Охота на Трясогузку

Глава 24

Уж замуж невтерпеж!

Александрина

— Степашкин! Степа-аш!

Игривый, звонкий и сейчас очень противный голос мамы пробился сквозь сон и ввинтился в мой раненый мозг. Голове даже на подушке лежать больно, не говоря уж о том, чтобы пошевелить ею или вовсе куда-то нести. Гадство, ну зачем я столько выпила? Да ещё в спальне почему-то жарко, хотя кондиционер продолжает выдыхать холодный воздух.

— Степашка! — как дрелью в висок.

Что ж так громко-то, а? Или я не закрыла дверь на веранду? Скорее всего. Вот дура! Потому мне и жарко так.

— Тихо, Настя, — послышался голос Инессы. — Не кричи, Саша ещё спит.

— Ой, да я сама недавно проснулась, — доверительно сообщила мама. — А Степашка-то где, тоже спит?

— Нет, она с мальчишками в соседнюю деревню уехала — детвору поздравлять. Даже Жоржик мой с ними подался.

— Какую ещё детвору? — мамин голос аж завибрировал от возмущения. — Они что, решили все деньги раздать местным оборванцам?

— Ох, да перестань, наверняка что-нибудь останется, — со смешком утешила её Германовна, и с террасы потянуло сигаретным дымком.

— Угостите меня тоже сигареткой, — горестно проблеяла мама. Ну всё, пошла мать вразнос.

— Мне казалось, ты не куришь, — удивилась Инесса.

— Так, балуюсь иногда. Но как тут не закурить с такими детьми? Шурочка злая стала, как овчарка… — не отрываясь от подушки, я ощетинилась и оскалилась. — А Степашка… Боже мой, она же была такой отзывчивой и доброй девочкой, а как связалась с этим своим… Генычем, совсем другая стала — нетерпимая, дерзкая!.. Вот правду говорят: «С кем поведёшься…»

— Да ты что, Настя, не наговаривай на своих детей, — тон Германовны заметно посуровел. — У тебя замечательные девчонки! А с зятьями тебе как повезло!.. Не гневи Бога, деточка, тебе радоваться надо.

— Чему? Что эти замечательные детки швыряют деньги направо и налево, когда у матери лишней копейки нет? Да эти местные богаче меня будут. Вы видели, какие у них тут цены на морепродукты? А сколько они их продают! И сами жрут ртом и жопой! А мне на этого несчастного лобстера надо всю ночь петь до хрипоты… да ещё было бы, где петь.

— Настасья, ты же вроде взрослая женщина, а буробишь какую-то хуйню. Да эти бедняги на хозяев за копейки работают, а из морепродуктов могут себе позволить только соль. Ты их дома из дерьма видела? Да у них дети в школах на голом полу сидят, а конфеты видят только, когда залётные туристы расщедрятся. И слава Богу, что таких сердобольных ещё хватает, — забыв, что я типа сплю, Инесса разошлась не на шутку: — Башку включи, Настя, люди здесь живут в глубокой жопе и дальше своего острова не путешествуют, а ты ради экзотики через полмира пролетела и живёшь сейчас в роскошных условиях на всём готовом. Уж тебе ли, молодой бабе наклонного возраста, прибедняться?

— Какого возраста? — пролепетала мама, явно охренев от такой отповеди.

— Такого! — передразнила Германовна. — Того самого, когда вместо того, чтобы наёбывать вязальными спицами и подтирать сопливые носы внукам, ты рвёшься покорять очередной хребет.

— Не… не поняла… какой хребет?

— Иноземный! «Кху Ям» называется! — жёстко припечатала Инесса.

— Знаете… это не смешно, — оскорбилась мама, и даже во мне на миг кольнула жалость (но только на миг). — Я, между прочим, молодая свободная женщина и никому ничего не должна!

Вот коза драная!

