и увидела, как вся картинка над горизонтом размазывается и растворяется, через несколько секунд там было чистое небо.

– Охренеть, – медленно выдохнула Вера, министр взял у неё трубу, сложил и стал осматриваться в поисках коня, но конь уже ушёл в свободное плаванье, развлекаясь игрой в песочек – бил копытом маленький бархан чуть в стороне от дороги, поднимая тучу пыли, а потом радостно совал в эту тучу голову, ему очень нравилось, судя по всему. Министру зато не нравилось.

– Бес! Сюда иди!

Конь его прекрасно услышал, поднялся на дыбы, сделал весёлый круг с подскоком вокруг своего расковырянного бархана, и опять начал его копать.

– Бестолковое, блин, животное... – прошипел министр, убрал трубу в сумку Вериной лошади и сказал: – Я сейчас вернусь. Бес!

Конь понял, что с ним сейчас будут играть, и стал подскакивать боком, выбивая ещё больше пылищи из сухой равнины. Министр ему что-то говорил, подходя ближе, но конь с той же скоростью отходил дальше, хотя слушал внимательно. Чуть в стороне от дороги песок был не таким твёрдым и уже начинал собираться в плавные барханы, они выстраивались в пёстрый узор, от которого рябило в глазах, заставляя воспринимать расстояния и рельеф не такими, какие он есть на самом деле, от этого ощущение нереальности происходящего усиливалось ещё больше.