Охота на Трясогузку

Глава 29

По закону природы

Вадим

Наше экстремальное сафари продолжается.

Теперь Сашка перебралась к сестре, и они обе плотно присели на уши нашему отважному проводнику. Тайо ведёт джип, непринуждённо кадрит наших девчонок и выглядит абсолютно счастливым. В то время как Жора выглядит притихшим и несчастным. Вооружившись допотопным театральным биноклем (и где только откопал такой?), он тупо таращится в окно, хотя смотреть там особо не на что. Инесса же на него ноль внимания — прикрывшись веером, она тихонько угорает над Генычем.

— Нет, ну нормально, Вадюх? А главное, я же ещё и дурак, — шёпотом жалуется он.

А поскольку тихо шептать Геныч не умеет, Германовна слышит каждое слово и трясётся от беззвучного смеха, аж подпрыгивает. Наверняка у неё тоже нервный отходняк, всё же никто не ожидал от якобы безопасного заповедника подобного приёма — одновременной атаки диких пчёл и слонов.

Мне же и смешно, и слегка ещё колбасит, но Генычу я сочувствую. Окажись я первым на пути многотонного зверя, сейчас бы вряд ли с таким энтузиазмом мог обижаться на свою женщину, если бы вообще способен был говорить. Но Стешка и правда выступила не по делу, хотя я думаю, что это она от испуга. А ведь сейчас и не скажешь — щебечет себе весело, отчего Геныч заводится ещё сильнее:

— Да я готов поставить эту тачку против вчерашних носков на то, что если бы этот еблан ушастый, задрать его в хобот, затоптал меня вместе с камерой, то она, — Геныч обвиняюще указал на Стефанию, — сейчас оплакивала бы свою грёбаную технику! И похер, что меня размазало по слоновьей подошве.

— Не размазало же, — вклинилась Инесса. — Не наговаривай на девочку, она тоже очень испугалась.

— Му-гу… скорее, она за слона испугалась. А то вдруг он споткнулся бы об меня и хобот поцарапал…

— Геночка, сынок, достал ты уже скулить. Обошлось, и слава богу.

— Обошло-ось⁈. Да меня муха цеце укусила! — зло и обиженно прорычал Геныч. — А это пиzдец как больно! Как расплавленным оловом в открытую рану прыснули…

— Мы в курсе, — напомнил я, потерев предплечье, в котором до сих пор острой болью жалил яд. — Нас с Инессой Германовной тоже немного приласкали. Только это не мухи, а пчелы.

— Да это вообще неправильные пчелы! У меня от них вся лопатка горит и горб вырос… ш-ш-с… надо бы яд отсосать.

— Вот вы с Вадюшей и помогите друг другу, — ехидно хихикнула Германовна, и Геныч демонстративно от неё отвернулся.

— Баба — самый лютый зверь! — доверительно шепнул он, и тут же очнулся Жорик:

— Да!

— Проехали, Геныч, — я успокаивающе хлопнул его по плечу. — Уж кому действительно досталось от пчёл, так это француженке. Жесть!

— Так она же их и приманила! А не хрен было все свои десерты наружу вываливать. Не, Вадюх, ну ты видел? — Геныч понизил тон и изобразил руками в воздухе пышные французские десерты. — У пчёл просто не было шансов пройти мимо.

Но, быстро оглянувшись и поймав прищуренный взгляд Инессы, он невинно поинтересовался:

— А Вас куда куснули?

— В туловище, мальчик мой. Показать?

— Не-э, не надо, я и так верю. О, гля-гля, бородавочники! — Геныч подорвался с места и через крышу высунулся наружу. — Прикольные они, да?

— Ага, — оживился Жора. — Пумба!

А потом были прикольные антилопы, буйволы, страусы… И Стефания рассказывала нам всякие невероятности, а Геныч метался между своей обидой на жену и гордостью за неё же.

— Страусы — самые крупные птицы на п-планете, и живут они до восьмидесяти лет.

— Охренеть! Люди столько не живут! — впечатлился Геныч, ну и мы за компанию. — Спрашивается, а зачем страусу так долго жить? У него же мозг с копеечку… Бля, восемьдесят лет в постоянном страхе!.. Я б так не смог.

— Не такие уж они н-несчастные, даже львы стараются с ними не связываться.

— Да чего там связываться, подходи и грызи за жопу, пока голова в песке.

— Это неп-правда, страусы наклоняют голову к земле, чтобы п-прислушаться, а в случае серьёзной опасности они убегают. И догнать их совсем непросто, п-потому что они способны развить скорость до сотни километров в час.

— Ни хрена себе! — впечатлился я. — Выходит, если мы ему не понравимся, то оторваться от этого монстра шансов нет?

— Лучше бы их не раздражать, — усмехнулась Стешка. — А главное, не п-приближаться к гнезду. Для страуса убить человека — дело нескольких секунд.

— Тайо, прибавь-ка газку, ну их на хрен, — разволновался Геныч.

Потом мы снова встретили слонов, но уже не приближались к ним настолько близко — любовались издали (ну бы их тоже на хрен). Опять увидели целую толпу павианов, но задерживаться рядом с ними не стали. Зато на зебр хотелось смотреть долго. Удивительные животные!

— Кстати, рисунок на теле каждой зебры индивидуальный, как отпечатки п-пальцев у людей, — просветила нас Стефания.

— Какие же они чудесные! — моя Аленькая аж запищала.

Красавица моя… как же ей идёт улыбка! А от этих лошадок она пришла в такой восторг, что я всерьёз задумался насчёт полосатого подарка. Ну а что, не слон всё-таки — прокормить можно.

Но по мне — самыми классными оказались жирафы. Эти создания природы умилили всех наповал. Они подошли настолько близко, что Жора даже ухитрился погладить одного. Ну а наша Всезнайка добавила горького хрена в общий благостный настрой, поведав нам о том, как при рождении детенышам жирафа приходится падать с двухметровой высоты. Геныч чуть не прослезился. А информация о том, что эти милахи спят не больше часа в сутки, нас совсем опечалила.

