Клетка

Глава 23. Дурной сон

Неделя пролетела незаметно. До приезда Астафьева оставалось столько же. Я был готов молиться, чтобы переговоры затянулись, чтобы была нелетная погода, чтобы он никогда не возвращался.

Мы постоянно целовались с Лисом, будто сошедшие с ума. И не только целовались. Мы использовали время по полной, не отвлекаясь на всякие мелочи. Когда осознаешь конечность времени, начинаешь его ценить.

Лис перетянул музыкальный центр на кухню. Так что мы теперь готовили и ели под музыку. Не знаю, чем ему нравился транс. Под наркотой он звучал интересно, а так хрень хренью. Делаю вид, что нравится, лишь бы не обижать его.

Лис решил печь оладьи. Их я тоже не особо любил. Но поддержал идею. Пританцовывая, он доставал из шкафчиков всё необходимое: чашку, муку, весёлку, венчик, сахар, соль. Из холодильника — кефир и яйца. При этом он умудрялся изгибаться в странных позах, хитро посматривая на меня. Прикалывался, как хотел. Я красноречиво закатывал к потолку глаза.

В пиалу поочередно упали два яйца и несколько крошечных кусочков скорлупы. Лис принялся их вылавливать вилкой, посмеиваясь.

— А ты точно умеешь готовить оладьи?

— Сомневаешься? Зря! Я и тебя сейчас научу. Бери сито. Будешь просеивать муку.

— Кто меня за язык тянул?

Старательно изображая недовольство поручением, я положил сито в большую чашку и потянулся за пакетом с мукой. Бухнул муку в сито и принялся им трясти, не имея ни малейшего понятия, как это делается. Скорее всего, чашка была слишком мала, иначе чем объяснить то, что мука покрыла тонким слоем стол вокруг неё. Лис покачал головой:

— Это делается совсем не так.

Подошёл сзади вплотную, обхватил сито поверх моих ладоней и стал направлять мои движения.

— Вот так. Медленнее. Нежнее. И мимо ничего не сыпется.

Руки оказались на моих плечах. Шею щекотало его дыхание. Потом её коснулись губы. Язык прошёлся по чувствительной зоне за ухом. Я дёрнулся. Сито тоже. И стол, и пол запорошила мука. Я рассмеялся.

Музыка замолкла. Лис оглянулся, и я почувствовал, как напряглось, закаменело его тело. Я тоже повернулся. Сито выпало из рук на пол, осыпая ноги мукой.

— И что за блядство здесь происходит?

Громко, грозно прозвучал голос Астафьева. Воздух мгновенно сгустился, стало трудно дышать. Астафьеву, видимо, тоже. Дёрганым жестом он ослабил галстук. Смотрел зло. Желваки на скулах ходили.

— Здравствуйте, — промямлил я.

— И давно ты за моей спиной крутишь шашни с этой шлюхой? Я для тебя и то, и сё, а ты, значит, вот так.

Я молчал, предчувствуя страшное.

— Руки убери. Не смей его трогать. Тварь! Пригрел на свою голову.

Лис медленно убрал руки с моих плеч.

— Подойди ко мне. Живо!

Я не понял, кому адресовалась реплика, но Лис сделал несколько шагов вперёд. Долго, наверное, с минуту, Астафьев, презрительно скривив губу, всматривался в лицо Лиса. Потом ударил кулаком в голову. Лис пошатнулся. Следующий удар пришёлся в живот. Лис согнулся пополам. Удар по лопаткам уложил Лиса на пол. Дальше Астафьев беспорядочно пинал Лиса ногами. Всё произошло слишком быстро. Но мне казалось, что время застыло. Что я слишком долго пытался совладать с шоком. И только когда Лис оказался на полу, я прыгнул на спину Астафьеву, пытаясь остановить его. Он развернулся и заехал мне локтем в бок так резко, что я, падая, ударился головой об угол стола. Боли почти не чувствовал, только странную слабость. Оказавшись на полу, я не оставил попыток помешать этому монстру, схватился мёртвой хваткой за его ногу, повис на ней. Только не позволить ему бить Лиса. Защитить хотя бы таким глупым способом.

При этом я умолял Астафьева, упрашивал прекратить, всхлипывал и, кажется, плакал. Он был глух и пытался скинуть меня, дёргая ногой.

— Вова! Вова! — заорал он.

Когда появился Вронский, Астафьев продолжил кричать:

— Вова, твою мать! Пристрели их нахер!

Вронский широким шагом подошёл к нам. Сейчас в упор. И всё. Интересно, кого сначала. Но Вронский стрелять не стал. Оттащил Астафьева, заломив ему руки. Игнорируя отборную ругань и угрозы уволить, вызвал по рации охрану.

