Клетка

Глава 12. Подвал

В центре доски я поместил ту особую фигуру — самую большую, с пятигранником в основании. От этого человека я сейчас всецело зависел. Он спас меня, вытащив из ада с болотного цвета стенами, вкусно кормит, одевает, ничего не прося взамен. Воспоминания о нашей первой встрече из-за приёма таблеток остались смазанными, неясными. Но его обещание заботиться обо мне и не причинять вреда засело в памяти накрепко. И он его держал. Рядом с Астафьевым поставил Нину. Она пожалела меня, не позволила стать живым пособием для её студентов.

На последний шаг я долго не мог решиться — добровольно вспомнить то, о чём пытался забыть. Если днём у меня получалось отгонять мысли о том дне, ночью они обрушивались на меня кошмарами. Я просыпался от собственного крика в мокрой от пота постели, с облегчением понимая, что это всего лишь сон.

Но если это поможет мне избавиться от того, что отравляет, я просто обязан попытаться.

***

Я очень тяжело переживал предательство Насти. Получалось, что если у меня не было денег, то и встречаться со мной было незачем. Внук поломойки в старых трениках и стоптанных кедах. Зачем ей такой? Позориться она не хочет! В школе и на тренировках Настя либо делала вид, что не замечает меня, либо здоровалась сквозь зубы. Будто это я ее чем-то обидел.

— Выдра, — шипел Глеб всякий раз, как Настя попадалась ему на глаза. — Втащил бы сучке, если б не ее хорь.

Глеб пытался отвлечь меня от мыслей о Насте и приободрить.

— Это хорошо, что так получилось, — убеждал он. — Будет у тебя нормальная девка. С сиськами, с жопой, а не эта килька триперная. Знаешь, как мать моя говорит, если случилась какая-то неприятность, значит потом все будет просто зашибись. Не совсем такими словами, но сути не меняет. Закон судьбы называется.

Видимо, на мне этот закон не срабатывал. То, что произошло потом, больше походило на сюжет криминальных новостей и стало моим постоянным кошмаром. Вечером я возвращался домой с тренировки. Уже стемнело и зажгли фонари. Я спешил, нужно было помочь дома бабушке. Она купила мясо и собиралась сделать котлет впрок. Рядом со мной притормозил огромный черный джип. Тонированное стекло задней двери опустилось, и оттуда высунулся курчавый мужчина средних лет:

— Эй, паренек, до Аптекарского переулка как доехать?

Я пытался собраться с мыслями: объяснять дорогу у меня всегда не очень-то получалось.

— Вам нужно проехать прямо два квартала, потом повернуть налево и следующая улица и будет Аптекарский переулок.

— Что-что говоришь? — поморщился мужчина. — Через улицу налево повернуть? Не слышно ничего, поближе подойди.

Когда я подошел, то понял, что совершил ошибку. Знал бы, чем все это закончится — не задумываясь, бросился бы бежать со всех ног. Дверь джипа резко распахнулась, и мужчина рывком втащил меня на заднее сидение.

— Ну-ну, малец, — обернулся бритоголовый водитель с жирной, как у хряка, шеей, — че побледнел? У нас тут весело. Музон, все дела.

Им и правда было весело. Музыка садила так, что в салоне ощущалась вибрация, а говорившим приходилось прилагать значительные усилия, чтобы их можно было расслышать. В машине было накурено, но пахло совсем не табаком. Странный тошнотворно-сладковатый запах дыма смешивался с запахом крепкого алкоголя. Их было четверо: бритый водитель, пассажир на первом сидении, похожий на корейца, курчавый мужчина, которого я увидел первым и который сейчас держал руку на моем плече, прижимая к себе, и белобрысый голубоглазый тип, как и мы сидевший на заднем сидении. Все крепкие, сбитые. Я напомнил себе мотылька среди откормленных боровов, которому даже пытаться трепыхаться не стоит. Я слышал как щелкнули дверные замки. Теперь уже точно любые попытки вырваться были бессмысленны. В груди запекло, в ушах зазвенело.

— Да не боись ты так! Ща малёхо покатаемся и побежишь к мамке, — ободряюще похлопал меня по плечу курчавый. — Давай по обычному адресу, — сказал он уже водителю.

Я пытался разобрать, куда меня везут, чтобы при первой же возможности броситься бежать, но в окно видел только мелькающие выбеленные стволы деревьев и проезжающие рядом машины. Через какое-то время машина завернула во дворы. Здесь не было фонарей, и стояла непроглядная темень. Джип затормозил.

— Вот и приехали, — с неким облегчением сказал бритый.

— Вот и хорошо. Колян, волшебный флакончик не забудь, — кинул ему курчавый и его рука переместилась с моего плеча на горло. Одно движение — и перед глазами все померкло.

