Хитрая злая лиса

8.45.9 Оазис Древней Богини

Чёрный конь весело носился по белым барханам, иногда как будто погружаясь в песок, так казалось, хотя Вера понимала, что он просто частично скрывается за дюной. Министр какое-то время бегал за ним и весьма изобретательно ругался, потом плюнул и вернулся на дорогу, от чего конь сразу же побежал к нему, а министр стал его отпихивать и слать подальше.

Вера смотрела на этих двоих с тем же умилением, с которым смотрела вчера на пьянку в зале для фехтования, министр смущался, смеялся и злился, посмотрел в Верины бессовестные глаза и развёл руками:

– Мой конь придурок, да, я в курсе, это я его таким вырастил, позор мне. Давайте не будем об этом говорить, спасибо.

Вера захихикала и кивнула с глубоким сочувствием и пониманием, министр взял её лошадь за повод и повёл шагом, Вера шла рядом с ними, Бес скакал вприпрыжку вокруг них, держась на достаточном расстоянии для того, чтобы его нельзя было поймать. После долгого молчания, когда дорога под ногами постепенно размылась и практически слилась с барханами по бокам, Вера спросила:

– Куда мы идём?

Министр указал рукой куда-то в горизонт и сказал:

– Там Оденс, к нему идёт Большой Карнский Тракт, здесь его так называют, в Карне его называют Большой Восточный Тракт, а на севере говорят Шёлковый Путь. Это дорога, которая связывает три столицы – цыньянскую, карнскую и ближнего северского княжества, оно на границе с Карном, там зона свободной торговли, огромный рынок, весь город – сплошной рынок. По этой дороге возят цыньянские товары на запад, а северные и карнские – на восток, когда-то Тракт начинался от главного морского порта провинции Кан, сейчас уже нет, император Тан перенёс его в свою провинцию. Ридийцы страшно ругались – лишний день в пути, по морю, там пираты. Ну, Тана это не волнует.

Он осмотрелся, как будто в этом бесконечном плоском пейзаже могло что-то измениться, тихо сказал:

– Главное поворот не пропустить. Вы тоже смотрите внимательно, а то возвращаться придётся, там не особенно нахоженная тропинка.

– Хорошо. Куда тропинка?

– К оазису. Он старше, чем дворец Сун – по легенде, семья Сун сначала жила возле этого оазиса, а потом уже нашла другой источник воды и построила дом. И ещё, по легенде, этот оазис рукотворный, в смысле, не руками сделанный, а просто «сделанный», не природный. То есть, природный, но примерно такой же, как другие творения Древних Богов. Короче, с ним всё сложно. В официальной истории он не упоминается – вымарали, ещё до Цыня Первого, был такой период в цыньянской истории, когда из всех официальных источников стали вымарывать женщин, или заменять их на мужчин.

Вера округлила глаза, министр усмехнулся и развёл руками:

– Было, да, историки до сих пор сильно ругаются на деятелей, которые приняли это идиотское решение, но факт свершившийся, к сожалению. Официальная история эту легенду потеряла. А неофициальная сохранила, например, летопись дома Сун. Но для мирового научного сообщества это так, апокрифы, мифы, почти сказки. Подробностей мне не рассказывали, это внутрисемейная тема, но в общих чертах – жила-была Древняя Богиня, имя её тоже не сохранилось, шла она по пустыне Сун, устала, решила отдохнуть, и сделала себе комфорт. Отдохнула, умылась и пошла дальше по своим делам, а комфорт остался. И не только комфорт, но и некоторое количество безопасности – этот оазис не видят в упор те, в ком нет крови Дракона. Это не раз спасало семью Сун от набегов дикарей – они просто прятались в оазисе, и орды дикарей не могли их найти, хотя, казалось бы – пустыня, плоская как зеркало. А не видно, такая магия. Маги, кстати, не понимают, как это работает, но само место им очень нравится, потому что оно лечит их магические травмы и восполняет резерв.

– Круто, – Вера осматривала эту плоскую пустыню с неуютным ощущением от отсутствия гор на горизонте, когда заметила полосу света, как будто целенаправленно бьющую из дыры в облаках в определённое место. Она подняла брови и указала министру на это место, он улыбнулся и указал ей на примыкающую к Тракту еле различимую дорогу:

– Да, это он, Оазис Древней Богини. Над ним всегда светит солнце. Кстати, если вы его увидели, значит, в вас есть кровь Дракона.

– Угу, выпила чуток из Тонга, – нервно рассмеялась Вера, в который раз осматриваясь в поисках гор. Она знала, что не увидит их, но это было выше логики, какая-то психическая необходимость. Министр заметил и сжал её руку сильнее:

– Почти пришли, пять минут.