— Серьёзно? — фыркнула Инесса. — А когда ж ты детей освободить думаешь? Или они тебе будут по гроб жизни должны?

— А что они мне дали? — взвизгнула мама. — Даже этот сраный Занзибар — не их заслуга, это всё Горский оплатил, а меня они даже брать не хотели. Спасибо, что место свободное было, иначе сейчас сидела бы я в Воронцовске без копейки денег.

— А ты работать не пробовала?

— Я певица! И своё уже сполна поработала, и детей — слава Богу! — на ноги поставила. А только сейчас талант ничего не стоит, Инесса Германовна! Если хочешь стать звездой, поработай-ка… ясно, чем, да⁈ А я без чувств этого не умею!

— Я уже поняла, что ты у нас женщина очень чувствительная, — очень серьёзно вставила Инесса.

— А нечего меня подкалывать! Никто не знает, чего мне стоило выжить в вашем занюханном Воронцовске с тремя малолетними детьми. А я справилась — все обеспечены и образованны! Так почему же теперь не помочь матери?

Вот это она зря загнула. Историю о том, как три жопы (мамина, моя и Стешкина) взгромоздились на хрупкую шею шестнадцатилетней Айки, Инесса уже давно знает от Эллочки. А хоть бы и не знала…

И Германовна не заставила себя ждать:

— Настенька, хватит уже мне пизду в лапти обувать, — и тут же почти ласково: — Да ты кури, не стесняйся, у меня ещё есть. И ноздри не раздувай, я всё же побольше тебя на свете живу и сказочников на раз определяю. У меня, кстати, сынок постарше тебя будет… почти такой же дурачок

— Слышь, ты, — взъерепенилась мама, а я, забыв о головной боли, соскочила с кровати и приготовилась разнимать драку, — не хер меня жизни учить, поняла? И мне плевать, сколько тебе лет, хоть сто! Ты только одного дурака воспитала, а у меня их четверо!

Мама, да заглохни ты, дура!

— Ну, не скажи, — хихикнула Инесса, — девчонки у тебя умненькие. В отцов, наверное?..

— Да что ты знаешь об их отцах? Эти сволочи всю мою жизнь изломали! Один бегемот рыжий почти двадцать лет у меня отнял. Я ж думала — от чокнутой мамаши сбегу, а его мать ещё хуже оказалась. А что я тогда понимала? Я же совсем молоденькая была и невинная, пока этот чёртов Скрипка не совратил меня.

— Невинность, Настюш, это чистота души и помыслов, её хером не проткнёшь.

— Ошибаешься! Потому что Рябинин, паскуда, мне свой хер в самую душу вонзил! — взвыла мама, и я рванула на террасу, но продолжение заткнуть не успела: — Он же меня изнасиловал!

— Рот закрой, чокнутая! — даже не взглянув на Инессу, я нависла над распалившейся родительницей.

— Ещё чего, пусть все знают, что мне пришлось пережить! Они всю ночь целой толпой рвали моё тело! Но я выжила и даже родила Айку, плод целой банды насильников!.. Шурка, сучка, не смей закрывать мне рот.

А уже готова порвать эту лживую пасть, и убить готова, потому что у подножья террасы застыли наши мальчишки и побледневшая Стешка.

— А вот и наш Вадюша! — радостно пропела мама. — А ты разве не знал, что твой папаша насильник?

— Тёть Насть, Вы не в себе? — глухо просипел Рябинин. — Вы что несёте?

— Правду несу! И я тебе не тётя, придурок! Думали, я буду молчать? Херушки! И мне на хрен больше не нужны ваши сраные подачки! Всё, назад полетите без меня! Ясно вам?

— Мам, ты чего? П-перестань, — Стешка, поджав дрожащие губки, шагнула к нам.

— А то, что тебе я больше тоже не нужна! Никому не нужна, кроме Настика. А он любит меня, ясно⁈ И я улетаю к нему на Сицилию!

— Так он ещё и сицилиец? — прогудел Геныч.