Очнулся я оттого, что кто-то хлестал меня по щекам так, что головой я бился о стену, холод которой ощущал обнаженной спиной. Первое, что я увидел перед собой, была морда белобрысого.

— Хорош спать, красотка. Все веселье проспишь.

Было темно, сыро, пахло плесенью и мышатиной. Скорее всего, подвал. С потолка на проводе одиноко свисала запыленная лампочка, тускло освещая помещение. По стенам — вертикали и горизонтали ржавых труб, покрытых паутиной. В одном из углов — стопка автомобильных покрышек, рядом с которыми был свален хозяйственный инвентарь: швабры, метлы, мятые оцинкованные ведра, драные тряпки. В другом сиротливо стоял свернутый в рулон старый полосатый матрас. Судя по тому, что меня полностью раздели, пока я был в отключке, привезли меня сюда точно не для разговоров. Я сжал руку в кулак, до боли вонзая ногти в кожу. Я сейчас проснусь. Это просто очередной кошмар. Слишком страшный, чтобы быть правдой.

— Слушай сюда, — белобрысый грубо схватил двумя пальцами мой подбородок и рванул его вверх, — будешь паинькой, через часик поскачешь к себе домой, к мамочке и папочке. Начнешь тупить — тебя никто не найдет. Усек?

Договорив, он отпустил мою голову, расстегнул джинсы и приспустил их.

— На колени становись. Ты че глухой? Не вопрос — я помогу, — он сжал мои плечи и потянул на себя, заставляя встать на колени. — Не переживай, сначала непривычно будет, потом понравится, да так, что за уши не оттянешь.

Мое лицо оказалось на уровне его паха, поросшего рыжими космами, похожими на паклю. Он оттянул крайнюю плоть, оголяя головку. Я поморщился от ударившего по носу запаха.

— Что не нравится? — под гогот мужиков он подался вперед и ткнулся членом в мой нос. — А моя подруга говорит, что колбасой пахнет. И вроде как приятное мне сделала, и перекусила по концовке. Вот и ты сейчас поужинаешь. А то, небось, проголодался.

— Васек, что-то твоя подруга лукавит, — заржал кучерявый.

Резкий запах напомнил мне запах красок, которые мой отец взял для меня у знакомого пьянчуги-художника. Краски были ядреных ярких цветов в прозрачных пластмассовых тюбиках, наполовину иссохшиеся. Когда я рисовал ими, вонь стояла на всю комнату.

— Значит так, делаешь то, что я скажу. В принципе, наука нехитрая — языком не забывай водить, да зубы подальше держи. Оцарапаешь или, еще хуже, прикусишь — тебе не жить.

Остальные наблюдали за нами, переговариваясь и попивая по очереди виски прямо из бутылки. Я стиснул челюсти, все равно моя участь предрешена, пусть сразу убивают. Не сумев протолкнуть член, мужчина наотмашь ударил по лицу, а потом заткнул пальцами нос, вынуждая открыть рот и втискивая в него свой эрегированный орган. Давясь слезами и истекая слюной, сотрясаясь от рвотных позывов, я молился, чтобы эта пытка быстрее закончилась. Толчки становились все глубже, и я почувствовал, что рот наполнился рвотой.

— Вот сучонок, — выругался Васек, поднял с пола мою рубашку и обтерся ей.

Кучерявый протянул мне бутылку:

— На, рот прополощи, там как раз тебе хватит.

Как в тумане я залил виски в рот, подержал его немного и выплюнул на бетонный пол.

Васек отступать не собирался и решил довести дело до логического завершения, продолжив терзать мой рот. Что-то в голове перемкнуло. Сейчас Васек, потом остальные, потом неизвестно, что им еще в голову взбредет. Бабушка, прости меня. Я с силой сжал зубы. Раздался вопль Васька. Тут же в стороне что-то блеснуло. Боковым зрением увидел в руке кучерявого «бабочку». Это конец. Но лезвие полоснуло, обжигая, по скуле. Почувствовал, как по щеке и по шее, щекоча, потекло теплое. Кровь.

— Не рассчитывай, что умрешь легко. Я просто буду отрезать от тебя по кусочку, а когда я устану, продолжат мои друзья. Делать и дальше глупости не советую. А сейчас хорошенько постарайся, чтоб мы тебя простили. Вот умничка! — теперь он сменил Васька, который все никак не мог успокоиться и продолжал материться, держась за пах.

За кучерявым был Колян, за Коляном — кореец, а за корейцем — снова Васек. Губы онемели, щеки болели, во рту было мерзко от вонючих членов и спермы, чем-то напоминающей тягучие сопли с привкусом мыла. В голове гудело, я все еще пытался убедить себя, что это не я, что это происходит не со мной. Казалось бы, что может быть хуже? Но худшее было впереди. Кучерявый расстелил матрас на полу и весело спросил у своих товарищей:

— Ну что, кто откупорит бутылочку?