Ей стало легче.

Они шли на свет, по кратчайшей прямой – тропинки там не было, просто сухой затвердевший песок. Конь министра носился кругами в поле зрения, а потом пропал, как будто сквозь землю провалился, Вера ускорила шаг и ахнула, когда чуть не соступила с плоскости в бездну – серый песок обрывался, превращаясь в пологий осыпающийся склон, по нему побежали ручейки песка, когда она наступила на кромку и часть твёрдой поверхности раскрошилась, покатившись вниз. За этим барханом сразу же начинался следующий, точно такой же плотный пологий склон с этой стороны, потом хрупкая кромка и рассыпчатый песок с другой стороны, в рассыпчатом ноги утопали по щиколотку, лошадь скользила и приседала, мелко дрожа, но министр ей что-то сказал и она успокоилась, спустившись без проблем.

Конь министра, в отличие от всех вокруг, воспринимал эти барханы как свой личный аттракцион, и он был в восторге, по нему было видно, по каждому движению его огромного гибкого тела и по каждому выражению его хитрой жизнерадостной морды. Он весело убегал далеко вперёд, потом так же весело возвращался, выгребая по бархану вверх против течения, утопая в песчаных ручьях по пузо, и приходя в ещё больший восторг. Сделав несколько кругов, он подбежал к министру и стал подскакивать на всех четырёх, как будто дразнясь, министр слал его мягко, потом грубо, но конь это игнорировал, ему было весело. Дождавшись, пока все поднимутся на очередной бархан, Бес выдал несколько кренделей, привлекая внимание, убедился, что на него смотрят точно все, лёг на бок и поехал вниз со склона, перебирая ногами и весело повизгивая. Министр выругался, сунул Вере повод её лошади и побежал за Бесом, крича:

– А ну стой, зараза такая! Стой! Седло сломаешь, сволочь! Сюда иди! Иди, я сниму!

Конь валялся на боку в самом низу склона, пытался зарыться носом в песок, пару раз делал вид, что вот-вот перевернётся на спину, но министр начинал орать громче и Бес делал вид, что передумал. Когда министр подошёл к нему, конь вскочил и стал отряхиваться, мотая головой и подпрыгивая, заодно уклонялся от попыток его схватить, но министр всё равно схватил. Быстро расстегнул несколько ремней и шлёпнул коня по блестящему круглому заду, конь стрелой метнулся прочь, оставляя седло и прочий обвес в руках у министра. Когда Вера закончила осторожно спускаться, Бес как раз закончил шумно и пыльно подниматься на самый верх, радостно плюхнулся на бок и поехал вниз, разворачиваясь на спину и вытягивая ноги к небу, выглядел как воплощённое счастье.

Когда они подошли, министр положил седло Беса на спину Вериной кобыле, забрал повод и пошёл дальше, молча, с таким видом, как будто сам уже мысленно сказал себе всё, что можно сказать в этой ситуации, Вера тихо смеялась и не комментировала.

За очередным барханом открылся вид на ровный круг плотного песка, похожий на кратер от метеорита, в центре зеленел в солнечных лучах идеально круглый купол кроны, нависающий над идеально круглым озером с голубой водой. Издалека было не понятно, как это всё держится, но чем ближе они подходили, тем отчётливее Вера понимала, что дерево огромное, его ствол даже вдвоём не обхватить. А подойдя ещё немного ближе, она поняла, что дерево это – персик, и на нём полно плодов.

– Персики столько не живут, – впечатлённо сказала она, окидывая взглядом этого гиганта, министр усмехнулся и кивнул с ироничным смирением:

– Да, конечно. И не вырастают такими огромными, и такой плотной кроны у них не бывает, и плодоносить круглый год одновременно с цветением не могут. А ещё в пустыне не бывает таких озёр, и минеральная вода из горного источника в них не течёт. Здесь всё незаконно, в том числе, мы. Если вам нужно немного времени, чтобы это осознать, давайте тут постоим.

– Нет, не нужно, – тихо рассмеялась она, – давайте лучше посидим где-нибудь, а лучше даже полежим.

– Отличный план. Очень гибкая психика у вас, мечта просто.

– Ага, где у нормальных людей перелом, у меня изгиб.

Министр усмехнулся, снял с кобылы маленький мешок и протянул Вере:

– Идите, ложитесь где вам нравится, я лошадей организую и присоединюсь.

– Окей, – она взяла сумку и пошла обходить дерево.