— Да, крокодил страшномордый! Больше я твою рожу не увижу, потому что выхожу замуж за итальянца!

— И, что весомее, за сицилийца, — пробормотал Вадик.

— Да!

Вадим

И вроде хорошее дело творим, а настроение препаршивое. Хорошо, что я снова Дед Мороз — стоя с каменной мордой, держу себе мешок и, обливаясь потом, периодически поглаживаю курчавые и бритые чёрные затылки. Стешка улыбается сквозь слёзы и чирикает с детворой на английском, смеётся, песенки поёт. Геныч гудит, как пароход, нарочито радостным басом, перескакивая с русского на французский, и хотя никто его не понимает, дети висят на нём, как груши. У Жоры на все вопросы малышни — один гордый ответ, но он тоже популярен и веселится, как подорванный. И только я как статуй примороженный.

Здесь, на острове, как никогда, понимаешь смысл фразы: «Одному суп без круп, другому — брюлик мелковат», и собственные печали и проблемы кажутся слишком мелкими и не достойными сочувствия. Но местные дети искренне верят в то, что у них акуна матата, и это удивляет, восхищает и ломает привычные настройки.

Наших даров хватило всего на пару ближайших деревень, и теперь, в душевном раздрае, мы возвращаемся в свой отель. Мне очень хотелось, чтобы Сашка поехала с нами, но теперь я даже рад, что мы не стали её будить. Конечно, образ холодной стервы ей удаётся отлично, но я ещё помню, что в душе моя Аленька — очень ранимая и хрупкая девочка. Наверное, даже самая ранимая из трёх сестёр. И всё же держится, как кремень.

Ближе к отелю настроение в наших рядах меняется. Жора мычит себе под нос какую-то песенку, Стефания щёлкает фотоаппаратом, я — рулю, а Геныч весело гремит, как маракасами, небольшой деревянной кубышкой — подарком от очарованной им маленькой девочки.

— Не заглядывал, что там внутри?

— Ты что, вскрывать нельзя, это ж талисман, — таинственно поясняет Геныч и выдаёт свою версию: — Камешки, наверное.

— Думаешь? А по звуку больше похоже на монеты. Может, какой-нибудь бедняга весь день на паперти собирал, а ты гремишь тут чужим добром.

— Да ладно? — Геныч недоверчиво прислушивается к кубышке, озирается и бормочет страшным шёпотом: — Ну всё, теперь нас догонит и отпиздит безногий инвалид с гармошкой! — тут же бьёт себя по губам, оглядываясь на Стешку. — Пардон, мой Ангел, за тебя я всех победю!.. побежду… а-а-а, короче, всем кабзда!

— Что? — переспрашивает Стешка с заднего сиденья.

— Ничего-ничего, фотографируй. Говорю, жарко сегодня.

Въехав на территорию отеля, я паркую машину на стоянке у главного корпуса, и дальше мы двигаем пешком. Ну, теперь я хоть без шубы.

— Вадь, а где твоё бунгало? — неожиданно интересуется Стефания. — Я х-хочу взглянуть, как ты п-поживаешь.

Не то чтобы я стеснялся своего жилья, но и к Стешкиному сочувствию совсем не готов. Спасает Геныч:

— Малыш, а давай в другой раз, искупаться охота — сил нет! Да и чего там смотреть-то, всё везде одинаковое. Тем более Вадюха, считай, с нами живёт, да?

— Да! — подтверждает Жора, хлопнув меня по плечу.

— А кстати, я тут что подумал-то, — Геныч дружеским похлопыванием осушает мне второе плечо. — Если тёща перебралась к своему Анастасию, то у нас есть свободная спальня, и Вадюха может жить там.

— Не, Геныч, мне и у себя отлично.

— А мама уже завтра может п-переселиться обратно, — добавляет Стешка.

— Это да-а, — вздыхает Геныч и командует: — Тихо! О, слышите?.. Это ж её голос. Похоже, уже переселилась.