И придавленные тоской мы погнали дальше.

Зверья мы, конечно, повидали всякого, но из хищников пока нам попадались только гиены.

— Какая уродливая псина! — скривилась Сашка, передёрнув плечами.

— Между п-прочим, гиены являются дальними родственниками не собак, а кошек, — объявила Стешка. — И малыши у них очень миленькие.

— Падальщики не могут быть милыми, — безапелляционно возразила Александрина.

— А гиены и не падальщики! И х-хотя иногда они едят падаль, но в большинстве случаев они охотятся. Кстати, у этих х-хищников очень строгая иерархия и, чтобы подняться вверх по иерархической лестнице, они, как и люди, г-готовы убивать друг друга.

— Одним словом — гиены, — подытожила Сашка.

— А ещё… у гиен матриархат, и статус даже самой низкоранговой самки всегда выше самца, — с торжествующим видом объявила Стефания.

— Какие мудрые кошечки, — уважительно заметила Инесса.

— Да эти твари нарушают закон природы! — воинственно прогрохотал Геныч. — Всем известно, что самцы в животном мире всегда главнее, крупнее и красивее самок — это непреложный закон!

— Ага, расскажи об этом самке богомола, Цветаев, — довольно бросила Сашка, но при этом посмотрела почему-то на меня.

— У большинства х-хищных птиц самки тоже сильнее и крупнее, — добавила Стешка. — А ещё у змей и у акул. Так что прищеми свой шовинизм.

— Всё ясно — у самых уродливых тварей рулят самки, — подытожил Геныч. — Зато у приличных и благородных…

Но неминуемый спор прервала Германовна:

— Ой, смотрите, а что это там за собрание?

И мы дружно посмотрели. Действительно собрание — караван из десятка джипов затормозил на дороге, подняв столб пыли, а туристы повываливались сверху и нацелились все в одну точку. Ну и что там такое?

— Ловите редкий кадр, — скомандовал Тайо, и Стешка мгновенно вспорхнула на крышу и навела свой сложный агрегат на ничем не примечательную картину.

Метрах в пятидесяти от дороги под раскидистым баобабом три антилопы гну мирно щипали травку.

— Тоже мне невидаль, — недоумённо проворчал Геныч, озвучивая и моё мнение. — Мы этих горбатых коров уже сотни переглядели.

Однако слова «редкий кадр» заставили меня присмотреться внимательнее… и я нашёл.

— Геныч, на дерево смотри.

Прямо над головами антилоп на толстой ветке неподвижно замерла львица. А вот и серьёзный хищник.

— Ух, задраться в пассатижи! — проревел Геныч.

— Тихо ты! — рявкнула на него Стешка. — Трубишь, как боевой г-горн.

Но Геныч не собирался молчать и бездействовать и ломанулся к Тайо.

— Э, командир, мы что, так и будем смотреть на эту хуйню? А хвост ей можно отстрелить? — но, осознав, что наш проводник не понимает по-русски, оглянулся на меня. — Вадюх, переведи ему скорее…

— Замолчи, живодёр! — резко осадила его Стефания.

— Кто — я-а? Да это ты живодёрка! Эта же хвостатая падла сейчас бедных тёлочек сожрёт!

— А это твой любимый закон п-природы в действии, — не отрываясь от камеры, хищно проурчала Стешка. — Кошечке тоже надо кушать и кормить детей.

— Вот именно, — подала голос Инесса. — Здесь выживает сильнейший.

— И вы готовы на это смотреть⁈ — возмутилась Сашка, чем немало меня удивила. — Я не хочу, мне жалко антилоп.

— Да! — выразил солидарность Жора.

— Мне тоже жаль, — прошипела малышка Стефания, но в её тоне и не пахло сожалением — только азарт охотницы.

А сестрички-Скрипки полны сюрпризов! Кажется, Стешка представляет себя на том самом дереве.

— Да сделайте что-нибудь, — пискнула Сашка, — она же сейчас прыгнет.

До этого момента любопытство во мне боролось с жалостью и почти побеждало. Но после такого призыва мой мозг судорожно заработал над задачей по спасению антилоп — что делать-то?.. Как их спугнуть — мчаться туда?..

А тем временем Геныч сложил огромные ладони рупором и затрубил на всю саванну, как слон в брачный период:

— Эге-ге-э!.. Тёлки, внимание, угроза сверху! Ого-го-го-о!..

В одном из джипов народ тут же исчез с крыши и залёг в салоне. Похоже, тоже русские, и угрозу приняли на свой счёт. Но главное, что сигнал долетел, куда надо. Львица нервно дёрнула хвостом, а горбатые тёлки резко встрепенулись и рванули наутёк. Ушёл обед.

Из других машин на все голоса и языки понеслась ругань в адрес Геныча. Ну надо же, оказывается, все жаждали кровавого пиршества. А громче всех орала та самая покусанная пчёлами француженка. Теперь, когда она смотала свои кудри в пучок и спрятала обнажённые десерты под спортивным костюмом, то стала похожей на большую свирепую касатку. И горланила так же. Да и похер на них всех.

— Геныч, ты мой герой! — радостно проворковала моя Рыжуля. Не мне…

— Всегда к Вашим услугам, Александрия! — довольно откликнулся Геныч.

Ну что ж… жаль, что я ни разу не герой, зато все живы.

Пока ещё живы…

С наступлением сумерек лысая степь снова сменилась зарослями кустарников, небо опять прохудилось, а караван внедорожников распался. Одни рванули в обратном направлении, несколько джипов умчались по другой дороге, и только две машины, включая нашу, продолжили углубляться в опасные дебри, живущие по закону джунглей. И чем дальше в лес, тем ну бы его на хрен, но… что-то мне подсказывает, что до тёплой постели мы сегодня можем и не добраться.