Я подполз ближе к неподвижному Лису. Обнял его.

Астафьев смотрел на мои действия, тяжело дыша. Лицо его было красным с проступившим потом.

— Запереть их. В комнату, — прохрипел он. — Завтра одного в бордель, а второго в дурку.

Ребята Вронского подхватили нас, волоком дотащили до моей комнаты. Затолкали в дверь. И заперли.

Голова кружилась, комната немного плыла. Я склонился над Лисом, боясь худшего. Он лежал на полу, скрючившись, в той позе, в какой его оставил охранник. Не двигался. Выглядел жутко. Правый глаз заплыл. Вокруг налился багровый здоровый синяк, затрагивая часть лба и верх щеки. Разбитая губа припухла и кровила. Футболка задралась, обнажив крупные синие пятна на белой коже. Здоровый глаз застыл и смотрел безучастно. Только по тому, что его длинные ресницы периодически смыкались и размыкались, было понятно, что он в сознании.

— Эй, — я слегка дотронулся до плеча. — Пойдем, приляжешь.

Он не пошевелился, лишь губы едва заметно двинулись:

— Зачем? Всё кончено.

— Хотя бы затем, что думать об этом в кровати гораздо приятнее.

— Дурак! — он попытался улыбнуться, вышло страшно.

Я протянул руку, и он после колебаний принял её. Пошатываясь, мы доковыляли до кровати. Я помог Лису прилечь, а сам уселся на пол, откинув голову на матрас.

— На окне решётки. Выбраться не получится, — задумчиво произнёс сам себе.

— Опять строишь планы? Стратег хренов! — сдавленно хохотнул Лис и тут же тихо простонал.

— Живот болит, — пожаловался, а потом тихо добавил: — Чего ты там уселся? Иди ко мне, я подвинусь.

Догадывался, что мой благородный порыв уступить в его пользование кровать не будет оценен, но перечить не стал и лёг рядом.

— Давай я смочу полотенце холодной водой. Так будет легче.

Он покачал головой:

— Не надо. Не нравлюсь таким?

— Нет. Синяки тебе шарма не добавляют. Выглядишь мерзко.

— Тебе тоже досталось от него, — легко прикоснулся пальцами к виску, и я тут же шикнул от боли.

— От стола, если быть точным, — хмыкнул я.

— Ты зачем вообще полез? — в его глухом голосе послышались строгие нотки.

— По-твоему я должен был смотреть, как он тебя убивает?

— Смотреть было не обязательно. Мог бы отвернуться. Но надо было стоять и не вмешиваться. Надо было.

— Надо было зарубить его топориком для мяса! Как я не додумался?

— И хорошо, что не додумался! — символично постучал меня по лбу кулаком Лис.

— Жаль, я не Глеб. А то бы навалял ему, как следует!

— Кто такой Глеб? Расскажи.

Мне показалось, что он просто хочет замять тему с Астафьевым, отвлечься от своих мыслей. И я рассказал и про Глеба, и про Настю, и про родителей, и про бабушку, и про то, что произошло в тот вечер в подвале. Лис слушал внимательно, иногда задавал вопросы. Выражение его лица менялось, иногда мрачнело, иногда застывало. Его ладонь лежала поверх моей руки. Может, поэтому рассказывать было относительно легко.

— А ты… Ты расскажешь мне о себе?

— Тебе правда это интересно?

— Правда, — жёстко ответил я.

— Ну слушай, — смирился он, видимо осознав, что после того, что я выложил отказываться будет слишком некрасиво. — Когда-то давно, в другой жизни у меня была семья. Настоящая, любящая. А потом её не стало. Мне тогда было четырнадцать. Он ехали забирать меня из лагеря на своей машине. На серпантине водитель фуры не справился с управлением, её занесло. Наша машина сорвалась в обрыв. Никто не выжил. Ни мама, ни папа, ни братишка. Бабушек-дедушек у меня не было, а у остальных родственников хватало своих проблем. Так я оказался в детдоме. Сначала было трудно, потом как-то втянулся. А когда до выпуска оставалась пара месяцев, приехали люди. Обычные люди. Ничего особенного, ничего странного. Люди, как люди. Предложили в качестве спонсорской помощи горящие путевки в санаторий в Анапу. Автобус сразу организовали. Вот только везти они планировали лишь пятнадцать выпускников. Воспитатель торжественно зачитывала в актовом зале фамилии счастливчиков. Вызывала по одному на сцену, и мы стояли, как придурки, слушая жидкие неискренние аплодисменты и завистливые шепотки тех, кому не повезло. Отобрали девять парней и пять девчонок. Дали полчаса на сборы. Несколько человек и я в их числе не хотели ехать, но кому было интересно наше мнение. А потом нас проводили к автобусу, и мы поехали. Вот только за пределы города так и не выехали. Автобус остановился у забора в три твоих роста. А за забором оказался настоящий ад.