Подходим ближе…

— Невинность, Настюш, — это чистота души и помыслов, её хером не проткнёшь, — вещает Германовна.

— Слыхали? Инесса жжёт! — громко и радостно шепчет Геныч, не позволяя разобрать слова Анастасии.

Но, услышав собственную фамилию, я жестом прошу Геныча замолкнуть, и отчётливо ловлю последнюю фразу:

— Он же меня изнасиловал!

В сочетании с моей фамилией и визгливым голосом тёщи звучит очень херово. И выглядит стрёмно…

— Рот закрой, чокнутая! — кричит лохматая и очень красивая Сашка, безуспешно пытаясь закрыть рот своей безумной мамаше.

— Ещё чего, пусть все знают, что мне пришлось пережить! — продолжает горланить тёща, закрываясь руками и ногами. — Они всю ночь целой толпой рвали моё тело! — Бля… что за бред?.. — Но я выжила и даже родила Айку, плод целой банды насильников!.. Шурка, сучка, не смей закрывать мне рот.

Сказать, что я удивлён?.. Я — в ахуе!

Германовна, уронив лицо в ладони, раскачивается, как маятник, Сашка рычит, как зверь, и болезненно жмурится, заметив нас… и только тёща кажется очень довольной.

— А вот и наш Вадюша! — она весело машет мне рукой. — А ты разве не знал, что твой папаша насильник?

Так-то я всегда знал, что она ебанутая, но это уже явный перебор.

— Тёть Насть, Вы не в себе? — спрашиваю, сжав кулаки. — Вы что несёте?

— Правду несу! И я тебе не тётя, придурок! Думали, я буду молчать? Херушки! — А может, у неё реально снесло кукушку?.. — И мне на хрен больше не нужны ваши сраные подачки! Всё, назад полетите без меня! Ясно вам?

Это было бы охеренно!

— Мам, ты чего? П-перестань, — ошарашенная Стефания пытается приблизиться к родительнице, но Геныч её перехватывает.

Сашка, обхватив себя руками за плечи, сжимается в кресле, но отдёргивает руку, когда я к ней прикасаюсь. Зато выхваченные слова Анастасии, как бальзам на травках:

— Он любит меня, ясно⁈ И я улетаю к нему на Сицилию!

Аминь!

— Так он ещё и сицилиец? — рычит Геныч, обнимая Стефанию и радостно подмигнув мне. И тут же получает ответку от тёщи:

— Да, крокодил страшномордый! Больше я твою рожу не увижу, потому что выхожу замуж за итальянца!

К моему облегчению, Геныч будто не слышит оскорблений и улыбается. Вероятно, в своих мыслях он уже запихивает тёщу в самолёт.

— И, что весомее, за сицилийца, — напоминаю я.

— Да! — скандирует Жора. — Да! — и спешит утешить в объятиях свою Инессу.

— Мама, к-к-какая ты свинья! — с чувством выдаёт Стешка, борясь со слезами.

— Ну спасибо тебе, моя зайка! — Анастасия отвешивает театральный поклон и кривится в плаксивой гримасе. — Вот она, твоя награда за всю мою любовь!

— Любовь⁈ А ты не п-помнишь, что Айка тоже твоя дочь? Никогда не смей пачкать её имя! П-поняла меня?

— И моё, — подсказывает ей Геныч и, получив локтем в живот, тихо бубнит: — Ну ладно, крокодил так крокодил, с лица воду не пить.

— Сволочи вы все! — всхлипывая, выкрикивает Анастасия и бросается бежать.

— И вот куда теперь её хер понёс? — потерянно бормочет Сашка, глядя ей вслед и вытирая бегущие по щекам слёзы.

Мне очень хочется обнять мою печальную рыжую девочку, но её уже обнимает сестра, а мы с Генычем как не пришей… не при деле, короче.