Я взглянул на довольных девчонок — шепчутся, хихикают — точно ведь что-то задумали. Оглянулся на жующую мундштук и спокойную, как танк, Инессу… и решил пока придержать свои мысли при себе. В конце концов, когда Сашка рядом, мне по барабану, куда ехать. А если этот маршрут планировала Стефания, то сбить её с намеченного пути вряд ли получится даже у Геныча, тем более он до сих пор в немилости. Но не в печали, что уже хорошо.

— Хреново жить звериному народу, когда вокруг царит закон природы, — вдохновенно продекламировал Геныч, на что тут же прилетел ехидный ответ от Германовны:

— И даже очень сильному спортсмену не одолеть голодную гиену.

Жора нахмурился и, придвинувшись ближе к нам, постучал по оконному стеклу, залитому снаружи ливнем.

— Чего, Жор? — поинтересовался я.

— Темно, — вкрадчиво шепнул он, и тут Геныч опомнился:

— Э, народ, солнце уже село… мы скоро приедем? Я так-то есть хочу.

Есть наверняка хотелось всем. В дороге мы лишь заморили червячка, схомячив несколько бутербродов, и желудок требовал чего-нибудь существенного и в идеале — горячего.

— Скоро будем на месте, п-потерпи немного, — ответила Стешка, и Геныч сразу успокоился. А Жора — нет.

Темнота упала внезапно, и только свет фар освещал раскисшую дорогу, чёрные кустарники и шмыгающих по своим делам животных. Интересно, им дождь совсем не мешает? А ещё очень хотелось бы надеяться, что эти джипы вездеходны, потому что застрять в грязи, когда вокруг полно охотящихся хищников, было бы не самым удачным финалом сегодняшнего дня.

Но наш внедорожник двигался уверенно, дождь, наконец, прекратился, а спустя недолгое время впереди замаячили огни. Мы быстро миновали заросли акации и выехали на широкую открытую поляну, но едва фары осветили пункт назначения…

«Вот это подстава!» — подумал я.

— Э-э… глубокомысленно изрёк Жора.

— Что… это что такое? — взревел Геныч, тыча пальцем на две брезентовые палатки.

— А это, любимый, наш ужин и ночлег, — нежно проворковала Стефания, выбираясь наружу.

— То есть ты хочешь сказать, что мы будем ночевать под этой тряпочкой? — с недоверием уточнил Геныч, ломанувшись за ней следом.

— Не х-хочу, я уже это сказала.

— В то время, когда вокруг рыщут львы и гиены? — никак не желал сдаваться Геныч.

— Именно! — довольно подтвердила Стешка. — Это отличная возможность снять уникальные кадры.

Я вышел на воздух, и все почему-то уставились на меня.

— А что вы на меня так смотрите? Можно подумать, если я сейчас скажу, что я не в восторге от этого места, мы все подорвёмся и помчимся обратно.

— А мне здесь нравится! — очень бодро и оптимистично заявила Сашка. Так, будто сама пыталась убедить себя в этом.

Но я слишком хорошо её знаю, чтобы поверить. Подобная романтика совсем не для неё — моя Аленька любит комфорт и безопасность. Но гораздо сильнее она любит своих сестрёнок, и ради них готова броситься в любую авантюру. А ещё моя Сашка очень упрямая. Что ж, пусть играется, а если игра пойдёт не по плану, я буду рядом.

Одновременно с нами подъехал ещё один джип, и из него суетно и громко выгрузились уже шапочно знакомые нам французы. Те самые, с которыми сегодня днём знатно порезвились пчёлы. Остаётся надеяться, что их пышная мадам с тем же успехом не привлечёт хищников к нашему лагерю.

— Ох, давненько у меня не было настолько увлекательного отпуска, — протянула Инесса, шумно вдыхая влажный прохладный воздух. — Красота!

Стоя на ступеньке джипа, она прикурила и, запрокинув голову, выдохнула струйку дыма в чёрное беззвёздное небо.

— No smoking, — снова забеспокоился Тайо и для убедительности выставил скрещённые руки — типа смертельная опасность. Тоже мне, нашёл, кого воспитывать.

— Клиент всегда прав! И ладно тебе умничать, я же не на бензоколонке курю, — отмахнулась Германовна и спустилась на землю, опираясь на мою вовремя протянутую руку. — Спасибо, Вадюша. А здесь не жарко, да?

— Да, — недовольно буркнул Жора, выбравшись вслед за Инессой и озираясь по сторонам.

— Му-гу, совсем не по-африкански, — согласился я. — Но так даже лучше, а то задолбала эта жара.

— Тапро пошаливать! — гостеприимно исполнил Тайо по-русски (уж как сумел) и, тоскливо покосившись на дымящую отравой Инессу, кивком предложил следовать за ним.

Вот-вот — именно, что «пошаливать»!

Обе палатки оказались довольно большими и с виду совершенно одинаковыми, поэтому было смешно наблюдать за французами, рванувшими занимать лучшую. Таковой, по их мнению, оказалась левая палатка, нам же досталась правая.

А ничего, нормальный домик — брезент очень плотный, внутри просторно и можно стоять в полный рост. Из обстановки — четыре двухместные кровати, застеленные чистым бельём, два пластиковых стула и две… гм… ну, типа тумбочки. А ещё пара сетчатых окошек, которые при желании можно застегнуть. Ну что — вполне прилично. Во всяком случае, здесь условия куда лучше, чем в моём бунгало на острове.

Разместились мы довольно быстро, да и что там церемониться — покидали рюкзаки на кровати, и атаковали розетки. Да-да — розетки здесь тоже имелись — аж две штуки. Правда, время пользования ими ограничено, поскольку имеющийся на территории генератор врубали только на несколько часов, чтобы туристы успели зарядить телефоны, камеры и другие гаджеты, ну и поужинали не при свечах.