Лис замолчал, прикрыв здоровый глаз. Сглотнул. Сердце моё тревожно замерло.

— Двоих не особо понятливых убрали в первые сутки. Показательно, на глазах у остальных, чтоб не рыпались. Месяца через два куда-то увезли Светку и Ирку. Больше я их не видел. Дэн умер от травм примерно в то же время. Умный бесконфликтный тихоня, распланировавший жизнь на десять лет вперёд, закончил её в борделе. Я не знаю, что с ним делали, но я слышал его вопли и случайно увидел его тело. После этого я подсел на герыч. Вернее, мне помогли подсесть. Я не знаю, смог ли бы выжить без этого. Каждый из нас выживал, как мог. Нас переломали и переплавили, а потом собрали заново по своему вкусу. Мы перестали быть теми, кем попали сюда. Прежних нас больше не было. Я сдружился с Максом, с которым в детдоме был в вечных контрах. На самом деле, он был не таким уродом, как я о нём раньше думал. Был… Умер от передоза незадолго до того, как Астафьев выкупил меня. После года ада.

Я смотрел на него, как на бога, как на спасителя. Лучше выполнять все желания одного, чем находиться в вечном страхе, от мысли, что принесёт с собой следующий день. Новый день — новые монстры, разные внешне, но с одинаково гнилым нутром. Среди них попадались те ещё извращенцы, — уголок рта Лиса нервно дёрнулся, он помолчал, а потом добавил с едкой горечью: — А для него я остался просто шлюхой, симпатичной, безотказной и безмозглой.

Вот уж правда, всё относительно. То, что пережил я, не было столь ужасающим, как-то, что пришлось испытать Лису. Во время его рассказа, сердце заполняла боль, а теперь казалось, что ещё немного и его разорвёт. Я спрятал лицо у него на груди, чтобы он не увидел увлажнившихся глаз. Обнял его.

— Ты не шлюха. Ты самый лучший. Для меня.

Он не ответил, запустил пальцы в мои волосы, перебирая прядки.

— Если Астафьев выполнит угрозу, это ничего не изменит. Как только меня выпишут, я найду тебя. Я продам катер. Деньги будут. Я вытащу тебя. Ты только дождись меня. Обещаешь?

— Хорошо, малыш, — он дотронулся губами до макушки. — Так и сделаем.

Так мы лежали долго: я — обдумывая, что можно сделать в сложившейся ситуации, он — поглаживая меня по голове и спине.

Потом он осторожно отстранил меня. Поднялся с кровати, похлопал себя по карманам серых домащних брюк. Улыбнулся. Достал из кармана пакетик. Раскатал дорожку прямо на столе. Втянул в ноздрю порошок.

— Остальное в моей комнате. Ломка начнётся часа через четыре, — безэмоционально сказал он, садясь на кровать. Просто констатировал факт.

Я содрогнулся внутренне, вспомнив, что происходило с Лисом во время ломки. Неизвестно, когда за нами соизволят прийти. А у меня даже ничего из моих лекарств не осталось. Помочь ему я ничем не смогу.

— Зато у нас есть целых четыре часа. Без боли и сожалений, — приобнял меня Лис. — Не грузись.

Почему-то у меня было такое ощущение, что что-то я упустил. Где-то глубоко в душе теплилась надежда, что всё можно исправить. Что выход есть, только вот я никак не могу до него додуматься.

Лис откинулся на подушку, прикрыл глаз. Через несколько секунд притянул меня к себе. Я никак не мог устроиться, вертелся, пытаясь ухватиться за мысль, которая станет для нас спасительной. Потом подскочил. Подбежал к подоконнику, где валялся мой телефон. Нина! Она ведь сама предлагала мне помощь. Видимо, знала, что от брата можно ожидать чего угодно. Я нашёл её имя в коротком списке контактов и нажал на кнопку вызова. Гудки тянулись бесконечно долго. Я набирал снова и снова и с надеждой слушал длинные гудки. Трубку Нина так и не подняла. Оставалось надеяться, что она просто не слышала и перезвонит.

Я вернулся к Лису, захватив телефон с собой.

— Кому ты звонил? — лениво спросил Лис.

— Нине.

— Вот как. А я думал в службу спасения.

— А что так можно? Диктуй номер, — я приготовился набирать

— Пошутил я. Угомонись уже. Просто полежи рядом. И по возможности не крутись. Нервируешь.

Привычной волной всколыхнулась обида и тут же спала. Не известно, поможет ли Нина. Может ей на самом деле просто на меня наплевать. Нельзя тратить время на глупые обиды, особенно, когда его так мало осталось, а дальше ждёт неизвестность.