— Я присмотрю за ней, — бросаю для всех и устремляюсь за чёртовой бабой.

Выяснять, что за херню она плела, нет ни желания, ни настроения — по-любому бред сумасшедшей. Но разведать место её дислокации будет не лишним. Хотя бы для спокойствия девчонок.

Впрочем, идти далеко не приходится. Анастасия оглядывается только у входа в бунгало и, конечно, сразу же замечает слежку. Да похер!

— Что тебе от меня надо? — верещит она. — Или ты такой же, как твой папаша?

Это она что сейчас имеет в виду?..

Но Настя не поясняет, и просто исчезает в бунгало. С минуту я раздумываю — зайти или нет, но, решив, что не стоит, поворачиваю обратно.

— Ehi, fermati! (Перевод с итал.: Эй, стой!) — звучит за спиной непонятное, и я оглядываюсь.

Анастасио с голым волосатым торсом прёт на меня, как разъярённый бык. Оценив его весовую категорию, я группируюсь, но следом из дома выбегает ещё один мохнатый крендель — и это уже плохо. Двое недобрых сицилийцев для меня многовато, а по-итальянски я помню только «белиссимо», но сейчас это вряд ли мне пригодится. Остаётся надеяться, что они знают английский.

И — белиссимо! (что бы это ни значило) — Анастасио всё же знает английский. И вообще, он оказался отличным парнем. Теперь даже жаль беднягу.

Но, главное, сейчас надо грамотно распорядиться полученной информацией. С одной стороны — отличной, а с другой — как сказать…

Анастасия Скрипка

Настя ещё с детства мечтала выйти замуж за иностранца. Но детство потерялось далеко позади, а мечты так и остались мечтами. Не считать же переселение в Киев по залёту за исполнение её заветного желания. Да и где теперь тот Киев с его ночными ресторанами, щедрыми поклонниками и вечно занятым, но регулярно отстёгивающим деньги Валиком? Впрочем, они-то все там, а вот Настя в глубокой жопе.

Жизнь всегда была несправедлива к Анастасии. Сперва мамаша-тиран, потом свекруха — та вообще тварь конченая. Да и Валик — увалень, а не мужик. Не о таком счастье мечтала Настя! С её-то вокальными данными, да с её внешностью она же должна блистать на больших и малых экранах страны.

А ведь думала, вырвется от мужа — и жизнь наладится. Теперь-то уж, когда дети взрослые, а она свободная, молодая и красивая, мужики попрут косяком. И они действительно попёрли, но по-настоящему стоящие почему-то пёрли мимо, а к Настиному гостеприимному причалу прибивало абы кого: либо нищих бродячих музыкантов, либо женатых импотентов, а то и вовсе маньяков. В прошлом году еле ноги унесла. А сколько страху натерпелась, сколько здоровья потеряла… а зубов сколько!

И вот сейчас, когда Настя почти отчаялась повстречать своё счастье, оно нашло её само. Молодой, красивый итальянец Анастасио совершенно потерял голову от любви к ней — Анастасии! Разве это не заслуженная награда за все её мучения⁈

А сколько темперамента в её Настике — огонь! Правда, он моложе всего на шесть лет (в идеале — лет на десять бы), зато какой богатый! А старый идиот Рябинин пусть идёт на хрен! Он ещё пожалеет, что упустил такую женщину, только Насте он будет не нужен. Она уже нашла свою истинную пару.

Ещё вчера, когда Анастасио показал на фото свой дом, она хотела мчаться со всех ног к своим девочкам, чтобы всё рассказать им, чтобы они тоже порадовались вместе с ней.

Вот и порадовались.

А всё из-за этой старой проститутки Инессы. Да какое она имеет право учить её, Анастасию⁈ Пусть своего недоразвитого грека воспитывает, а Настя сама разберётся со своими детьми. Она, между прочим, четверых воспитала!