А ужин предполагался… внимание! — в ресторане! Это отдельная палатка, стоящая чуть поодаль, из которой уже доносились дразнящие ароматы. Эдак они всех обитателей заповедника привлекут.

Приятным бонусом стало наличие биотуалета (по кабинке на каждую палатку) и нехитрого душа — простенькой конструкции, состоящей из накопительного бака с лейкой и ширмы, дабы укрыться от чужих глаз.

— Мы пойдём уже есть или как? — нетерпеливо рыкнул Геныч.

— Или как, — завредничала Сашка. — Мы решили, что девочки охраняют очаг, а мальчики отправляются на охоту за мамонтом. А вообще, я сперва хочу принять душ. И свалите уже отсюда, нам надо переодеться.

Мы с Генычем переглянулись и послушно покинули палатку. А следом выскочил довольный Жора с полотенцем через плечо.

— Ты куда, Жор? — задал я тупой вопрос. Чего спрашивать, и так понятно, что в душ.

— Туда, — кивнул он в том самом направлении и поскакал за палатку.

— Ты это… — окликнул его Геныч, — смотри, чтобы тебя какая-нибудь тигра за жопу не прихватила.

— Что-то мы с тобой сегодня не при делах, — усмехнулся я.

— Успеем, — отмахнулся Геныч. — Мне бы пожрать первым делом, а то уже терпежу нет никакого… хоть в натуре иди за мамонтом.

— А я вот думаю, как древние мужики заваливали мамонта? Ты ж слона видел?.. А мамонт-то посерьёзней будет.

— А хер его знает, — пожал плечами Геныч. — Это вон у Инессы надо спросить, может, она ещё помнит…

— Да и я уж запамятовала, сынок, — раздался за спиной насмешливый голос Германовны.

Я аж дышать перестал, а Геныч смущённо пробасил:

— Я в смысле, что Вы намного мудрее и вообще больше нас знаете.

— Это несомненно, — весело пропела Инесса и, помахивая полотенцем, тоже отправилась в душ.

— Блядь! — с чувством прорычал Геныч. — Похоже, я сегодня победитель на конкурсе мудаков, задрать мен…

Но окончанием Геныч подавился, потому что в этот самый момент всё пространство вокруг нас взорвалось таким леденящим душу звериным рёвом, что у меня вздыбился весь волосяной покров. Это лев или… кто?..

И тут начался такой невообразимый кипиш!..

— Задрать его в глотку! — прохрипел Геныч, но его заглушил дикий визг.

Уши мгновенно заложило, а мы даже не поняли, из какой это палатки, и ломанулись в свою. Но наши девчонки уже выскочили навстречу, да в таком живописном виде!.. Впереди Стефания с горящими глазами, в нижнем белье и с камерой, а за ней моя Аленькая — в белых трусиках и с прижатым к груди полотенцем. К самой прекрасной груди!

И пока Геныч пустился вдогонку за своей безумной фотоохотницей, я поймал в объятия мою любимую Рыжулю и возблагодарил то грозное чудовище, что спровоцировало общую панику. Потому что Сашка совсем не сопротивлялась моим рукам, а дрожала и прижималась ко мне всё теснее. И в слабом свете фонаря я успел заметить, как сильно она побледнела, даже веснушки исчезли.

Между тем рычание повторилось снова, но уже чуть тише и не такое протяжное, как в первый раз.

— Не бойся, моя маленькая, я с тобой, — я крепче прижал к себе Сашку, целуя, вдыхая и успокаивающе поглаживая её ароматные кудряшки. Страшно мне уже не было — стало охренительно. Аленькая моя!..

— Стешка… — прохныкала она и попыталась вырваться из моих рук, но я удержал.

— Да вон она, успокойся. Полагаю, что это зверю стоит спасаться от твоей сестрёнки, — я кивнул на Стешку, придерживаемую Генычем и шарящую взглядом по округе через свой объектив.

Охренеть — маньячка, а не девка! И где только всё это скрывалось⁈

А рядом с нашей парочкой обнаружилась ещё одна, и тоже наша — немного взъерошенная Инесса и совершенно голый Жора. И у меня случился очередной шок.

Нет, обычно гениталии других представителей мужского пола не вызывают у меня никакого интереса, но ЭТО… Такому прибору и племенной жеребец позавидует. Так вот почему наш Жорик на пляже всё время в шортах. А мне как-то и смотреть неудобняк, и в то же время взгляд так и соскальзывает, дабы убедиться, что это не глюк.

А, впрочем, не я один такой любопытствующий — вытаращились все без исключения. И вот чёрт!.. — даже моя любимая женщина заинтересовалась, и сразу перестала дрожать.

А Тайо (оказывается, он тоже был здесь), опустив ружье, даже подошёл ближе к Жоре и, уронив глаза ему на хер, восхищенно поцокал языком — вот же простота!

Зверюга, кем бы он ни был, из-за которого мы все здесь собрались, как-то сразу перестал быть в почёте, потому что теперь гвоздём сегодняшнего вечера стал наш уважаемый грек Жора. Я бы даже сказал — Георгиос.

И всё бы хорошо, если бы не истошный визг, прерывающийся только для очередного вдоха. Теперь он, кажется, стал ещё ближе и громче, и мы все обнаружили его источник. Мадам Французская булочка, чтоб её!..

— Да заткните эту гребаную сирену! — раздражённо рявкнула Инесса.

Но обошлось без нашей помощи — визг резко оборвался, когда мадам заметила Жору.

— Жорик, высший пилотаж! — восхитился Геныч. — Твой чудо-кляп даже дистанционно работает.

— Да! — Георгиос расплылся в белозубой улыбке.

— Так, Жоржик, сматывай шланг и пойдём ужинать, — скомандовала Германовна. — Завтра помоешься.

А тем временем в семействе Цветаевых снова вспыхнула борьба.

