В дом Астафьева я возвращался вместе с Ниной спустя две недели после нашего разговора. Я сидел на переднем сидении ее опеля. На заднем лежал ворох рисунков, которые накануне мы с Дашей отклеивали от стен и шкафа. Милая Даша прибежала на работу не в свою смену, чтобы проводить меня. Вера Семёновна помогла донести сумки, потом по-медвежьи прижала к своему мягкому телу. После того, как Вера Семёновна неохотно выпустила меня из своей хватки, Даша подошла ко мне, стараясь не расплакаться:
- Вот кому теперь я буду всё рассказывать?
- Не переживай. Найдёшь какого-нибудь блаженного. И желательно в бессознательном состоянии, чтоб уж точно не сбежал от тебя.
- Ну ты… - она не договорила и бросилась мне на шею, шмыгая носом в воротник моей куртки. А потом смотрела вслед удаляющейся машине.
В прошлый раз, когда я покидал дурку, я ликовал в душе. Теперь же на сердце было тяжело, словно уезжал из родного дома.
Нина смотрела на дорогу. Не хотела видеть меня. А я не хотел видеть её, потому отвернулся к окну, машинально вертя в руках ежедневник. Иногда мне казалось, что я чувствую на себе её тяжёлый взгляд, но проверять правильность своих подозрений, не собирался.
Когда шея затекла, пришлось сменить положение. Нина попадала в поле зрения, поэтому я открыл ежедневник и уткнулся в него. И надо же, открылась именно та страница, что я перечитывал, наверное, сотню раз. Идеальный почерк, ровные строчки. Настолько ровные, что не скажешь, что писались самоубийцей. Я помнил их наизусть, и теперь они звучали во мне его голосом.
«Знаю, ты будешь злиться на меня и придумывать разную чушь. Ты ещё тот дурак, и ничего толкового в твою голову прийти не может, но, что бы ты там себе ни напридумывал, это не так.
Я тебе обещал, что всегда буду с тобой? Так вот я тебя не обманывал. Ты будешь чувствовать моё присутствие постоянно. Звучит, как наркоманский бред, но я в это верю, ведь ты - самое лучшее в моей жизни.
Помнишь о солнце, которое я тебе подарил? Пусть оно согревает тебя, а потом ты согреешь им своего человека. Только Своего! Я очень хочу, чтобы такой человек появился. Должен же хоть кто-то периодически вправлять тебе мозги.
А ещё я хочу, чтоб ты выбрался из клетки. Выход есть всегда, только нужно найти. Если будет слишком тяжело, помни: невозможно падать бесконечно, ты либо разбиваешься, либо учишься летать. Ты сильнее меня - справишься. В тебе я уверен.
Не скучай по мне, малыш. И прости меня».
Сердце снова наполнилось отравляющей горечью. Я не мог простить ему его слабости. Если бы он подождал. Если бы Нина приехала раньше. Если бы…
Строчки перед глазами поплыли. Я сморгнул подступившие слёзы. Не хватало ещё рыдать перед Ниной. Когда машина притормозила у ворот Астафьевского дома, ожидая, пока они приветливо распахнутся, я уже полностью взял себя в руки.
- Олег, пока это единственно возможный вариант. Серьёзно.
- И зачем вы мне это говорите? – рука застыла на дверной ручке.
Я повернулся к Нине. Это была уже не та растерянная женщина, что навещала меня в больнице. Это была прежняя Нина – строгая, уверенная, далёкая.
- Чтобы ты знал.
- Да вы и так мне в прошлый раз всё разжевали. Я помню.
Я вышел, хлопнув дверью сильнее, чем требовалось. Остановился у крыльца. Дом смотрел на меня всеми окнами фасада, как старый знакомый, не слишком обрадованный встрече. Я бы тоже отдал всё, чтобы с ним не встречаться. Только отдавать мне было нечего, разве что жизнь осталась. Да и то она мне не принадлежала. Нина мягко взяла меня под локоть. Я демонстративно дёрнул рукой. Нашлась мне группа поддержки!