— А давайте я, — отозвался Колян.

Он достал из кармана небольшой прозрачный флакончик с каким-то гелем:

— Давай, дружочек, принимай колено-локтевую.

Я яростно замотал головой, но кореец и кучерявый швырнули меня на матрас и придали моему телу требуемую позу. Я вздрогнул от жгучей пронизывающей боли.

— Тихо, тихо, это всего лишь палец, — прокряхтел Колян. — Сначала один, а потом два, а потом ты будешь готов получить неземное удовольствие.

— В четырехкратном размере, — усмехнулся кореец.

— Я следующий, если что, — забил очередь кучерявый.

— Я пока пас, — процедил Васек, — болит до сих пор, мать его. Вы его растяните, как следует. А я уж потом на нем отыграюсь. Слышь, куколка, обещаю, мой хер тебе на всю жизнь запомнится, — он потрепал меня по голове.

— Смотри, Василь, он узкий до жути, — предупредил Колян. — А то хуй отвалится, новый не отрастет.

Если и есть ад, то испытанное мною было подобно ему. Нет, не подобно, это и было сущим адом. Разрываемый на части членами поочередно пристраивающихся четырех мощных мужиков, каждый из которых вколачивался с бешеным темпом, которым было наплевать на то, что я корчился от боли, судорожно хватаясь пальцами за ткань матраса, я потерял счет времени. Тело покрылось липкой, холодной испариной. Сознание начинало угасать.

— Куколка, не так быстро, — хлесткими ударами по щекам Васек привел меня в чувство. Я лежал на спине на матрасе. Белобрысая тварь сидела, склонившись надо мной, щелкая «бабочкой» перед лицом. — Ты вел себя очень плохо. Ты плохой мальчик, а плохих мальчиков обычно наказывают. Я сейчас медленно выпущу тебе кишки. В воспитательных целях. Если ты не пикнешь, то я обещаю, что быстро отправлю тебя к белокрылым ангелам, а если завопишь, то наше милое общение затянется надолго.

Он сел мне на ноги, упер лезвие в тазовую кость и, наслаждаясь, провел косую багровую линию к паху. Предплечья были зажаты словно в тиски ручищами корейца. Обеими кистями я вцепился в матрас, зубы плотно стиснул, не давая крику вырваться.

— Ну все, хорош, — курчавый похлопал по плечу Васька. — Развлекся? Достаточно уже. Дэн, пристегни его, — обратился он к корейцу и швырнул наручники. — Ехать надо, пацаны.

— Вернемся и закончим нашу беседу, куколка, — мужчина вытер нож о матрас и одним взмахом сложил его.

Кореец приковал меня наручниками к одной из труб, усадив на матрас, и вся четверка, переговариваясь и смеясь, направилась к выходу. Кто-то из них щелкнул выключателем, и свет погас.

Я полулежал на матрасе, тихо поскуливая, в полной тишине и темноте. Лишь где-то глухо капала вода. Кричать и звать на помощь я боялся. Вдруг эти нелюди услышат и вернутся. Я хотел только одного — быстрей умереть. Чтобы не чувствовать эту сумасшедшую физическую боль, которая перекрывала все, даже моральную боль и стыд от того, что только что надо мной надругались четыре мужика. Вдруг я услышал тихий шорох. Раздалось попискивание и частые шлепки по бетонному полу. Потом что-то вскользь задело ногу. От неожиданности я вздрогнул. Снова наступила тишина. По трубам зашуршало. Мягкое упало сверху на мой живот. Крыса! Дернулся, скидывая с себя эту тварь. Другая уже перебирала ледяными лапками по ноге. Вдруг резкая боль пронзила лодыжку. Собственный вскрик я услышал будто со стороны. Я чувствовал, что крыс не две, не три. Их было много. Отчаянно дергая ногами и свободной рукой, скидывал их с себя, но они снова и снова взбирались на меня снизу, падали откуда-то сверху. Не помня себя, отбивался от это серой массы, вонзающей в меня острые, словно стилеты, зубы. Читал когда-то, что крысы иногда могут сожрать беспомощного человека. За что мне такая участь? Что я сделал не так? В чем провинился? Обезумев от боли и страха, я начал грызть запястье. Я прокушу вену — лучше умереть так, чем быть сожранным заживо крысами. Вскоре я понял всю тщетность этой затеи. И тогда из моей груди начали рваться истошные вопли — вопли обреченного.

***

В конце доски у самого края в правом углу я разместил четыре фигуры. Одну за одной.На немой вопрос Олеси, я сказал только одно:

— Это те, кому я желаю смерти.