— Да отпусти меня, медведь, п-поломаешь!

И мимо нас протопал оный медведь, зажав под мышкой ожесточённо брыкающуюся хрупкую Стешку.

— Должен признаться, что моя холостая жизнь была гораздо безопаснее, — прогудел Геныч.

— Х-хочешь развод?

— Только через мой труп! Хотя чует моё сердце, что к этому всё и идёт.

— К разводу? — упавшим голосом пролепетала Стефания.

— К трупу!

— Генка, ну п-прости… — донеслось уже из палатки. — Я тебя так люблю!..

А Инесса придержала Жорика.

— Да стой, не мешай милым браниться, на-ка вот лучше полотенчиком прикройся.

А моя сладкая девочка и не думала никуда торопиться — она не вырвалась из объятий, и даже не возразила, когда я, подхватив её на руки, направился к душевой ширме.

Нагретая южным солнцем вода ещё не успела остыть и сейчас тёплыми струйками ласкает наши разгорячённые тела.

— Сашка… Аленькая моя! — я скольжу подрагивающими ладонями по гладким упругим бёдрам, по охренительному изгибу талии, по вызывающе сочной и тяжёлой груди, провоцирующей у меня безудержное слюноотделение и болезненно мощный стояк. — Ну хоть потрогай его, Алька.

Я толкаюсь в её сжатые бёдра и, перехватив за запястье её руку, опускаю вниз, но Сашка смеётся и лишь слегка царапает ноготками по всей длине — издевается, зараза рыжая. А я подыхаю от дикого нестерпимого желания быть в ней, от необузданной безумной любви, разрывающей сердце и член… и от щемящей печальной нежности, затопившей и склеившей мой бедный измученный мозг.

Я с трепетом целую плечи, покрытые солнечными веснушками, стройную шею, слизывая с неё капли воды, и жадно накрываю ртом сладкие податливые губы — смакую, ласкаю, выпиваю… и случайно прикусываю, когда Сашка вздрагивает в моих руках.

Снова этот неведомый зверюга оглашает окрестности своим ужасающим рёвом. Ну как ужасающим… по сравнению с моим неудовлетворённым желанием — это так… кошачье мявканье. И тут же взвывает сирена из соседней палатки. Блядь, ну что за истеричная дура?

— Это лев? — испуганно шепчет мне в губы Сашка, вжимаясь в моё тело.

— Это визгливая французская кошка, — поясняю я, не отвлекаясь от вожделенного рта.

А львиный рёв повторяется снова, и визг француженки повышает тональность. Да чтоб они оба охрипли!

— Вадим, я так не могу, — Сашка отстраняется и, схватив свои трусики, в панике натягивает их на мокрое тело.

Да сучий потрох! Попадись мне сейчас этот блохастый ревун, я ему лобешник собственным хером проломлю, настолько он каменный.

— Саш, ну ты чего… это же лёва со своими друганами так общается, к нам-то он не сунется.

— Откуда ты знаешь? — её голос подрагивает и срывается. — Ты разве ещё не понял, что мы у хищников дома? Мне страшно, Вадик!

— Аленький, но я же с тобой, — я пытаюсь её задержать, но безуспешно. Снова прижав полотенце к груди, она выскальзывает за ширму, а я, прикрыв дымящийся болт пропотевшей футболкой, скачу вдогонку.

Ебучий лев! Чтоб тебе ни одна львица не дала до самой смерти! Ар-р-р!..

И в тон моим мыслям грохочет бас Геныча:

— Дайте мне этого зверя, задрать его в гриву, я из него кастрата сделаю! Будет, сука, по утрам, вместо петуха заповедник будить.

Ну вот — похоже, не только у меня случился облом.

А рядом с палатками уже собралась целая демонстрация — вся наша компания, галдящие французы, невозмутимые проводники с оружием и ещё парочка масаев с какими-то палками. Тайо громко хлопает в ладоши, привлекая наше внимание и просит сохранять спокойствие.

Спокойствие⁈ Да как я могу быть спокоен, когда моя полуобнажённая женщина трётся рядом с ним и готова чуть ли не верхом на него залезть. О как — а с ним ей, выходит, не страшно! Очевидно, что в выборе между моим членом и его ружьём предпочтение отдаётся последнему.

Теперь этот мудак с огнестрельной пукалкой объясняет, что у них тут всё под контролем, а мы якобы под их надёжной защитой. Для убедительности он снова демонстрирует своё ружьё и уважительно кивает на длинных тощих масаев. Ну да — это прям великая сила! И Германовна со мной солидарна:

— Это они, что ли, защитники? — фыркает она, скептически оглядывая нашу охрану в красных балахонах. — И куда они с этими палками против львов? Если только в жопу им потыкать…

— Инесса Германовна, Вы не п-правы, — вмешивается Стешка. — Масаи — очень ловкие и бесстрашные воины, и львы сами опасаются с ними встречаться. Раньше посвящение масаев в мужчины п-происходило только после открытой схватки со львом, при этом у мальчиков из оружия имелось только копьё. Масаи даже сейчас нередко убивают, х-хотя охота на львов строго запрещена. П-поэтому их палки легко отпугивают х-хищников, у них за несколько веков уже инстинкт выработался.

— Живодёры! — выплёвывает Инесса, не проникшись их героизмом.

— О-о, это львы ещё нашего Жорика не встречали, — с гордостью вставляет Геныч и уважительно хлопает Георгиоса по плечу.

— Да-а, — скромно отзывается грек. Он до сих пор так и не оделся, а свою палку-убивалку прикрыл Инессиной шляпкой.

Чем бы ещё свою потушить?..

Между тем Тайо продолжает толкать пламенную речь о правилах безопасности, предстоящем ужине и ещё какой-то херне, которую я воспринимаю с трудом, потому что моя Сашка не сводит с него глаз и внимает каждому слову. Твою мать, как же меня ломает! И что, дело только в наличии ружья?..