В холле было пусто. Ни шариков, ни плакатов в честь выписки. Ни выстроившейся для приветствия прислуги, ни, собственно, хозяина.
- Ты голоден? Давай пока чаю попьём. Я с утра не ела ничего.
- Мне сделать вид, что у меня есть выбор?
- Перестань, прошу тебя! – Нина порывисто схватила меня за плечи и уставилась на меня сверкающими глазищами.
- А то что? Отправите меня назад, только в пакете из-под мусора и по частям?
- Не говори ерунды. И не расстраивай Витю, прошу, он очень болен.
- Так, может, и не нужно рисковать? Мало ли.
- Чего ты добиваешься?
- Не знаю.
- Олег, - она судорожно вздохнула. – Дай дожить человеку спокойно. Он очень изменился, многое осознал.
Всего-то нужно было для этого кому-то умереть.
- Как скажете, Нина. Как скажете.
Нина ничего не ответила, зашагала в сторону кухни, а я поплелся следом. Уселся на табуретку, наблюдая, как она ставит чайник, готовит кружки. Лицо её застыло безэмоциональной маской, но резкие движения выдавали её нервозность. Молча она поставила передо мной чашку с чаем и придвинула сахарницу. Я нарочито медленно потянулся к сахарнице, не спеша отмерил три ложки сахара с горкой и начал лениво помешивать чай, посматривая на Нину. Сердце же в это время колотилось в груди, гулко ухая о ребра. Я боялся увидеть его.
По всем законам жанра он появился именно тогда, когда я отхлёбывал чай. Я обжёг язык. Рука дёрнулась, и я чудом не пролил кипяток. Мне удалось почти аккуратно поставить чашку на блюдце. Но руки пришлось спрятать под стол – кисти дрожали.
Астафьев привычно уселся на своё место. Меня поразило его лицо: землистое, обрюзгшее, с запавшими щеками, покрытыми седой щетиной, и тёмными провалами под глазами. Он поправил растянутые рукава домашнего свитера, давно просящегося на помойку, посмотрел на меня и натянуто улыбнулся:
- С возвращением домой!
Казалось, он тоже испытывает неловкость. Нина вскочила и стала готовить чай для брата.
- Спасибо, - тихо ответил я, незаметно разминая ладони, чтобы унять дрожь. Хорошо, что голос не выдал моего состояния.
- Мы все тебя очень ждали и скучали по тебе.
- Спасибо.
На взаимность он мог не рассчитывать.
Дальше Нина и Астафьев обсуждали какие-то свои вопросы и не обращали на меня никакого внимания. Это было гораздо лучше, чем если бы мне пришлось поддерживать разговор, и лучше неловкого натянутого молчания.
После семейных посиделок на кухне, меня проводили в мою комнату.
- Может, лучше в комнату для гостей? – осторожно уточнил Астафьев.
- Я соскучился по своей.
Это было довольно опрометчиво. Как только я оказался в комнате, навалилась слабость. Ноги отказывались слушаться. Взгляд застыл на ручке двери в ванную. Пальцы потянулись к ней сами, а в груди похолодело от мысли, что сейчас я увижу ванну, наполненную до краёв багровой водой, а в ней бледное тело. Раз. Два. Три. Дверь распахнулась, ударившись об ограничитель. И ничего. Ослепительно белая ванна. Чистая плитка на полу. Будто ничего никогда и не было. Только ежедневник, зажатый в руке, да кипа рисунков на моей дорожной сумке, оставленной кем-то недалеко от входа, напоминали мне о реальности происшедшего. С облегчением закрыл дверь и улегся на кровать, прижимая к себе ежедневник. К глазам подступали слёзы, и я уткнулся лицом в подушку. Пока я спал, он писал свои последние строчки. Он резал вены. Он умирал. А я спал. Если бы я не уснул, он был бы жив. Я уже не пытался сдерживать всхлипы. Через какое-то время у меня получилось уснуть.
