Клетка

Глава 14. Новый год

Новый год мы отмечали впятером. Астафьев сразу сказал, что праздник домашний, семейный. На католическое рождество корпорация проводила нескромный корпоратив, после которого он явился под утро, шатаясь и выводя басом «Черного ворона». Если бы его не поддерживал под руку Владимир Егорович, то на своих двоих до спальни он бы не дошёл. Самым благоразумным было захлопнуть дверь до того, как он успел меня заметить. Я ждал Лиса. Узнав, что Виктор сваливает из дома, он обрадовался и тоже решил гульнуть. А я переживал, не находил себе места, боялся, что если Астафьев узнает об этой несогласованной с ним отлучке, обрушит гнев на друга и на охрану, выпустившую его без разрешения. Телефон Лиса был вне зоны действия сети. Не предупредишь. Но, даже зная, что от меня ничего не зависит, уснуть не мог. Вдруг Астафьеву приспичит увидеть сейчас Лиса для «игр взрослых мальчиков». Если бы умел молиться, я бы молился, чтобы как можно скорее раздался храп из хозяйской спальни. Из молитв я знал только «Отче наш», которой научила меня набожная бабушка. Сам не заметил, как губы беззвучно начали шептать знакомые слова. Только «диавола» заменил на «Астафьева».

«….и избави нас от Астафьева». Нервно хихикнул, и продолжил дальше. Стоял, как пугало, в коридоре и шептал в темноту до тех пор, пока не раздались мягкие шаги. Глаза в предрассветном сумраке различили виляющую фигуру Лиса. Когда Лис поравнялся со мной, его вдруг занесло и он, споткнувшись об меня, чуть не упал. Успел удержаться, ухватившись рукой за мои плечи, будто обнял. Не отпуская, поймал мой взгляд расфокусированными глазами, щёлкнул по носу и, щекоча горячим пьяным дыханием шею, шепнул в ухо:

— Шпионишь опять?

— Астафьев дома, — выдавил из себя, ошарашенный странными новыми ощущениями.

— А, ну давай! — отстранился, махнул рукой, словно отмахиваясь от мухи, и побрёл, выписывая зигзаги, к себе.

Оставшиеся до новогодней ночи дни Астафьев проводил дома, преимущественно в спальне вместе с Лисом. Иногда из-за плотно закрытой двери доносились громкие стоны. Тогда я затыкал ладонями уши и почти бегом возвращался к себе, продолжая стискивать до боли ушные раковины пальцами, хотя в комнате была тишина.

Праздничный стол прислуга накрывала в богато обставленной столовой, предназначенной для званых ужинов. Астафьев предпочитал есть по-простому на кухне, но там мы бы всей компанией просто не поместились. Мы с Лисом помогали носить блюда, иногда утягивая под неодобрительные взоры работниц что-нибудь вкусненькое. В углу стояла высокая нарядная ель. Ее мы украшали накануне втроём. Астафьев принёс с чердака коробки с игрушками и мишурой. Огромные шары с золотистым орнаментом из тончайшего стекла соседствовали со старенькими игрушками — шишками и сосульками — такими же, как были в моём детстве. К ним Астафьев относился с особым трепетом. Подолгу держал в ладонях, прежде чем повесить.

— Первый раз за всё время наряжаем ёлку. Что-то в лесу сдохло, — негромко сказал Лис, воспользовавшись тем, что Астафьеву позвонили.

— Разве это плохо? — пальцы встретились с ледяными пальцами Лиса, тянувшимися к ярко-синему шару, который я собирался достать из коробки.

Почему-то стало неловко, и я одёрнул руку, словно обжёгся.

— Бери. Я возьму другой, — великодушно позволил он.

Подошедший Астафьев немного озадаченно спросил:

— Ребят, не станете возражать, если с нами будет ещё один человек, Игоша.

— Игогоша? — переспросил я, почему-то представив себе коня в пальто и фетровой шляпе.

Лис прыснул в кулак.

— Игоша, — терпеливо поправил Астафьев. — Игорёк. Сынок Владимира Егоровича. Ему не с кем его оставить.

— Конечно, не против. Мы с ним поиграем. Я люблю детей. Наверное.

