Не доверяя даже сердцу

Глава 38 Он не заслуживает быть твоим отцом

Закончив ужин и взяв бокал с вином в руки, я подхожу к дивану, где вальяжно расположился Майкл. Одним движением он притягивает меня к себе на колени, чуть не разлив вино, которое еще осталось в бокале. Я смеюсь и, прижавшись к нему, не желаю, чтобы этот вечер заканчивался. Джорджи мирно спит, а Ана в последнее время часто пропадает по вечерам. Я почти её не вижу, но пока она явно не готова что-то мне рассказать, и я не давлю на неё.

— Всё хорошо? — Майкл внимательно изучает моё задумчивое лицо.

— Мг, просто трудный день, — я делаю глоток вина. — Немного устала.

— Представляю, — понимающе кивает он. — Пойдём тогда в постель?

— Мне нужно в душ.

— Составить тебе компанию? — хитро улыбается Майкл.

— Не сегодня, — качаю головой. — Прости, но мне нужно немного побыть одной, всё обдумать.

— Точно всё в порядке?

— Да, не переживай. Правда, просто трудный день. Нужно расслабиться, — я поднимаю бокал, как подтверждение своих слов.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя и всегда готов выслушать, что бы ни терзало твою умную головку, — Майкл произносит это с лёгкой улыбкой, но для меня каждый раз, как первый: сердце ёкает и замедляет пульс, останавливая движение крови по венам.

Я пристально смотрю на него и слабо киваю, чувствуя, как в груди становится тесно, словно воздух перестаёт доходить до лёгких.

— Буду ждать тебя в кровати, — добавляет он, нежно прикасаясь к моей руке, прежде чем помочь мне подняться с дивана.

Горячая вода стекает по телу, смывая дневное напряжение, но она не в силах укротить хаос мыслей, беспорядочно вихрящихся в голове. Слова юриста об отсутствии выбора бьют эхом в голове. А если он прав, и Натали не остановится? Что если её ничто не напугает? Я закрываю глаза, осознавая, как сильно устала. Горячий душ — именно то, что мне сейчас нужно. Как и два бокала вина, выпитые за ужином.

Выйдя из ванной, я замечаю, как Майкл внимательно рассматривает коробку с красками — подарок от Аны и Джорджи. Я так и не нашла времени распаковать её. Услышав мои шаги, Майкл сразу поднимает взгляд и улыбается.

— Почему ты не рисуешь? — спрашивает он с любопытством.

— Слишком много всего происходит, для этого нужно время и моральные силы, — пожимаю плечами.

— А как же вдохновение? — улыбается Майкл, подходя ближе.

— Вдохновения у меня всегда было достаточно, но порой не хватает сил взять кисть и прикоснуться к чистому холсту.

— Почему?

— Трудно объяснить, — вздыхаю я. — Творчество и музыка были связующими звеньями между мной и родителями. Без них всё это кажется неправильным. Каждый раз, когда я брала кисти, будто ждала, что папа зайдёт в комнату и спросит, что я собираюсь нарисовать. После того как их не стало, я долго не могла прикоснуться к краскам. Когда, наконец, решилась и купила материалы, думала, что готова, но, придя домой и распаковав холст, у меня случилась истерика, а потом — ещё одна… На десятый раз я переборола себя и что-то нарисовала, но уже не помню, что именно. Постепенно я вернулась к творчеству. Да, моя работа тоже считается творческой, но физически — краски и холст — это совсем другое. С ними я словно тону. Наверное, это звучит дико, — смущённо усмехаюсь.

— Вовсе нет, — Майкл подходит ближе и заключает меня в объятия. — Покажешь свои шедевры? — мягко гладя по щеке и убирая влажные пряди с моего лица, спрашивает он.

— Громко сказано — шедевры, — улыбаюсь, рассматривая красивые черты лица Майкла. — На самом деле, я оставила много картин у друга, у которого снимала квартиру. Обещала, что как только освоюсь, все заберу, но пока не было времени. У нас с Джорджи было всего три чемодана, и картины явно не были в списке самого необходимого.

— Совсем ни одной не осталось? — Майкл кажется немного огорчённым.

— Одну я всё-таки забрала. Не смогла с ней расстаться.

— Покажешь?

— Не знаю… Я практически никому не показываю свои работы, — смущённо утыкаюсь лбом в его грудь, пряча взгляд. Серьёзно? Я стесняюсь показать ему свою картину?