«Четверых неблагодарных», — подумала Настя и горько всхлипнула. А ведь этот день так хорошо начинался!.. Анастасио кормил её с рук кусочками манго, а потом на руках нёс к морю… А как он её любил! — аж три раза за сегодняшнее утро! И по-русски говорил ей, какая она красивая — это было так смешно и мило!.. А потом… он предложил ей лететь с ним на Сицилию. Вот оно — сбылось!

И переполненная любовью Настя помчалась к своей любимой Степашке, чтобы поделиться с ней этой радостью. А наткнулась на Курву Германовну. Настя и не собиралась ни с кем ругаться, она даже не поняла, как это всё получилось. Наверное, всё накопилось внутри… и нервы не выдержали. А всё из-за старой суки!

А ведь она, Настя, так любит своих девочек! Даже несносную Шурку, дрянь такую! А Степашечка, её нежная зайка, её умничка, её гордость и надежда!.. Хотя какая теперь на неё надежда⁈ Как она могла выскочить замуж за этого буйвола с бандитской рожей⁈ Что теперь с ней будет без Настиного пригляда? Пропадёт же девочка. И всё из-за этого Геныча!

Вот почему бы Степашке не выйти замуж за Вадика, раз уж он Шурке не нужен⁈ И ведь какая была бы красивая пара! И денег у Рябининых полно. А там, глядишь, и Пашка потеплел бы к Насте. А хотя зачем он ей теперь нужен? Тем более Настя никогда не сможет забыть, как он надругался над её беззащитным телом. Вот тогда Настина жизнь и пошла сикось-накось. И всё из-за этого козла Рябинина!

Правда, сам момент надругательства Настя за два десятка лет так и не вспомнила… впрочем, как и участие Рябинина. Да и как в той свалке было что-то упомнить — мозги-то ей вытрахали! Но раз уж экспертиза показала, что Айка его дочь, то факт налицо! Что ж, паршивая ягодка от рябины недалеко брякнулась. Вот пусть и прокисают в своём Воронцовске. А рыжий придурок Валик пусть топчет свою жирную курицу, если ещё есть чем. Наверняка там уже всё усохло. Так им всем и надо!

А Настю ждёт прекрасная солнечная Сицилия!

Нет больше Анастасии Скрипки — к чертям собачьим! А есть Анастасия Ла Роса… ох, даже не так — синьора Ла Роса! Боже, как это звучит! Да она ради одной фамилии уже сейчас готова замуж.

Маринку точно разорвёт от зависти. А Настя — девушка не злопамятная, она даже может пригласить Маринку к себе на Сицилию, чтоб ту уж наверняка хватил удар. Настя и Шурку со Степашкой пригласит и даже не станет им напоминать о своих обидах, потому что она — настоящая мать. А девчонкам ещё станет стыдно за то, что они недооценивали её, Настю.

А если повезёт, то, может, удастся и для них подогнать мужичков. Там же, в этой Италии, на женщин без слёз не взглянешь. Во всяком случае, мама и сёстры Анастасио страшны, как обезьяны. Зато таких красоток, как Настины дочки, ещё поискать! Вот пусть они скажут спасибо Настиным генам!

А итальянский язык её девочки быстро освоят, они же у неё умницы. Это Айка двоечница тупая — наверняка в Рябинина. Правда, самой Насте перспектива учить язык совсем не нравилась. Но это не потому, что она глупая, ей просто языки не даются. Однако деваться некуда — придётся учить.

А если бы Настя знала сицилийский или итальянский, или, на худой конец, английский язык… если бы она была менее ветреной и самонадеянной, она сейчас не порхала бы, как безмозглая стрекоза, а крепко задумалась, стоит ли так уж пылко рваться в синьоры.