— Угомонился, — я улёгся спиной к нему, вжавшись в его живот. Не хотел видеть изуродованное лицо.

Лис привычно обнял меня. Уткнулся носом в мои волосы. Мог бы поспорить, что он сейчас улыбался.

Согреваемый теплом его тела, выхватил краем уплывающего сознания, что вот-вот усну.

— Ты только не оставляй меня никогда, — пробормотал едва различимо.

— Я всегда буду с тобой. Всегда, — услышал ответ и провалился в сон.

Я оказался посреди заснеженной равнины. Куда только ни доставал взгляд, всё было скрыто белым покровом. Лишь вдали зеленела кромка хвойного леса. Тихо падали с низкого неба пушистые хлопья. Было светло и тепло. А я стоял совершенно потерянный, не зная куда идти. Вдруг впереди мелькнула, как огонёк, рыжая тень. Исчезла и появилась рядом, поднимая в воздух снег большим пушистым хвостом. Лисичка. Крупная, золотисто-рыжая. Когда я встретился взглядом с её янтарно-медовыми глазами, я понял, что это не лиса, а лис. Зверь меня не боялся. Смотрел, не отрывая глаз. Подошёл близко-близко, на расстояние вытянутой руки, и ждал чего-то. Я наклонился и потрепал его по рыжей пушистой морде. А он лизнул мою руку горячим языком. И пошёл прочь. Остановился, оглянулся, посмотрел на меня долгим взглядом и, больше не останавливаясь, двинулся к лесу. И тут я ощутил, что теряю что-то, не знаю что, но что-то очень важное. Стало вдруг холодно и неуютно. Пусто. Я поднял руки, чтобы обхватить плечи в попытке согреться, но мельком заметил, что с ними что-то не так. Я посмотрел на ладони. Они были красными. От крови. Сначала кровь капала с них робкими каплями, а потом полилась потоком, осыпась на снег алыми лепестками мака. Красное на белом. Снова. Лепестки покрывают белый саван пышным покровом. Вот они мне по колено. Теперь по пояс. Они сыпятся и сыпятся, кружась в морозном воздухе. А я не могу проснуться, как ни стараюсь. Сон не хотел отпускать меня.

Когда мне удалось разомкнуть глаза, еще какое-то время я лежал в оцепенении. Так иногда бывает — мозг уже проснулся, а тело ещё спит и не отзывается на сигналы мозга. Мне было холодно, будто со всех сторон меня обложили пакетами со льдом. Почему-то с ужасом ощутил, что Лиса на кровати нет. Как он умудрился встать, что я ничего не почувствовал? Неужели спал настолько крепко? В комнате Лиса тоже не было. Не могли же его уже забрать. Внутри болезненно зацарапалась необъяснимая тревога. Подскочив, я метнулся в единственное возможное место, где он мог находиться. Постучал в дверь. Ответом была пугающая тишина. Я потянул за ручку. Дверь подалась.

И тут пространство схлопнулось. Я словно снова оказался в своём сне, потеряв связь с реальностью. Стены покачнулись, и я ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. В ванной наполненной багровой водой лежал бледный неподвижный Лис. На руках я увидел порезы. На кафеле заметил осколки разбитого зеркала. Сердце мучительно замерло. Я бросился к ванне. Ощутил рукой холод воды. Значит, давно. Он не мог так поступить, просто не мог. Не совсем понимая, что делаю, стал вытаскивать Лиса из ванны. Он упрямо соскальзывал назад, но наконец у меня получилось вытащить его на пол. Я прислонился ухом к его груди. Сердце молчало.

— Трепло! Говорил, что будешь со мной, а сам… — по щекам потекли злые слёзы. — Ненавижу тебя! Ненавижу!

Ударил его ладонью по груди. Ещё раз. И ещё. С глупой надеждой, что вот сейчас он откроет глаза и посмотрит на меня, отругает, ударит в ответ. Но лицо застыло безмятежной маской. Я не верил.

— Ну давай! Вставай! Не притворяйся! Обещал же. Я от тебя всё равно не отстану. Не отпущу, — кричал на него, но он делал вид, что не слышит.

Вспомнил, как Лис делал искусственное дыхание Игогоше. Надавил руками на грудную клетку. Выдохнул воздух в его приоткрытые губы. Снова и снова. Руки выламывало от боли, но я продолжал, отказываясь верить в бесполезность своих действий. Пока не рухнул без сил на его грудь. Обнял. Он был холодным. Дотянулся до стеллажа, стащил большое махровое полотенце и укрыл его, чтоб не мёрз. Снова устроился на нём поудобнее. Прижался крепко-крепко. Собирался уснуть. Но в ушах стоял чей-то противный вой. А потом я понял чей. И всё. Тьма.