— Пожалуйста, — тихо просит он.

Молча отстраняюсь и иду к шкафу, где спрятала единственный холст, который привезла с собой. Открыв дверцу, на мгновение колеблюсь, но, тяжело вздохнув, тянусь в самый дальний угол и достаю картину, а точнее, портрет.

— Я не профессионал, просто рисую то, что вдохновляет, — говорю, прижимая холст к груди и не решаясь повернуть его к Майклу.

— А я не художественный критик, — с улыбкой говорит он, нежно накрывая мои руки своими, чтобы успокоить.

Вдох, выдох, и я поворачиваю холст лицом к Майклу.

— Ого, — произносит он, внимательно всматриваясь в изображение. — Это Джорджи?

— Да, здесь ему 2,5 года, — отвечаю тихо.

— Адель… — Майкл замолкает, подбирая слова, словно не решаясь высказать всё, что хочет.

— Не нужно, не говори. Я и не ждала, что тебе понравится, — пожимаю плечами, чувствуя, как разочарование накатывает волной.

— Что? Почему ты вечно думаешь худшее? — он нахмуривает брови и смотрит мне прямо в глаза. — Это невероятно красиво и талантливо! Ты! Невероятно! Талантлива! И тебе точно не стоит скрывать такие шедевры! — уверенно заявляет он.

— Не нужно лести.

— Это вовсе не лесть, — произносит Майкл с абсолютно серьёзным выражением лица. Его взгляд кажется мне таким искренним, что не оставляет ни единого шанса усомниться в его словах. Я чувствую, как тепло разливается по всему телу.

— Тебе правда нравится? — спрашиваю, всё ещё не веря.

— Как это может не нравиться? Я бы с удовольствием купил эту картину и повесил у себя дома.

— Ты ведь ничего не вешаешь у себя. Я помню — ни одной фотографии, ни одной картины, — говорю я, вспоминая, как удивилась, увидев его дом, в котором не осталось ни единого намёка на прошлое.

— Вот именно. Потому что никогда ничего не выглядело подходящим для моих стен. Но вот это… — его голос полон уверенности.

Без раздумий притягиваю Майкла к себе и целую так, чтобы он понял, насколько дороги для меня его слова. Но резко нас прерывает телефонный звонок. Телефон Майкла постоянно вибрирует по вечерам; рабочие вопросы, кажется, не заканчиваются даже ночью, но он никогда не ставит их в приоритет. Находясь со мной, он всегда полностью отдает свое время мне. Вытянув телефон из кармана штанов, я вижу на экране имя «Алек».

— Это мой брат, — объясняет он, хотя я не спрашивала. — Я не буду отвечать. — Почти успевает нажать на кнопку сброса вызова, но я останавливаю его.

— Поговори с братом, все хорошо.

Майкл бросает на меня короткий взгляд, быстро кивает и принимает звонок.

Я решаю уйти на кухню, чтобы не мешать его личному разговору. Пока мою бокал от вина, до меня доносится громкий, напряжённый голос Майкла. Он не кричит, но явно рассержен. Я делаю несколько шагов, чтобы лучше разглядеть его лицо, и замечаю, как оно исказилось от злости. Губы сжаты в тонкую линию, скулы напряжены, а сведённые брови оставляют на лбу глубокие складки. Он то и дело потирает лоб, словно пытаясь унять головную боль. Майкл явно недоволен тем, что говорит ему брат. До моих ушей доносится:

— Я тебе уже говорил тысячу раз, что мне плевать на все это! Он не увидит меня ни на 55 лет, ни на 60, ни даже на 100!

Майкл дышит, как разъяренный бык. Вскакивая на ноги, он ходит из стороны в сторону, словно пытаясь себя успокоить.

— Мне плевать на его желания. У него было достаточно возможностей все наладить, когда я просил его об этом. Сейчас мне не интересно!

Стараясь держать себя в руках, Майкл бросает быстрый, полный заботы взгляд в сторону комнаты Джорджи. Я вижу, как он сдерживается изо всех сил, пытаясь не сорваться и не заорать в трубку.

Его лицо отражает целый спектр эмоций. Я колеблюсь: стоит ли подходить? Страх оказаться лишней в этом разговоре не отпускает, но, взвесив всё ещё раз, я всё же делаю шаг вперёд и осторожно сжимаю его ладонь. Майкл тут же переводит на меня взгляд, и в его глазах появляется мягкость.