— Лично я ни хрена не врубаюсь, о чём он толкует, — нервничает Геныч. — Жорик, ты его понимаешь?

— Да!

— Пиздец! Я тут что, один не шарю по-английски?

— Да!

— Жора, задрать тебя в шляпу, лучше молчи!

Я же по-прежнему не свожу глаз с Сашки, поэтому не пропускаю момент, когда её плечо сжимает чёрная рука оратора. Ух ты, охотник, блядь!

Я срываюсь с места, готовый оторвать заблудившиеся щупальца, но едва успеваю выдернуть Сашку из чёрных лап, как между мной и мудаком с ружьём вырастает Геныч.

— Вадюха, спокуха, будем цивилизованными. Тихо, тихо, брат, я всё улажу. Жора, ну ты-то куда прёшь?

— Рябинин, ты совсем идиот⁈ — сзади меня за волосы тянет Сашка и лупит пинками по ногам и по жопе. — Какого хрена ты творишь?

— Кто — я-а⁈ — я разворачиваюсь и получаю по лицу полотенцем.

Тем самым полотенцем, которым она только что прикрывала грудь. И теперь её видят все… и этот тоже.

— Аленький, — я уворачиваюсь от очередного удара и пытаюсь перехватить полотенце, — прикройся, пожалуйста.

— Ты сам прикройся! — она подхватывает с земли потерянную мной футболку и кидает мне в лицо. — Ненавижу тебя, урод!

— Дура! — с чувством выкрикивает Жора…

И все что-то говорят… Инесса, Стефания… и раскатисто гремит Геныч:

— Это его гёрл! Андестенд?..

А я яростно тру ладонями лицо и озираюсь в поисках Сашки.

— Аленький… где она?

— Успокойся, сынок, она в палатке со Стешей, — ласково говорит Инесса и осторожно касается моей руки. — Можно я тебе помогу, Вадюш? — она завязывает вокруг моего торса футболку и гладит меня по спине.

— Всё-таки ненавидит, — цежу я сквозь зубы.

И ведь сотни раз уже слышал, но сейчас так херово, что хочется реветь и рычать во всю глотку.

— Это нервы, сынок, — успокаивающе звучит голос Инессы. — Мы все немного перенервничали.

— Не-эт… это мой грёбаный бумеранг.

Настроение ни в звезду!..

Вооружившись полотенцем и зубной щёткой, я снова возвращаюсь в душевой отсек, а там уже очередь.

— И кто последний? — спрашиваю нарочито весело.

— Ты! — насмешливо бросает Сашка, даже не оглядываясь, а Стефания что-то зло шипит ей на ухо.

Моя маленькая защитница. Пустяк, а всё равно приятно. Со Стешкой мы всегда отлично ладили, даже в то далёкое время, когда я очень серьёзно налажал.

— Да забей, Вадюх, это ведь женщины! — Геныч многозначительно стучит себе костяшками пальцев по лбу.

— Да! — дружеская рука Жоры опускается мне на плечо, а вторая дружеская повторяет жест Геныча.

Наконец, смыв с себя пот и дорожную пыль, мы облачаемся в тёплые шмотки (не жарко, однако) и в сопровождении охраны отправляемся в столовку. Оу, прошу прощения у гостеприимных аборигенов — в ресторан!

И ресторан в центре заповедника превосходит все наши опасения: брезентовый шалаш, ветхий навес на четырёх подпорках, длинные неказистые столы, покрытые дырявым полиэтиленом и деревянные лавки, напичканные ловушками из заноз. Ну и, конечно, сам ужин оставляет желать лучшего.

— Добро пожаловать в кабак «Последний ужин туриста», — громко и весело трубит Геныч, озвучивая мои мысли.

Все рванули занимать места: мы — налево, французы — направо, а наша охрана рассредоточилась по периметру.

— А это точно свежее? — с сомнением спрашивает Стешка, поглядывая на большую зубастую рыбину с мутными выпученными глазами.

— А ты пальчик к её пасти поднеси, — советует Геныч. — Если хряпнет — значит, свежак. Так китайцы свои блюда проверяют на свежесть.

— Много ты п-понимаешь, ты не был в Китае.

— Зато у меня есть друзья, которые там были. А мой подопечный Дракон и сейчас там тусуется.

— Это Реми? — с преувеличенной заинтересованностью спрашивает Сашка. — Наслышаны об этом красавчике. А ты, кстати, когда нас познакомишь?

Вот же стерва — всё мне назло!

— Ну-у… — Геныч почёсывает в затылке, — если звезды встанут херово, то в августе привезу это исчадие в Воронцовск. А если мне повезёт, то получу ещё годик отсрочки.

О ком идёт речь, я приблизительно догадываюсь — Геныч немного рассказывал о своей жизни во Франции, путешествиях по Европе и о подопечном мальчишке, расшатавшем его нервную систему. Но тот пацан ещё совсем зелёный — не Сашкина возрастная категория, так что в ту сторону мне можно не дёргаться. А вот Гор меня волнует гораздо больше. И хотел бы не думать, но не выходит. Полагаю, войне всё же быть.

Внешнее спокойствие даётся мне очень непросто, да и рыжая бестия продолжает виртуозно играть на моих нервах — даже не смотрит в мою сторону. Обиделась. А на что, спрашивается? К слову, Тайо передо мной извинился и поклялся, что совсем не имел виды на мою женщину. Но тут следует отдать должное Генычу — с нашим проводником он поговорил убедительно, и теперь тот держится от Сашки на почтительном расстоянии. Впрочем, как и Сашка от меня.

— Приятного аппетита, — ласково воркует Инесса, и я снова перевожу взгляд на стол.

Вот уж чего, а аппетита поданная еда не вызывает совсем, к тому же я сильно сомневаюсь, что здесь соблюдаются санитарные нормы. Но и голодать тоже не выход.