С внутренней стороны обнаружился ещё один круг, образованный плотно переплетёнными корнями дерева, они как будто держали склон в форме идеальной полусферы, а по бокам от ствола образовывали ступеньки, ведущие к плоскому белому камню размером с двуспальную кровать, с внешней стороны этот камень погружался в ствол дерева, с внутренней омывался водой озера – думать, что это получилось само, не было ни единого шанса. Вера спустилась по ступенькам из корней на плоский камень, подняла голову, глядя на яркое солнце сквозь многослойный шатёр из листьев, потом опустила взгляд на воду – она была идеального голубого цвета, сквозь неё было видно каменное дно, продолжающее форму полусферы, которую сверху создавали корни дерева.

«Древняя богиня не заморачивалась, похоже. Простота и комфорт, и перекусить можно. Идеально.»

Бросив сумку в углу, она провела ладонью по камню – идеально гладкий и чистый, ни единой песчинки. Достала из сумки большое покрывало, расстелила, сняла обувь и прошлась по нему, расправляя ногой углы, остановилась у края озера, легла на грудь, придвинувшись к самому краю, стала смотреть вниз. Никого интересного не увидела – в воде даже не отражалось ничего, она была настолько прозрачной, как будто её вообще не было. Вера закрыла глаза и медленно погрузила лицо в воду, открыла глаза, не почувствовав ни малейшего дискомфорта.

«Стерильный физраствор, что ли? Прикольно.»

На самом дне блестело что-то золотое, в самом центре, как будто монета или кольцо, солнце выбивало из этого блики, не позволяющие рассмотреть.

«Ну и не надо, значит.»

Вера села ровно, облизала воду с губ – она действительно была слегка солоноватая, не настолько, чтобы её было неприятно пить, а действительно как минеральная, не самая ядрёная, а именно в самый раз.

«Богиня понимает в комфорте.»

Вера перекатилась к мешку, раскрыла его пошире и стала доставать всё, что там было – две чашки, коробка с печеньем, бумажные свёртки с бутербродами, металлический контейнер с чем-то очень интересным, две вилки, две ложки. Она открыла контейнер и улыбнулась – тефтели, Булат постарался, у него была фирменная смесь пряностей, которую он сыпал во всё, и она ко всему подходила, Вера уже успела её запомнить и возлюбить. Как раз в этот момент спустился министр, одобрительно осмотрел расстеленное покрывало и Верины голые пятки, тоже снял обувь и сел рядом, сначала по-японски, потом махнул рукой и сел по-турецки, как Вера, она улыбнулась и посмотрела на него вопросительно, он ответил:

– У цыньянцев надо сидеть как я. А как вы сидят кочевники, это считается диким и плебейским, хотя все цыньянцы признают, что это куда удобнее, и на неформальных встречах тоже сидят именно так. Короче, наша встреча объявляется неформальной. Сейчас только с богиней поздороваюсь, – он пересел поближе к краю, наклонился к воде, умылся из ладоней, выпил немного воды и опять пересел к Вере, шутливо изображая торжественность: – Всё, я готов к безудержному веселью. Вы тоже уже успели приобщиться, я вижу?

Вера убрала со лба прилипшие мокрые волосы и кивнула:

– Сложно этого не сделать. Что будем есть?

– Всё, я дико голодный. На этих фестивалях нихрена не кормят, вроде и еды много, а есть нечего. Булат на вас сильно ругался, кстати, говорил, вы почти не едите уже несколько дней. Это он настоял на тефтелях, я не хотел их брать. Он считает, что мужчины должны есть мясо только когда работают физически, а женщины – всегда. Это северная философия, он душой всё ещё там. – Он посмотрел ей в глаза и спросил чуть серьёзнее: – Почему вы не едите?

– Аппетита нет, – пожала плечами Вера, отводя глаза и расставляя еду между ними, министр спросил:

– А сейчас есть?

– Сейчас да.

– А в «Коте» не было?

– А в «Коте» меня окружают картонные люди, глядя на которых, я тоже чувствую себя картонной. Картон есть не хочет.

Министр вздохнул, взял вилку, придвинул контейнер поближе, снял крышку и положил на неё одну тефтелю, придвинул к себе, остальное поставил перед Верой и с шутливым страхом прошептал:

– Булат грозился уволиться, если мы съедим не всё. У меня нет другого повара, так что давайте постараемся.

– Булат как бабушка, – тихо рассмеялась Вера, взяла себе вилку и изобразила сложенные ладони и японские глаза, пища анимешным голосом: – Итадакимас! – Министр рассмеялся, Вера посмотрела на него серьёзно и шепнула: – Приятненького. Просто это не я готовила, так что просто принимаю.

– Я это ценю, – пафосно кивнул он, Вера с подозрением спросила:

– Это тоже фразеологизм какой-то?