— Алек, нам больше не о чем говорить, — отвечает Майкл, уже более спокойно прижимая меня к себе и обхватывая плечи одной рукой.

Я мягко поглаживаю его по спине и чувствую, как от моих действий его тело начинает расслабляться, словно я — его успокоительное или место силы. Подбородок Майкла укладывается мне на голову, и он целует мои волосы.

— Ладно, я подумаю, — совсем успокоившись, отвечает он и завершает вызов. Быстро кинув телефон на кровать, он поднимает мое лицо к своему за подбородок и накрывает мои губы своими.

Поцелуй наполнен нуждой. Его потребностью во мне, в моих касаниях, в моей поддержке, в моем присутствии — я ощущаю это своей кожей. Разговор вывел его из себя, затрагивая пока неизвестные мне раны на его сердце. В глазах плещется боль и злость — как свидетельство его глубоких переживаний, которые он, мой сильный мужчина, пока не смог обуздать. Я покорно открываю рот, пропуская его язык и позволяя взять все, что принадлежит ему. Отстранившись, Майкл утыкается лбом в мой и тяжело дышит со мной в унисон.

— Ты в порядке? — практически задыхаясь, спрашиваю я.

— Теперь да, — хрипло отвечает он.

— Не хочешь поделиться? — робко уточняю, осознавая, как сильно он прижимает меня к себе.

— Ты правда хочешь это слушать?

— Что угодно! Если это касается тебя, и тем более если может помочь, — отвечаю сразу, без раздумий. Это чистая правда.

Майкл крепко обхватывает меня за бёдра, легко поднимая и закидывая мои ноги себе на талию. В два шага он оказывается у кровати, осторожно опускается, скрещивая ноги, и усаживает меня сверху, не отводя взгляда. Какое-то мгновение он сидит молча, и я не решаюсь задать вопрос и прервать тишину. Он словно собирается с мыслями, глядя куда-то за мою спину, подбирая слова, с которых начать эту, явно болезненную для него, историю.

Я решаю, что мне стоит что-то сказать и поддержать его.

— Майкл, я рядом. Ты можешь поделиться, если готов. Если нет — это нормально. Кому, как не мне, знать, как трудно порой говорить о боли, которую так долго носишь внутри, — произношу я, мягко проводя ладонью по его щеке.

— Ты поделилась со мной своей жуткой болью, и ты заслуживаешь искренности от меня, — Майкл переводит взгляд, полный грусти, на меня. Я слабо киваю, понимая, что такие истории лучше начинать с вопросов.

— Что хотел твой брат? Почему это так тебя разозлило?

— У моего отца юбилей через полторы недели, и брат хочет… — Майкл тяжело вздыхает и обрывает фразу. — Точнее, это отец настаивает, а брат лишь выполняет его поручение, чтобы я пришёл на этот спектакль, — я вижу, как его скулы напрягаются, и он сильно сжимает челюсть.

— Ты не хочешь туда идти?

— Нет, — одновременно качая головой, коротко кидает Майкл. — Я не хочу иметь с ним ничего общего. У него было слишком много возможностей исправить свои ошибки. Сейчас слишком поздно, — его лицо искажается в гримасе отвращения.

— Вы не общаетесь? — решаю продолжить я.

Майкл отрицательно качает головой.

— Но брат с ним в нормальных отношениях, поэтому и просит за него?

— Да, они всегда находили общий язык, гораздо лучше, чем я мог даже мечтать. С самого детства я наблюдал за их крепкой связью и не понимал, чем я хуже. Отец ненавидел меня, что бы я ни сделал, как бы не пытался заслужить его любовь. Но с братом все было иначе — как только он появлялся, отец моментально становился другим человеком, — Майкл тяжело вздыхает, и я ощущаю, как моё сердце болезненно сжимается. Боль за этого мужчину, который стал мне так дорог, пронзает меня сильнее, чем любая из моих собственных ран. Передо мной больше нет уверенного, твёрдого Майкла. Я вижу мальчика, которому причинили боль, и мне до отчаяния хочется быть его защитой, его домом, его тихой гаванью. Но Майкл продолжает, прерывая мои мысли.