Сицилиец

Анастасио Ла Роса был счастливым человеком. По крайней мере так он себя ощущал последние лет пять, с тех пор как поутихла боль от потери его любимой жены Венеры. В своей живописной деревне, расположенной неподалеку от Средиземного моря и регулярно извергающегося вулкана, Анастасио был уважаемым человеком. У него имелся большой красивый дом и богатое фермерское хозяйство, основанное ещё его дедом. Отец умер очень рано, и поскольку Анастасио остался единственным мужчиной в семье, то вся ответственность за бизнес и забота о любимых женщинах легла на него.

Анастасио был честным тружеником, очень добрым человеком и самым лучшим сыном, внуком, братом и отцом. Он очень любил свою плодородную землю и всех своих коровок, бычков, овечек и осликов. А ещё больше Анастасио любил и чтил свою большую и дружную семью — четырёх незамужних сестёр, мамочку, бабулю, которую в обязательном порядке любили и слушались все члены семьи, и, конечно, прабабушку — их главную достопримечательность, которой недавно исполнилось сто пять лет.

Но больше всех Анастасио любил свою пятнадцатилетнюю красавицу дочь — маленькую принцессу Марселлу. О том, чтобы привести в дом новую жену, Анастасио даже не думал. Дочку и без того любили и баловали и тётушки, и бабушки, и больше всех — он, Анастасио. Да и когда ему было женихаться, если он даже в отпуск выбрался впервые за десять лет. А всё потому, что некогда — то бабушки приболеют, то коровы… то нужно доильные аппараты обновить, то оборудование для сыроварни.

А тут ещё старшая сестра, наконец-то, замуж засобиралась. Хорошо, что до лета согласилась потерпеть. И Анастасио решился на короткий отдых перед важным событием, а то потом когда ещё придётся… Пока всех сестёр пристроит (а они ж страсть какие характерные — на хромом осле не подъедешь), а потом ещё дочку в люди вывести, а то и мамулю замуж выдать (она ещё ого-го!). А там, глядишь — и сам уже состарится.

Но разве мог подумать Анастасио, что на Занзибаре он встретит свою судьбу? А ведь это точно судьба! Анастасио это понял с первого взгляда. Как же невыносимо ОНА похожа на его Венеру! Такая же невероятная красавица, только волосы ещё светлее — настоящее золото! А глаза… Святая Цецилия, какие же у неё глаза — что заливные луга на солнце! А имя!.. Анастасия — возрождение!.. Это ли не судьба⁈

Анастасио влюбился, как мальчишка. Да и как было не влюбиться в такую дивную красоту? Нежная, добрая, весёлая… а сколько в ней страсти, сколько нерастраченного огня! А как поёт его золотая птичка… как же она поёт — у него аж сердце заходится!

Хотел бы Анастасио взглянуть в бесстыжие глаза её мужа, который променял мать троих его детей на карьеру. Какой подлец! Разве предавший семью имеет право называть себя мужчиной? У них на Сицилии с такими разговор короткий. Но ничего, Анастасио сумеет утешить и согреть свою птичку — он подарит ей южное солнце и великолепные просторы Сицилии, где восхитительно и терпко пахнет травами, молоком и навозом. И, конечно, он подарит ей себя.

А каждое воскресенье они вместе будут ходить в храм и благодарить Бога за подаренное им счастье. Он познакомит свою Анастасию с прабабушкой Сарой — они обязательно друг другу понравятся. Только вот с мамой и бабушкой могут возникнуть сложности… да и сёстры наверняка взбунтуются — очень уж его женщины капризны и ревнивы. А про дочку даже подумать страшно — не захочет Марселла мачеху.

Но ведь его сладкоголосая птичка — тоже мама, и наверняка она сумеет найти к девочке подход. А что нужно ребёнку — любовь, понимание и терпение. А там, кто знает… может, от их любви ещё и мальчик получится. А что, Анастасио всего тридцать восемь, и Анастасии, в её сорок, рожать совсем не поздно. Да ей и не дашь сорока.

И всё же очень хорошо, что дети Анастасии уже достаточно взрослые, хотя он и её троицу готов был приютить и обогреть. А куда бы он делся!

