Искушение Фрейи

Глава 33

К счастью, именно в этот момент луна снова показалась из-за туч, и поэтому в комнате вполне неплохо видно…

Как в приоткрытую дверь проникает пустота. Створка закрывается сама собой.

С диким волнением, со всё более частящим пульсом пялюсь в эту пустоту и жду. И совсем не удивляюсь, когда в ней медленно проявляются очертания массивного мужского тела. Одно присутствие которого почему-то так сильно всё меняет, что мне на миг становится страшно.

Когда это случилось? Когда я успела?

Как будто всё становится ярче. Запахи, звуки, эмоции. И невидимое тепло разливается по комнате. Согревает изнутри. Просто потому, что вот эта улыбка на его лице – она только для меня.

Поплотнее закутываюсь в одеяло.

- Ты почему свою магию невидимости совсем не используешь? – спрашиваю строго. – Ладно, на арене. Но в жизни – почти нет. Была б у меня такая способность, только невидимкой бы и ходила.

Мэл иронично приподнимает бровь и стреляет в меня взглядом, от которого под одеялом становится как-то жарко.

- А зачем мне? Я предпочитаю, чтоб меня хорошо было видно.

Вот же зараза…

Невозмутимо швыряет оба меча, которые, видимо, так и таскал за собой полночи, куда-то в угол. Туда же летят ботинки и кольчуга.

- М-м-м… устал, как собака, - разминает широкие плечи. По счастью, рубашка всё ещё на нём, хоть за это спасибо. У меня и так совсем чуть-чуть до инфаркта во цвете лет. Сердце колотится, как в поединке не колотилось.

А потом Мэл берёт, и бесцеремонно поворачивает ключ в двери. Сухой щелчок металла вызывает у меня дрожь по телу. Хочется спросить, по какому праву мы тут хозяйничаем, как у себя дома… но потом я вспоминаю, что он и есть у себя дома.

Нервно облизываю пересохшие губы.

Подёргав дверную ручку и убедившись, что всё надёжно заперто, Мэл неторопливо, как подкрадывающийся хищник, идёт к моей постели. Я невольно отшатываюсь спиной к стене. Наверное, потому что при этом лицо у него стало… голодное. Когда на миг с него слетела маска улыбчивого балагура, и под ней оказалось что-то такое, тёмное и настоящее, на что всё внутри меня отозвалось очень и очень странной реакцией. Это был страх… пополам с предвкушением. Я уже отчаялась разбираться в причудливой смеси собственных эмоций. Решилась сегодня плыть по течению впервые в жизни – значит, будем плыть.

Мэл тут же останавливается.

- Так. Радость моя. А давай-ка сразу договоримся. Мне каждый раз вот этот вот страх в твоих прекрасных глазках – как ножом по сердцу. Я всё понимаю, и прекрасно помню наш с тобой предыдущий разговор. Но вроде как с тех пор между нами кое-что изменилось, правда? – он вдруг тепло улыбается и кивает на моё запястье. Я спохватываюсь, что всё это время неосознанно потирала браслет. Отдёргиваю руку, прячу под одеяло. Мэл продолжает: - Так что предлагаю договорённость. И надеюсь, она тебя успокоит, и ты перестанешь трястись.

Что он там опять придумал, неугомонный?!

Вот просто по глазам вижу, слишком они у него сейчас хитрые. Я уже научилась различать, когда нужно ждать какого-нибудь подвоха. И это совершенно точно он!!

Мэл поднимает обе руки ладонями вверх, как будто собирается сдаваться.

- Я тебе торжественно клянусь, что сегодня ночью даже пальцем тебя не трону!

Смотрю на него крайне подозрительно. Но Мэл старательно делает честные-пречестные глаза. И чем больше делает, тем сильней растёт моё волнение. Как котик, который невозмутимо умывается рядом с полной крынкой сметаны и изображает, что совсем, вот совсем в ней не заинтересован.

- Ну, допустим! – осторожно говорю я…

Не дожидаясь продолжения, Мэл отпускает руки и добирается-таки до моей постели.

- Вот и славненько! – заявляет с энтузиазмом, и широкая улыбка снова возвращается на его физиономию. – Так и решили. Двигайся! У меня всё тело ломит, каждая косточка. Ты, между прочим, тоже виновата. Некоторые твои приёмчики чтоб отбить, мне пришлось чуть ли не суставы вывихнуть.

- Ч-чего? – удивляюсь я. – В смысле, ты собрался здесь сегодня спать? Да тут на двоих не предусмотрено!..

- Ничего, мы предусмотрим, - ухмыляется Мэл.