Проснулся от того, что солнце светило в глаза. Я приоткрыл их, щурясь. И увидел на подушке золотистую голову Лиса. Он лениво зевнул и улыбнулся:
- Доброе утро, малыш.
Я смотрел недоверчиво, как лучи солнца, беспрепятственно проникают через незашторенное окно и путаются в его волосах, высветляют его по-девчоночьи пушистые ресницы. На миг показалось, что все, что случилось, всего лишь страшный сон. Несмело потянулся рукой к его щеке. Он отстранился:
- Нет, малыш, не надо ничего портить.
Рука на миг застыла, но я не смог сдержать порыв дотронуться до него. Пальцы прошли насквозь.
Лис кривовато усмехнулся:
- А я предупреждал.
- Ты призрак?
Неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника.
Он закашлялся.
- Ты и раньше не шибко умный был, а теперь так вообще. Ну же, подумай хоть немного.
Я пожал плечами. Лис закатил глаза:
- Ума нет, хотя бы «загугли».
Я нехотя поднялся с кровати и пошёл за смартфоном, долго копался в сумке, перекладывая вещи, пытался его отыскать. Наконец я нашёл его в одном из многочисленных внутренних карманов. Экран неприветливо чернел, пришлось искать зарядку. Вдруг собственные действия показались до невозможности глупыми. Я покосился на кровать. Лис всё ещё лежал на ней, подперев голову ладонью, и смотрел на меня. Я вставил штекер зарядки в разъем смартфона, воткнул ее в ближайшую к кровати розетку. Длины шнура как раз хватало, чтобы я смог спокойно завалиться на кровать.
- Подвинься, - буркнул Лису. Он послушался.
Экран ожил, поздоровался со мной белой нерусской надписью и на голубоватом фоне засветились иконки приложений.
- Что искать? – я посмотрел на Лиса.
- Откуда я знаю, что тебе мозгоправы диагностировали? Тебе виднее.
- Там много чего было.
Подумал и в строку поиска вбил «шизофрения».
- О, даже так! – Лис заглянул через мою руку. – Боже, с кем я общаюсь!
Проигнорировав его замечание, я кликнул по одной из надписей, и начал читать вслух, чтоб Лис тоже слышал:
- Шизофрения (от др.-греч. фиг знает, что написано — раскалываю и фиг знает, что написано — ум, рассудок), ранее лат. деменция что-то там не по-русски («преждевременное слабоумие») — полиморфное психическое расстройство или группа психических расстройств, связанное с распадом процессов мышления и эмоциональных реакций. Шизофренические расстройства в целом отличаются характерными фундаментальными расстройствами мышления и восприятия, а также неадекватным или сниженным аффектом.
- Я не могу это читать, вообще ничего непонятно.
Лис кивнул головой:
- Согласен. Непонятно. Ищи, что попроще.
Через десяток таких же заумных медицинских статей мне наконец-то попалась статейка с веселым фоном, выделенными жирным шрифтом главными мыслями и написанная простым русским языком. Прокашлявшись, я продекламировал:
- Достоверно о причинах возникновения шизофрении до сих пор толком ничего не известно. Психиатры говорят, что чаще всего во всем виновата генетика, помноженная на стресс.
- Вот, - Лис многозначительно поднял вверх указательный палец. – Насчёт твоей генетики, ничего не знаю, но жизнь твоя – сплошной стресс. Как там говорят, все болезни от стресса?
- От нервов. Не перебивай, - отмахнулся от него и продолжил чтение. - Начальные признаки шизофрении трудно заметить. Но чаще всего происходит следующее. Человек замыкается в себе, избегает общения с людьми. Он плохо идет на контакт и теряет интерес ко всему, что раньше приносило радость. Человек может проявлять неадекватные эмоции: например, самый невинный вопрос вызывает у него раздражение и агрессию.
- Это всё точно про тебя.
- Да ты заткнёшься или нет? Достал перебивать!
- Раздражение и агрессия, - Лис цокнул языком. - О чём и речь.
- Знаешь, пока ты не умер, ты был гораздо приятнее.