Но тот парень… как же его?.. Верон… Ведан?.. Эх, забыл! Но хороший парень, душевный. И вот он сказал, что о девочках уже позаботились мужья. Анастасио, к своему стыду, даже облегчённо выдохнул. Быстро же девчонки устроились — небось, не такие капризные, как его женщины. Ох, а ведь он ещё своих не подготовил.

Помоги ему Бог! Потому что с его женщинами просто не будет.

Но ничего, вместе с Анастасией они обязательно справятся! И в помощь им любовь и Святая Лючия!

Вадим

— Ух, задрать её в Сицилию! — проревел Геныч и, опасливо оглянувшись, зашептал: — Вадюх, про деревню и коров ни слова! Понял? Если тёща прочухает, что вместо кабаков и бутиков её ждут коровьи лепёшки, пиздец — накроется наша сицилийская свадьба.

— А по мне, сицилийские мамочки — явление куда опаснее.

— Вот! — Геныч со значением задрал указательный палец. — И про это тоже молчи.

— Сашка мне не простит, если узнает.

— Ну, подумаешь, одним косяком больше! — хмыкнул Геныч, но, поймав мой взгляд, осёкся. — Прости, Вадюх, я не это имел… Да какая разница, ты вообще мог не базарить с этим Анастасием. Скажешь, что просто познакомились и всё… разошлись, как в Ниле крокодилы.

А я вдруг вспомнил счастливую улыбку сицилийца и поморщился.

— Мужика жалко.

— Жалко, — согласился Геныч и тяжело вздохнул. — Но мы ж с тобой не станем ему закладывать нашу родственницу — это вообще не по-пацански. И потом, согласись, наш сицилиец — мужик уже закалённый. Ты только прикинь, сколько баб на его шее — это ж целая мафиозная группировка! Одной больше, одной меньше — он даже хер заметит. А пока Анастасий будет коров за сиськи дёргать, его мафия во главе с прабабкой воспитает из нашей тёщи примерную доярку и жену. Да она там побоится даже глянуть налево! Будет хранить верность в силу обстоятельств и учиться смирению. Ну-у⁈ Ты сам подумай — сплошные ништяки!

— Звучит отлично, но я думаю, что нужен какой-то… семейный совет, что ли…

— Какой совет, Вадюх⁈ Мы уже с тобой посоветовались.

— Да погоди, Геныч… в душе я с тобой согласен на все сто, но чтоб по чесноку, надо замутить какой-то совместный ужин и пригласить тёщу с её сицилийцем. Ну а там… что всплывёт.

— Да всё говно сразу всплывёт, — сокрушенно прогудел Геныч.

— Не факт. Мы ведь не выставим мать нашу в неприглядном свете, а сицилийцу я уже намекнул, что наша Анастасия — дама исключительно городская, и поэтому не стоит её заранее пугать крупнорогатым хозяйством.

— Вот молоток, Вадюх! — обрадовался Геныч и снова осушил мне плечо. — Свой пацан! А что, всё по чесноку выходит! Слышь, а хочешь, я твою Александрию ещё на одно желание раскручу? Или на два! И будет у тебя персональная золотая рыбка. Главное, не лохануться, как тот старикан с неводом.

— Сюда только не лезь, Геныч… я сам.

— Ну сам так сам. Но ты неправ, брат! Одна голова — хорошо, но если вторая с мозгами — уже лучше. Ну правда, Вадюх, я ж от души. Вот мне наша Ниндзя — как сестра, а брат моей сестры — мой брат.

— А Сашка тебе кто?

— Да кто… тоже сестра. А муж моей сестры… э-э… тоже мой брат. Во ты жук, а! — Геныч разулыбался и обхватил мою шею больно уж братским захватом. — Не ссы, Вадюх, скоро всех Скрипок спихнём замуж… НО!.. Исключительно в наших интересах!