— Боюсь, что эта гостеприимная поляна может разорвать мой внутренний мир, — озвучиваю я, помешивая ложкой странно пахнущий суп.

— Прям с языка снял, — грохочет Геныч и оглядывается на местных: — Э, ребят, а можно, нам какую-нибудь яичницу, что ль, забацать? Народ, переведите мою просьбу на африканский.

— Неженки, — фыркает Сашка и принимается за еду, а мне за неё реально страшно.

— Please, — лысая чернокожая красотка водружает на стол кувшин с мутно-белой жидкостью.

— А это ещё что — льва подоили? — морщится Геныч. — Не, я это пить не буду.

— Генка, х-хватит придираться, давай ешь уже, — командует Стешка, хотя сама не отрывается от камеры.

— Ты это тоже не будешь! — рычит он. — А все остальные как хотят. Пусть хлебают молоко — туалет недалеко. Кто кувшин этот допьёт — всю округу обосрёт.

— Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка, — язвит Сашка.

А Инесса, сотворив товарно-денежный обмен с масаями, возвращается к столу с литровой бутылкой виски.

— Предлагаю перед трапезой продезинфицировать желудок.

Вот это дельное предложение!

А за пределами ресторанный площадки темнота продолжает наполняться всё новыми звуками — верещанием ночных птиц и зверья, хрустом веток и отдалённым ворчанием хищников. А ещё жутковатым, похожим на плач, подвыванием. Стешка нам пояснила, что это шакалы так ноют. Надо же, и эти твари тут тоже шоркаются. Спасибо, хоть лев заткнулся. Хотя, может, у него тоже перерыв на ужин?..

— О, гля-гля! Это кто-о? — Геныч аж подпрыгивает и тычет в сторону, где из темноты сверкают два жёлтых глаза.

Француженка тут же начинает подвизгивать по-шакальи, а наша бесстрашная всезнайка, ни на минуту не выпускающая свою камеру, наводит в нужном направлении объектив и радостно комментирует:

— А это гиена за нами п-подглядывает.

— Ух, ебучий случай! — грохочет Геныч, и мы все с ним дружно согласны. — Терпеть ненавижу этих уродливых тварей, задрать их в пасть!

— Генка, х-хватит уже материться! Можно говорить нормально?

— Можно… я к этим гиенам испытываю такую сильную неприязнь, что даже кушать не могу. И что ни говорите, а без ружья мне как-то зябко.

— Геночка, а ты метко стреляешь? — любопытствует Инесса, опрокинув в себя уже вторую стопку вискарика.

— Ага, в белый свет, как в копеечку, — ехидничает Сашка.

— А вот не надо грязи, Александрия! Мы, вольные поэты, стреляем, как умеем, а ежели осечка, так с ноги бьём без промаха.

— Да! — ну, это понятно, кто.

— Дети мои, а давайте о чём-нибудь оптимистичном, — тянет раскрасневшаяся Инесса, уже попыхивая сигаретой.

— Не время оптимиздить, мать, когда враги окружают, — хмуро выдаёт Геныч.

— Не волнуйтесь, гиены ни за что не сунутся в такую толпу, но п-подглядывать всё равно будут, — успокаивает нас Стефания. — Они редко нападают на человека, х-хотя по одному всё же лучше не х-ходить.

— Спасибо, утешила, — огрызается Сашка и зябко ёжится. — Инесса Германовна, а Вам что, совсем не страшно?

— После пятидесяти, деточка, мне уже ничего не страшно. Жоржик, налей-ка мне ещё пятьдесят. И остальным тоже накапай. Ну и на всякий случай… — запрокинув голову и вперив взгляд в ночное африканское небо, она осеняет себя крестом и тихо выдыхает: — Господи, спаси и сохрани нас!

— Ну-ну, — басит Геныч. — Только, боюсь, наш срок хранения до утра не дотянет, если мы отсюда не свалим.

— Генка, х-хватит уже нагнетать, сворачивай свой чёрный юмор.

— Почему? Мы же в Африке, а здесь это актуально, как нигде.

— Hey, please pay attention! — привлекает наше внимание Тайо, потряхивая какими-то бирюльками на верёвочках и объясняет, как и для чего ими пользоваться.

— Это что за хрень у него? — приглядывается Геныч.

— А это свистки, сынок, — хихикая, поясняет Инесса.

— Для отпугивания акул? — ржу я, вспомнив анекдот, а Геныч тут же продолжает в тему:

— Ну зае… шибись, с моим везением мне сейчас либо свистка не достанется, либо гиена глухая попадётся.

И тут, когда все получают свои свистульки-бирюльки, началась такая свистохрень, что визг шакалов кажется мне песней — свистки-то все сочли необходимым проверить.

— Слышь, Вадюх, ты только не ржи, ладно? — заглушая многоголосый свист, жалуется Геныч. — Но у меня в натуре эта штука не свистит.

И к общему свисту добавляется оглушительное дружное ржание.

Ну, что могу сказать… если какие-то звери поблизости и паслись, то после нашего концерта все звуки природы закончились, даже птицы заткнулись. А Стешка так страшно озверела, что даже заикаться забыла:

— Кто эту дурь придумал? Зачем⁈ Вы же всё испортили! — и, переведя яростный взгляд на безудержно посвистывающую француженку, прорычала: — Я этой корове её свисток сейчас в задницу забью!

— Ангел мой, лучше доверь это грязное дело специалисту! — тут же подорвался Геныч.

— Иди ты в жопу, извращенец!

— Ну дык а-а…

Полностью наш лагерь угомонился только после полуночи. Стефания в сопровождении двух масаев всё же выследила каких-то зверей, но всё равно спать отправилась расстроенная и злая.