— Мой брат всегда был абсолютной копией отца. И внешне, и в его… жестоких повадках. Они всегда находили друг друга забавными, даже когда их поведение причиняло боль другим, особенно маме. Я же был полной противоположностью, потому что, по мнению отца, был слишком похож на мать. Наверное, именно это стало причиной того, почему отец так презирал меня, — Майкл делает паузу, будто возвращаясь в воспоминания. — Когда мне было семь лет… я помню этот день до мельчайших деталей, как будто это было вчера. Ночью я проснулся от шума на кухне. Звал маму, но она не отзывалась. Схватив детскую бейсбольную биту, я решил сам разобраться, что происходит. В голове тогда я представлял себе монстров или грабителей, и думал, что если сейчас буду смелым, смогу защитить нашу семью, как мама учила, — его голос дрожит, а моё сердце замирает.

— Чем ближе я подходил, тем отчётливее слышал, как отец кричит. Сейчас я понимаю, что он был пьян, но тогда я просто не осознавал этого. Между его криками я слышал слабые всхлипы мамы. Она умоляла его остановиться, не причинять ей боль. Когда я оказался на кухне, то увидел, как он наносит ей удары руками и ногами. Меня охватил шок, и я просто застыл в испуге. Ещё один удар — мама отлетает к дверце шкафчика. Её крик, наполненный болью, и кровь, стекающая по лбу из рассечённой раны… — Майкл замирает, его голос едва слышен. — Я не знаю, на что рассчитывал, но, действуя на инстинкте, ударил этого ублюдка битой по спине. Удар был слабым, потому что он даже не сразу понял, что произошло. Он был чертовски пьян. Когда он развернулся и его взгляд встретился с моим… В его глазах я заметил нечто нечеловеческое, словно в тот момент вся его ненависть и ярость обрушились на меня, — голос Майкла срывается, и он опускает голову, словно не в силах выдержать мой взгляд. Его шёпот становится тихим, но каждое его слово бьёт в самое сердце.

— В ту ночь мой отец впервые избил меня.

Его слова затихают, а по моим щекам текут слёзы. Я стараюсь сдержать всхлип, прикрывая рот кулаком. Так хочется быть сильной для него сейчас, но Майкл не замечает моего состояния и продолжает.

— Это стало моей реальностью после той роковой ночи. Он приходил пьяным и избивал сначала маму, а потом меня. Каждый раз орал, что я её полная копия, что я такая же мразь, как она. Брата он никогда не трогал. Мне кажется, Алек даже не знал, что происходит в нашем доме после сумерек. Пока однажды мама не решилась сбежать. Быстро собрав нас с братом, она купила билеты на ближайший рейс. Но его люди оказались быстрее. Мы не успели всего на миг — самолет вот-вот собирался взлетать, и казалось, что вот она, свобода. Но это было ложью. Люди отца вытащили нас из самолета. В ту ночь мне казалось, что отец нас убьет. Я впервые ощутил, как приближается смерть. Если бы не брат, он, вероятно, довел бы своё дело до конца.

— Мама попала в реанимацию, а я лежал в соседней палате. Сестра матери попыталась возбудить дело, и даже состоялся суд, но семья отца, имея большие средства и связи, быстро замяла всё, заставив её покинуть страну. Есть подозрения, что ей угрожали. Так мы остались совсем одни. Отец продолжал пить, ревновать мать и жестоко избивать её. Она была очень красивой женщиной, и я часто замечал, как другие мужчины на неё смотрят. Он запер её дома, под камерами и охраной. Я видел, как свет в глазах матери погас и она перестала сражаться. Она не могла защитить ни себя, ни меня.

— Я тайком начал ходить в секцию по боксу. Не для мышц или крутости, а чтобы защититься от отца и защитить мать. Каждый раз он оказывался сильнее, нанося мне удар за ударом. Но в одну ночь, когда мне исполнилось 15, я наконец смог дать ему отпор. Я бил и бил его, и если бы не просьбы мамы, мне кажется, эта ночь могла стать его последней. Мне было плевать, что меня посадят. Я не мог больше терпеть.

Майкл взволнованно смотрит на меня и, замечая слёзы, которые сыпятся градом, замолкает.

— Прости, я не хотел тебя расстроить, — говорит он.

Я слабо трясу головой, пытаясь показать, что это не его вина.

— Майкл, мне так жаль, — всхлип вырывается у меня из груди. Мне так больно за него, за то, что он пережил, за то, что его никто не защитил. Он был маленьким мальчиком, который пытался защитить свою маму и себя. Меня душат слёзы, но я решаюсь задать вопрос, который мучил меня уже очень давно. Каждый раз я замечала небольшую ранку на лице Майкла и многочисленные шрамы на спине. Если не присматриваться, их можно было бы не разглядеть, но когда я касалась его кожи, я их чувствовала. Эти шрамы словно были метками его боли, и я думала, что однажды он сам расскажет мне о них. Я делаю глубокий вдох и решаюсь спросить.