Плюхается на мою постель, так что досочки жалобно стонут, поворачивается на самом краю на левый бок, похлопывает по месту рядом с собой. Если точнее, то между собой и стеной. Если совсем начистоту, этого самого места там преступно мало.

И вот вроде бы мы уже не раз спали вместе, но сегодня… Мэл правильно сказал, очень и очень многое поменялось.

- Не-е-ет! – трясу головой я.

- Да!

- Ещё как нет!!

- Ещё как да. Проигравшим слова не давали.

Синеглазый нахал тянет за край моего одеяла, и чтоб не оказаться перед ним практически голой, мне-таки приходится лечь рядом.

Это ожидаемо оказывается очень, очень плохой идеей. Потому что у Мэла мокрые волосы, и на висках мелкая россыпь водяных брызг, и я понимаю, что прежде, чем идти ко мне, он как минимум додумался умыться… но вот тот пьянящий запах арены, стали и разгорячённой мужской кожи… он никуда не делся. Он так ярко и мощно впивается в мои ноздри, что дикая кошка внутри меня, о существовании которой я до сегодняшнего дня и не подозревала, начинает облизываться.

Наши лица слишком близко.

Сейчас целоваться же полезет?! Я напрягаюсь.

Мэл бросает на меня короткий взгляд из-под длинных чёрных ресниц.

- Нет, посмотри на эту Вредину. Одеялом со мной кто делиться будет?!

Несмотря на мои протесты, ловкие руки начинают разматывать меня из моего кокона. Мэл умудряется при этом не коснуться меня даже пальцем… но странным образом очень скоро оказывается так, что мы лежим вплотную, живот к животу, и нас обоих накрывает полог пушистого, лёгкого как облачко белого одеяла.

- Вот так уже лучше, - довольно ворчит Мэл.

Нервно сглатываю, потому что я чуть ли не лицом попала в яремную впадину у него на шее. В этой кровати и правда слишком, слишком мало места. Зажатая между стеной и горячим мужским телом, я чувствую, что начинаю накаляться.

Какое-то время мы просто лежим. И синхронизируем дыхание.

Я обещаний не трогать не давала. Поэтому, когда мои ладони оказываются на груди у Мэла, я через ткань рубахи чувствую, как медленно опускается и поднимается каменно-твёрдое тело. Он напряжён, как тетива лука. Весь этот расслабленный тон, шутки и лукавые взгляды – это наносное. Это, чтобы я не нервничала.

Но я, конечно же, нервничаю. Молчание начинает сводить меня с ума – потому что спать ни один из нас, разумеется, даже не думает. А сосредоточенное сопение Мэла мне в макушку начинает не на шутку беспокоить. Мало ли, о чём он там думает.

- Где ты шатался так долго? – спрашиваю то, что волновало меня полночи. И я совсем не виновата, что получилось тоном ревнивой жёнушки!

- М-м-м-м… скучала по мне, Вредина? Да-а-а, знаю, что скучала… и ждала… - носом тычется мне в волосы и глубоко вбирает запах. – Хотел дать тебе время успокоиться… смириться с новым статусом…

- Каким ещё статусом? – с трудом выговорила я, пугливо прислушиваясь к ощущениям, когда моей щеки коснулась жёсткая щетина, а мурлычащие губы слегка, бегло провели по виску.

- Как это каким? Моей женщины.

Рывок.

Я оказываюсь поверженной на лопатки.

Надо мной нависает довольный хищник, прижимая всем телом к постели. Тёмный взгляд с высоты гипнотизирует и лишает воли. Мэл принимает вес на локти, и это единственное спасает от того, чтобы меня расплющило под его многотонной тушей.

- Ты обещал… - испуганно начинаю я.

- Руками не трогать, - кивает Мэл, и в его глазах вспыхивает пламя. – Про губы договорённости не было.

Он медленно опускается на меня… и жадные губы впиваются мне в шею.

- Ох…

Выгибаюсь, подставляю болезненно-чувствительную кожу.

Колкие, жгучие, неторопливые поцелуи опускаются по моей шее всё ниже и ниже, как будто он ставит метку, клеймо, что я теперь и правда – его.

Урчит, как зверь, добравшийся до вожделенной добычи. И в каждом биении сердца, в каждом касании, в том, как моё тело реагирует и жадно требует ещё и ещё – я чувствую, что он прав.

Я пропала. Окончательно и бесповоротно.

И дело даже не в браслете.