- А вот сейчас немного обидно стало, - Лис невесело усмехнулся.
- Ладно, прости. Слушай дальше. Симптомы большого круга. Галлюцинации слуховые (реже зрительные). Человек может как понимать, что голоса в голове ему только чудятся, так и считать, что разговаривает с невидимым собеседником. Некоторым пациентам кажется, что их навещают умершие родственники или знаменитости. Они слышат музыку или странные звуки. Особенно часто галлюцинации возникают тогда, когда человек находится в одиночестве.
- О, тебе не кажется, что это наш случай? – обрадовался Лис.
- Ну капец, у меня ремиссия вообще-то.
- Видимо, уже нет. Продолжай, интересно же, что от тебя можно ожидать.
- Бред воздействия. Человек убежден в том, что им кто-то или что-то управляет. Он может рассказывать окружающим, что его загипнотизировали, запрограммировали или специально воздействовали какими-то лучами. Лучами! Реально бред! У меня такого точно нет. Едем дальше. Бредовые идеи. Шизофреник искренне верит в свою великую миссию. Он должен раскрыть масонский заговор, спасти мир от инопланетян, расшифровать послания неведомых цивилизаций, изобрести машину времени. Что?!
Лис заливисто рассмеялся:
- Ты только заранее предупреди меня, чтоб я успел свалить. Я в таком участвовать не буду. Даже с тобой за компанию.
- Куда ты денешься? Ты же галлюцинация. Вон, список целый – выбирай не хочу. Так, масоны… Понятия не имею, кто это. Вычёркиваем. Остаются инопланетяне, цивилизации и машина времени. Какая миссия круче?
- Эй, малыш, не пугай меня. Смотри лучше сюда, он ткнул пальцем в строчки внизу экрана. Истинный шизофреник абсолютно уверен в том, что здоров. Ты здоров?
- Нет.
- Значит, ты здоров! А тебя окружают уверенные в своём здоровье шизофреники.
- На твоём месте я не доверял бы этой статье. Как для дебилов написана.
- Та заумная, эта для дебилов. Тебе не угодишь, - хмыкнул Лис.
Я взглянул на время. Девять утра. Я проспал почти сутки.
- Я завтракать, - бросил Лису и поднялся с кровати. Он не пошевелился. Интересно, когда я вернусь, останется ли он здесь. Хотелось бы, чтобы не исчез. Лучше я буду сумасшедшим, но с ним, чем здоровым, зная, что больше его никогда не увижу.
В кухне никого не было. Я набрал в чайник воду и полез в холодильник за чем-нибудь съестным. Есть хотелось безумно. Вытащил контейнер с отбивными, снял крышку и поставил в микроволновку. Когда она пиликнула, возвестив о том, что справилась с задачей, обжигаясь достал из неё посудину и поставил на стол. Вздрогнул, увидев Лиса, сидящим на стуле.
- Быстро ты.
- Делов-то! Я всегда рядом. В твоей голове.
- Навсегда?
- Не знаю. Всё зависит от тебя, - он улыбнулся своей особенной улыбкой.
Я взял машинально две чашки, наполнил их кипятком и бросил в каждую по чайному пакетику. Одну поставил перед Лисом, и потянулся к ящику со столовыми приборами. Достал вилки и ножи.
Потом одумался, взял приборы только себе и уселся рядом с Лисом. Он сидел, обхватив чашку обеими руками, лицо мрачнело на глазах.
- Прости. За чай.
- Ты бы не разговаривал со мной. Услышат – упекут в дурку.
И только я хотел ответить, что мне плевать, как он предостерегающе приложил указательный палец к губам.
В кухню вошёл Астафьев и тяжело опустился на стул, на котором за секунду до этого сидел Лис.
- Проснулся? Мы вчера не стали тебя будить. Ты так крепко спал. Сон лечит. Долго спишь – значит, столько организм требует. Кушаешь? Молодец! А чай кому? – указал взглядом на чашку перед собой.
- Вам, - ответил после недолгой паузы.
Лис стоял у окна и смеялся.