— Шрамы на твоей спине — это дело его рук? — еле выговариваю я, подавляя очередной всхлип.

Майкл только слабо кивает в ответ.

— Господи, — я прикрываю рот рукой и смотрю на мужчину, который сильнее всех, кого я знаю. Я прижимаю его к себе.

— Я не хочу продолжать, слишком больно видеть твои слёзы, — Майкл с горечью в глазах мягко стирает влажные дорожки с моих щёк, аккуратно касаясь их подушечками больших пальцев.

— Прошу, закончи. Я хочу знать всё, если ты позволишь, — слабо хриплю.

— Хорошо, только обещай не плакать. Это всё закончилось, здесь не о чем горевать, — еле слышно шепчет он.

— Твоя боль — это не мелочи. Моё сердце разрывается за тебя, потому что ты не заслуживал этого! Он не заслуживал быть твоим отцом, отцом такого прекрасного мальчика. Я плачу, потому что понимаю, что не могу забрать у тебя эту боль, — нежно поглаживая его щеку, я чувствую, как Майкл дрожит. Он слабо кивает и, собравшись с мыслями, продолжает.

— После той ночи он больше не поднимал руку ни на меня, ни на маму. Казалось, всё начало налаживаться. Он бросил пить, мама выглядела лучше, но я не знал всей правды. На фоне постоянных побоев и стресса у неё развился диабет. Она часто уставала, жаловалась на головные боли, и несколько раз я находил её без сознания. Лучшие врачи пытались помочь, но это было необратимо. Мы научились жить с этим, — Майкл тяжело вздыхает, и я понимаю, что впереди ещё более болезненная часть его рассказа. — Спустя несколько лет мы с мамой открыли фирму. Она была прекрасным дизайнером, а я учился на архитектора. Мы дышали этим делом. Компания стала набирать обороты, отец был недоволен, но боялся меня, поэтому молчал. Хотя я подозревал, что, когда меня не было рядом, он позволял себе больше, чем должен.

Через два года всё изменилось — он снова стал пить. Винил нас, маму, в своём падении, хотя это была его собственная пропасть. Как только я стал зарабатывать, сразу же съехал из дома и пытался уговорить маму переехать со мной, но она, казалось, впала в зависимость от него, позволяя отцу питаться её слабостью. Всё ухудшалось, я видел, как жизнь буквально утекает из неё, но она не сопротивлялась, отказываясь позволить мне её спасти. Она говорила, что для неё главное — чтобы мы были в безопасности, а когда мы переехали, решила, что больше не хочет сражаться.

В день, когда нашей с мамой компании исполнилось пять лет, мы устроили грандиозный праздник. Я гордился нами: казалось, мы сотворили невозможное, превратив маленький, никому неизвестный бизнес в крупную корпорацию — и всё это без помощи денег отца. Всё было идеально. Но, как и всегда, наш успех не принес отцу радости, и, видимо, от разочарования он нашел утешение в алкоголе. Напившись до неузнаваемости, он устроил скандал, и мне пришлось вывести его. Я попросил водителя отвезти его домой, но мама решила поехать с ним. Я заметил, как дрожат её руки, но не стал спорить, решив, что она просто устала и нуждается в отдыхе. Позже врач сказал, что это была реакция на резкий скачок сахара и пропущенные инъекции инсулина. Всё это в сочетании с её решением сесть за руль привело к… — голос Майкла дрожит, но он набирает воздуха, решившись завершить рассказ. — Я думаю, они поссорились, он, вероятно, начал распускать руки, ведь меня не было рядом, а она как будто ждала этого. Детектив, которого я нанял, предположил, что всё было сделано намеренно. Он сказал, что её поведение в последние дни говорило о том, что она планировала это. Я не хотел в это верить и всё время винил себя за то, что не заметил, как ей плохо. Мне казалось, что наша фирма вдохнула в неё новую жизнь, что она снова нашла в себе силы бороться с ним, но я даже не подозревал, насколько сильно он искалечил её — и физически, и морально. Конец этой истории печален. Она потеряла сознание за рулём, и машина вылетела с обрыва. И, как это часто бывает, зло остается нетронутым — отец выжил, а мама… — Майкл тяжело вздыхает. — Погибла на месте. Врачи сказали, что она не почувствовала боли, всё произошло за секунды.