— Ну, поиграй с ним, поиграй. В салочки или прятки, — смеялся, не сдерживаясь Лис. — А я посмотрю на это.

— Алексей, перестань паясничать, — строго оборвал Астафьев.

Лис закатил глаза, продолжая ухмыляться.

Около десяти сели к столу. Включили «Голубой огонёк» фоном, так, чтобы можно было нормально общаться. По правую руку Астафьева разместился Лис. Астафьев указал жестом на стул рядом с собой, но я сделал вид, что не понял и сел рядом с Лисом. А место, предназначавшееся мне, занял Владимир Егорович. Игоши не было. Владимир Егорович наполнил красным грузинским вином бокалы. И первый тост на правах хозяина дома сказал Астафьев.

— Новый год — это тот праздник, который традиционно принято отмечать в кругу самых близких людей. Я не хочу нарушать эту традицию и хочу встретить его со своей семьёй, с вами, — он окинул всех взглядом, задержав его на мне. — Вы самые дорогие моему сердцу люди, и я в лепёшку разобьюсь, чтобы вы были счастливы. Много и красиво говорить я не умею, я человек дела. Поэтому давайте выпьем за вас.

Уголок губ Лиса дёрнулся в ироничной ухмылке, но он, прежде чем кто-то успел это заметить, сменил выражение лица на самое благодушное. Что-то в словах Астафьева его задело.

Где-то через полчаса приехал Игоша. Я понял, почему надо мной потешался Лис. Это был длинный худощавый парень явно старше меня. Какие уж тут салочки или прятки? Игоша опустился на стул рядом с отцом, как раз напротив меня, поэтому я, нисколько не стесняясь, рассматривал его в деталях. Прозвище Игоша ему невероятно шло. Было в нём что-то лошадиное — длинное лицо и выступающие крупные зубы. Каждый раз как он улыбался, они приковывали мое внимание. Игоша смотрел со слепым почитанием на Астафьева, с пренебрежением на Лиса и с любопытством на меня. Когда он попросил меня подать хлеб, я замешкался, и Лис протянул ему ломоть. Игорь уставился на Лиса с таким лицом, будто его вот-вот стошнит. Владимир Егорович заметил мину сына, забрал хлеб, поблагодарил и сунул кусок Игоше, грубо припечатав:

— Ешь.

Игорь взял хлеб подрагивающими длинными пальцами, но есть не стал, а брезгливо затолкал хлеб под край своей тарелки.

Лис ухмыльнулся, одарив Игошу фирменным взглядом.

До боя курантов все с упоением ели, пили, общались. Лис вёл себя раскованно, улыбался, шутил, как будто эпизод с хлебом его нисколько не смутил. Наверное, только я чувствовал себя не в своей тарелке, отвечал невпопад, думал о своём. Очнулся только, когда Лис принялся меня тормошить, утягивая на улицу, куда все собрались смотреть салют. Дуболомы уже расставили заряды и поджигали их. И половина ночного неба расцвела праздничными огнями — золотыми россыпями, красными и синими гроздьями. Некоторые заряды рассыпались серебряной звездной пылью в морозном вышине, некоторые напоминали живописные струящиеся фонтаны. Вскоре на наши залпы стали отвечать соседи. И вот уже все небо было расцвечено яркими красками. Стоял, задрав голову и разинув рот, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Кто-то сунул мне в руку бокал с шампанским. Все начали друг друга поздравлять. Владимир Егорович чокнулся со мной бокалом и слегка приобнял за плечо. Зато Астафьев прижал так, что чуть не хрустнули ребра, счастливо заглядывая в глаза и произнося пожелания. Высвободившись наконец из медвежьей хватки, я подбежал к Лису коснулся своим бокалом его. Улыбнулся искренне в ответ на его открытую улыбку. Рядом возник разгоряченный от спиртного Игорёк. Стукнулся шампанским со мной и стал тянуться к бокалу Лиса, а потом его рука внезапно застыла:

— А нет, с бордельными шлюхами не чокаюсь.

На его губах зазмеилась самодовольная улыбка.

Лис внутренне напрягся, но тут же безразлично улыбнулся:

— Как угодно.

— Игорь, зачем ты так?