Никогда ещё мужчина не берёг меня так и не заботился. Смехом – когда мне страшно. Рукой – когда падаю. Улыбкой – когда хочется найти веру в то, что всё будет хорошо. Усмирением собственных страстей и желаний. Своим присутствием, когда нужен. И даже своим отсутствием, когда нужно побыть наедине с собой и разобраться.

Люблю.

Мне так хочется это сказать… но я не знаю, я не умею, мои губы не способны произнести такие слова. Быть может, однажды ты научишь и этому тоже.

- Ай… надо было внести в договор ещё и «не кусаться»… - бормочу я, когда зубы Мэла впиваются мне в плечо, с которого предварительно стащили кружевную бретельку.

- Прости… невозможно удержаться… ты слишком вкусная.

Смещается ниже всем телом, каким-то нечеловеческим, непостижимым мне образом продолжает держать себя в руках, не касается меня и пальцем. Хотя моё тело горит и плавится так, что тонкая сорочка немедленно промокает насквозь от пота и прилипает к телу. И если бы он попробовал сейчас её с меня стащить, вряд ли у меня хватило бы сил сопротивляться.

Кто бы знал, что больше всего в мужчинах меня возбуждает верность слову.

Мечусь головой по подушке. Влажные пряди волос липнут к вискам. Кусаю губы до крови, чтобы не стонать. Когда жадные губы Мэла через ткань накрывают мою грудь.

Впиваюсь в простыню, комкаю в горсти. Мне ужасно хочется запустить пальцы ему в волосы, но почему-то это кажется правильным сейчас – тоже не касаться моего мужчины. И смирно лежать, подыгрывая в этой безумной, сводящей с ума и плавящей до костей игре.

Меня изгибает дугой, когда Мэл находит языком твёрдый, болезненно напрягшийся сосок. Влажная ткань совершенно не прячет прикосновений – делает их только острее, мучительно остро, почти до боли. Особенно – таких прикосновений. Сквозь марево моих мыслей пробивается одна – кажется, в договоре не упомянуты не только губы и зубы… Языку сегодня тоже всё можно.

И конечно, Мэл пользуется этой лазейкой по полной программе. Я теперь понимаю, зачем на самом деле ему понадобилась пауза.

Чтобы весь дом уснул.

Чтобы никто не услышал нашего с ним безумия на двоих.

Потому что даже, когда я прикусываю ладонь, чтобы не кричать, это не слишком помогает.

Ведь мой мучитель опускается всё ниже и ниже.

Тяжёлое дыхание. Скрип несчастной кровати, которая скоро развалится под нами – только мой мужчина ещё пытается держаться и быть неподвижным, всем весом прижимает мои ноги к постели. Я же мечусь по постели и кажется, пару раз даже ударилась локтем об стену.

Ниже.

Ниже.

- Стой… ты… - обеими ладонями пытаюсь оттолкнуть темноволосую голову. – Я тебя убью, если только попробуешь…

- Победителей не судят, - глубокомысленно изрекает Мэлвин.

- М-м-м-м…

Я не знаю, как именно люди занимаются любовью. Но ничего более близкого и откровенного, обнажённого до самой души, чем эти касания осторожных губ через несколько слоёв вымокшей насквозь ткани не было в моей жизни, и я не представляла, что так может быть.

Закрываю обеими ладонями лицо.

И молча падаю в вихрь ощущений.

Это как рухнуть в самую глубокую горную бездну… но не разбиться там, а рассыпаться на миллиард мелких снежинок. И таять, таять на любимых губах. Бесконечно возрождаясь вновь и вновь.

И мне кажется, вот-вот я пойму что-то очень важное… на дне моей изломанной и измученной души найду то самое сокровище, которое таилось там долгие годы… любовь, нежность, доверие, абсолютное и безоговорочное.

Но с рычанием Мэлвин скатывается с меня, и чёрной тенью мчится обратно к двери.

Я сажусь на постели рывком, испуганно прижимаю одеяло к груди.

- Ты куда?

Он отвечает с трудом, как будто каждое слово приходится выталкивать из себя огромным усилием. Не оборачивается ко мне и даже не смотрит, пока лихорадочно собирает с пола свои вещи, не попадая в ботинки с первого раза.

- Ещё одна минута, и на хрен летит весь мой самоконтроль. Спокойной ночи, Вредина.

Дёргает дверь так, что едва не вырывает из петель – совершенно забыл про ключ. Потом до него всё-таки доходит, и ночная тишина расцветает красочным соцветием таарнских народных слов и выражений. Грохот двери, перебудивший, наверное, пол дома. Потом грохот ещё одной. Тишина.

Я прячу идиотскую улыбку в колени.

Люблю.

Смешной.

И совсем, совсем мой