Майкл замолкает, завершив свой рассказ. Я пытаюсь сделать вдох, но моя грудь словно наполнена свинцом, и воздух не проходит. Слёзы беззвучно катятся по щекам.

— Майкл… — наконец хрипло произношу я. — Мне так жаль. Ты не заслуживаешь такой боли.

— Думаю, никто её не заслуживает, но мы не в праве выбирать, сколько в состоянии вынести, — он с силой притягивает меня к себе, прячась в моих объятиях, словно маленький ребёнок, которому так больно, что даже страшно.

— Он не заслуживает быть твоим отцом. Он… — я давлюсь всхлипом, слёзы подступают, невыносимо больно за него, за человека, который пережил столько страха и страданий, а называет сильной меня, не видя, какой он невероятный сам. — Поэтому у тебя дома нет ни одной детской фотографии? — неожиданная мысль мелькает у меня в голове.

— Да, я не хотел, чтобы хоть что-то напоминало мне о времени, когда я чувствовал себя таким слабым, беспомощным и сломленным, — слабо кивает Майкл, подтверждая мои догадки.

— Ты такой смелый, ты такой храбрый, такой сильный! — произношу я, всматриваясь в его глаза, надеясь, что он сможет увидеть в себе ту силу, которую вижу я. — Как звали твою маму? — шепотом спрашиваю я, вдруг осознав, что даже не знаю, как зовут эту сильную женщину.

— Амелия.

— Очень красивое имя.

Майкл кивает в ответ.

— Как бы я ни старался, я не могу отказаться от него. Он дал мне жизнь, несмотря на всё, что он сделал и каким куском дерьма является, — Майкл вздыхает и осторожно вытирает мои слёзы, мягко поглаживая мою щеку. — После смерти мамы его словно подменили. Он стал злым и, казалось, винил меня во всём. Я больше не поддерживал связь, уехал, не желая видеть ни его, ни брата. Алек никогда не хотел слушать. Сколько бы я ни пытался сказать и показать, как отец обращается с матерью, тот словно не видел или не хотел видеть, всё время защищая его, — Майкл качает головой, словно ему отвратительно вспоминать об этом. — По словам Алека, отец перестал пить и наконец занялся делами семейного бизнеса, втянув брата за собой. Но после этого последовало его настойчивое желание восстановить со мной отношения, если они вообще когда-либо существовали.

На лице Майкла появляется гримаса отвращения.

— Брат… — Майкл снова покачал головой. — Он не может завязать со своей пагубной привычкой. У него проблемы с наркотиками, и они тянутся уже долгое время. Мама обвиняла себя, когда он начал употреблять, но я знал, что это было унаследовано от отца — его склонность к саморазрушению. Мы пытались спасти его, было много попыток, и, казалось, что после смерти мамы шансов больше не осталось. Но он влюбился. Я даже был на его свадьбе, где увидел отца впервые после смерти мамы и в последний раз за эти пять лет. Он пытался поговорить со мной, но я его послал.

— У меня есть племянницы, — на лице Майкла появляется слабая улыбка. — Они чудные, правда. Я вижу в них мамины черты и даже свои. Жаль, что этого не видит Алек.

Улыбка сходит с его лица.

— Казалось, что ещё ему нужно для полного счастья? Женщина, которую он любит и которая, похоже, действительно пытается ему помочь. Дети, которые так сильно тянутся к нему, несмотря на то, как он себя ведёт. Алеку этого мало. Он снова начал употреблять, и когда мы виделись в последний раз, он пытался обманом выручить крупную сумму денег, которую задолжал своим дилерам.

Майкл замолкает на мгновение.

— Не думай, что я не пытался его спасти! Я пытался — и очень много раз. Но всё это бесполезно. Я не хочу жалости. Я смирился с тем, что со смертью мамы в той аварии я потерял всю свою семью. Я смог это пережить, даже несмотря на боль, которую порой чувствую.

Он поднимает взгляд на меня и добавляет:

— Самое главное, что у меня теперь есть ты и Джорджи. Вы — моя семья. И я очень люблю вас.

Майкл замолкает, задумчиво глядя в окно. Он погружается в свои мысли, не произнося больше ни слова. Мы сидим в тишине, крепче прижимаясь друг к другу, пытаясь почувствовать присутствие того, чего нас однажды лишили. Две сломанные души, которые наконец обрели друг друга.