У меня в голове не укладывалось, почему Лис, который знает тысячу и один способ, как язвительно отбрить, позволяет так вести себя Игогоше.

Игоша проигнорировал мой вопрос, хотя, без сомнения, слышал его, развернулся и пошёл прочь.

— Эй, постой! — я было рванулся за ним. Не знаю, что хотел сделать с ним в тот момент, вероятно, собирался просто поговорить. Но почему-то в голове промелькнула мысль, что в нос зарядить я ему смогу — хорошая еда в достатке и регулярные занятия в тренажёрке пошли на пользу моему организму.

На плечо легла рука Лиса, сжав его, удерживая.

— Не стоит, — мягко, но в то же время требовательно произнёс он.

— Почему ты…

Он оборвал вопрос.

— Потому что это правда, малыш. Глупо на неё обижаться.

Он посмотрел в моё растерянное лицо, горько усмехнулся и побрёл в дом. А меня подхватил Владимир Егорович:

— Ну что, понравился салют? Пойдём-ка в дом, а то замёрзнешь.

В столовой все расселись на диваны и кресла. Видимо, уже объелись и не хотели, чтобы обилие еды раздражающе маячило перед сытыми глазами. Астафьев как-то хитро улыбнулся.

— Пойди, проверь, там под ёлочкой кое-что для тебя есть.

Под пушистыми зелёными ветвями, что-то призывно сверкало золотом обёртки. Вытащил огромную прямоугольную коробку и неуверенно посмотрел на Астафьева. Он кивнул ободряюще:

— Ну же, открывай. Мы с Владимиром Егоровичем выбирали. На уши всех поставили.

Разместив подарок на свободном кофейном столике, начал осторожно разрывать шуршащую бумагу. Под ней оказался короб без каких-либо опознавательных знаков. Астафьев смотрел на меня с восторженным предвкушением, будто не он дарит, а ему сделали сюрприз. Повозившись со скотчем и открыв крышку, я ахнул от удивления и принялся перебирать настоящие сокровища: сухая пастель, профессиональные акварельные и цветные карандаши от Faber Castell, подарочный набор водорастворимых карандашей Derwent Inktense, художественный набор масляных красок LEFRANC&BOURGEOIS в деревянном кейсе, несколько альбомов для масла и пастели. Всё это стоило баснословно дорого, я даже боялся прикинуть сколько. Я счастливо улыбался, прижимал к себе то одно, то другое, шептал беспрестанно слова благодарности. А Астафьев словно чего ждал. Вид у него был слегка разочарованный. Я оглянулся на Лиса и столкнулся с его тяжёлым, мрачным взглядом, от которого кольнуло между рёбрами.

— Можно, я уже спать? — решил сбежать от всех сразу, от излишнего внимания к своей персоне.

— Конечно, Олежка. Смотри, на лестнице не споткнись с такой тяжестью. Может, тебе помочь? — проявил заботу Виктор.

— Нет. Спасибо. Справлюсь.

В комнате увалился на кровать, не расправляя. Спать не хотелось. В голову лезли мысли о Лисе. Почему этот идиот назвал его бордельной шлюхой, а Лис с этим согласился? В дверь тихо поскреблись, и тут же она приоткрылась. Я даже не успел притвориться спящим. Лис мягко прокрался к кровати.

— Что, решил свалить по-быстрому? — спросил, вертя в руках какую-то книжку.

— Спать захотел, — шёпотом ответил я.

— А что не спишь?

— Перехотел.

— А я тебе подарок принёс. Вряд ли, конечно, тебе понравится после такого, — он мотнул головой в сторону коробки на столе и присел на край кровати. — Я с Олесей разговаривал. О тебе. Она сказала, что нужно все записывать — плохие воспоминания, эмоции, мысли. Чтобы ты мог освободиться от них, не копить в себе. В общем, держи. Я подумал, что пригодится.

Он протянул мне записную книжку в чёрном кожаном переплёте.

— Я хочу, чтобы ты записывал хорошие моменты. О них нужно помнить.

Отдав книжку, он поднялся и направился к двери. Порывисто подскочив, я догнал его, неловко обнял за плечи и сказал:

— Спасибо.