– Это цитата из цыньянской всемирной истории, долго рассказывать, потом как-нибудь. Если коротко, это означает, что гостеприимство ваше так себе, но я настолько поднебесно мудр, что не буду устраивать скандал, потому что мир и так катится в пропасть, с каждой секундой приближая нас к смерти, и на этом фоне любые человеческие косяки настолько несущественны, что теряются в море моего спокойствия, как пылинка в космосе. По легенде, это старший сын Золотого сказал, мне эта легенда на императорском экзамене попалась, а я не очень хорошо её помнил, так что пришлось попотеть, чтобы всё написать. Зато проникся всей душой. – Он задумался, потом встряхнулся и мрачно покачал головой: – Фу, даже думать об этом не хочу, этот проклятый экзамен мне в кошмарах снился потом. Давайте есть лучше.

Вера торжественно наколола на вилку тефтелю и откусила половину, министр тоже взял свою, и в этот момент где-то сверху раздался шорох и на них посыпались листья. Вера прищурилась и стала осматривать ветки над головой, но ничего не поняла и посмотрела на министра, он выглядел так, как будто море его спокойствия слегка начинает штормить.

– Что это? – тихо спросила Вера, министр медленно глубоко вдохнул, задержал дыхание, а потом медленно выдохнул с бесконечным принятием на грани убийственного сарказма:

– Не обращайте внимания. Это мой долбанутый конь лезет на дерево. Видели когда-нибудь коня на дереве? Скоро увидите.

– Вы шутите?

– Если бы. Вы думаете, я его случайно Бестолочью назвал? У него есть привычка в любой непонятной ситуации ломиться в небо. Кровь горных предков играет, видимо. Я когда-то приехал на конезавод, он тогда ещё молодой был, но уже были жеребята от него, их тренировали, и я сам тренировал, и специалисты. Но у меня своя методика, там был один очень проблемный жеребёнок, нервный, я приехал к нему, и на руках его носил, – он поймал Верин охреневший взгляд и улыбнулся с долей смущения, разводя руками: – Мой авторский метод, да, я ношу коней на ручках. Лошади тоже иногда хотят побыть котиками. А мой придурок у себя из конюшни на другом краю завода услышал, видимо, мой голос, но я к нему не пришёл, и он решил прийти ко мне сам. Открыл все двери, что не смог открыть, то сломал; перепрыгнул через все заборы, через какие не смог, те сломал. И тут он выходит на поле, а там я жеребёнка на руках держу. Он, скажем мягко, не ожидал. И, скажем очень мягко, возмутился. Я до этого не знал, что он так ревнив. Он, короче, осмотрелся, нашёл самое высокое здание и полез его покорять. Я за ним бегу, ору: «Бестолочь, это твой сын!», он обернулся, посмотрел на меня как на предателя, и туда, в горы, типа «никому не нужен, стану аксакалом. Не ищи меня, я залезу так высоко, как смогу, а потом упаду и умру тут один, раз тебе всё равно».

Вера сидела с раскрытым ртом и недонесённой до рта тефтелей, министр смотрел на свою и вздыхал:

– Там весь завод сбежался смотреть на это явление. Я в тысячный раз наслушался, как я неправильно воспитал коня, потом все стали городить гору из досок и повозок, чтобы он смог слезть, а когда он понял, что к нему сейчас кто-то припрётся, то спрыгнул сам, с другой стороны. Хвост задрал и ходу, в поля, его пытались ловить, но он там самый быстрый, и он об этом знает, я даже пробовать не стал. Он со мной потом неделю не разговаривал, есть у него такой талант – прикидываться тупым, как будто он не понимает. Бесит просто дико. Я пытался его на ревность взять – стал при нём седлать другого коня, типа, я на другом поеду, если мой придурок не в адеквате сегодня. Мой придурок дверь сломал и демонстративно ушёл, а потом этого другого коня покусал, пришлось отселять в дальнюю конюшню.

– И как вы вышли из этой ситуации?

– Откупился. Продажной шкуры в нём чуть-чуть больше, чем ревнивой сволочи. Да, сволочь? – он запрокинул голову и крикнул: – А ну слез оттуда!

Конь в ответ так стервозно тоненько заржал, как будто слал всех недовольных лесом, министр тихо выругался, положил вилку и встал, бурча под нос:

– Он хочет персик. И он получит персик, потому что если я ему его не дам, он сломает к чертям историческое божественное дерево. Я скоро буду.

Вера проводила его взглядом, пытаясь не смеяться слишком откровенно, но министр и так всё понимал. И что-то ей подсказывало, что он в этой ситуации не жертва, а добровольный радостный соучастник.

«Он выглядит счастливым. Какие же странные у некоторых людей бывают зоны комфорта.»

***