И только мы с Генычем, застыв как два сфинкса на страже палатки, молча таращимся в темноту и нанизываем на свои уже изрядно раздолбанные нервы душераздирающие звуки природы. Трава шуршит, крылья хлопают, что-то ухает, чавкает, взвизгивает… а уж как рычит!.. Львы — это отдельная песня, но гиены — это полный пиздец! — и лают, и мычат, и хохочут… и всё это, сука, где-то рядом!

И даже вискарь уже не вставляет. Мы с Генычем и так сидим на взводе, но когда из палатки французов раздаётся свист, мы оба подпрыгиваем.

— Охуеть! — рычит Геныч. — Если я за ночь поседею, то точно из-за этой сучары, задрать её свистком. Вадюх, вот на хера такие покатушки, а? Скажи, ну как можно отвалить такие бешеные бабки за то, чтоб тебя сожрали?

— Кстати, о бабках… Слышь, Геныч, я-то на этом сафари совершенно левый чел, поэтому мне как-то надо компенсировать затраты.

— Кому? — он в удивлении округляет глаза.

— Да кому, блядь… Горскому! Он же спонсор?

— Ну да… а на хера?

— Геныч, вот скажи, ты сейчас реально не понимаешь?

— Ну-у… да не, понял я всё. Только не понял, а как ты ему собираешься компенсировать?

— Да как — через тебя.

— Меня?.. А, ну так-то… — Геныч задумчиво потирает лоб. — Не-не, Вадюх, вообще не вариант. Ну сам посуди, оно ему надо — вникать в такие тонкие нюансы? Гор ведь ни сном ни духом, что тёща соскочила с сафари, а с ней у нас был бы полный комплект. Так что, если тебе эти бабки жгут карман, то лучше отдай своей Александрии, а она пусть сама решает — возвращать их Гору или там на трусишки-чулочки потратить. Поверь мне, Вадюх, так будет лучше. А на хрена мужику нервы мотать, он и так пострадавший.

— Сочувствуешь ему?

— Да я вам обоим сочувствую. Александрия — тот ещё подарочек! Ток без обид, да? Так-то я к ней уже привык, считай, сеструха… но мне проще, я же не герой её романа. А тебе, Вадюх, удачи и терпения.

— Геныч, а что там на самом деле в загсе случилось, почему Сашка вдруг отказалась выходить за Гора?

— Кто-о? Так это ж… — Геныч вдруг осекается под моим взглядом и округляет глаза. — А-а… в смысле, Александрия?.. Ну, почему-почему… потому что… не судьба.

— Геныч, что ты мутишь? Ты можешь мне нормально рассказать, как было?

— Да какие мутки? Я и говорю, как есть — не судьба ей с Гором, она же в этот загс, как на эшафот плелась… зато обратно, знаешь, как стартанула?

— Почему⁈

— Да по херУ! — разошёлся Геныч. — Чего не понятно-то? Ей задали конкретный вопрос: хочешь ты, Александрия, стать женой Гора? А она — нет, говорит, не хочу! И как втопила к выходу!.. И чего только приходила, спрашивается?.. А я цветы красивые купил…

— Думаешь, она не хотела за него замуж?

— Пиздец у тебя логика! А ты сам-то как думаешь? Кто хотел — тот уже замужем! Так понятно? И вообще, ты, может, ни хрена не замечаешь, а я-то вижу, как твоя рыжуха за тобой подсекает. И ведь жалит тебя, зараза, а сама пасёт втихаря, а в глаза-ах… тоска лютая. Вот это, Вадюх, я называю — судьба! А что кусается… так у змей работа такая, а если она яд не выплеснет, то загнётся от интоксикации. Ты это… главное, не сдавайся, братуха. И, если уж откровенно, то с Айкой было куда сложнее. Ты-то хоть знаешь, за что страдаешь… а Кирюха? Он же святой малый!

— Так ведь и Айка у нас особенная…

— Да знаю я, — вздыхает Геныч и, наклонившись, поднимает с травы почти опустевшую бутылку. — У меня тут тост созрел. Давай-ка за то, чтобы жаркое африканское солнце растопило сердца наших прекрасных, засидевшихся в девках Скрипок. Чтобы Александрия вернулась домой с пылким желанием вернуть себе твою фамилию, а наша любимая тёщенька навечно обрела большое сицилийское счастье!

— Аминь!

Геныч вырубился внезапно. Ещё пару минут назад он поэтично воспевал звёздное небо, а сейчас дрыхнет без задних ног, распахнув рот и прижав к груди бутылку со скудными остатками огненной жидкости. Мне же ни хрена не спится, а темнота над нами сгущается и становится пугающе непроницаемой. Вот только что на расстоянии вытянутой руки сияли звёзды, и вдруг растаяли прямо на глазах — будто их выключили. Наверное, скоро рассвет…

И как-то неожиданно всё стихло — ни воя, ни рычания, ни шуршания, даже сверчки и цикады заткнулись. И в этой внезапно наступившей тишине я вдруг вижу, как пронзая темноту, к нам неумолимо приближаются шесть светящихся точек. Я отчётливо понимаю, что это чьи-то хищные глаза и навожу на них камеру. Гиены, твою мать! Одна большая и две поменьше, и двигаются очень тихо и целенаправленно. Охотятся, твари — на нас!

По позвоночнику от жопы до затылка пробегает холодок, а от затылка к жопе течёт пот, но хвала небесам — масаи не спят и реагируют мгновенно, заставляя борзых охотников сменить траекторию и поискать себе завтрак в другом месте. Бля, какие же нервы нужны! Я вытираю со лба испарину и едва на жопе не подпрыгиваю, когда над ухом вдруг раздаётся приглушённый бас спящего Геныча:

— Когда хлебнёшь немного виски,

Прекрасна ночь и звёзды близко…

И тесно жмётся к яйцам член,

Пугаясь хохота гиен.

Здесь раздражает каждый звук:

Рычанье льва и нервный пук.

Но ночь не вечно будет длиться…

Придёт рассвет, и член взбодрится!

Я начинаю ржать, а Геныч потягивается и кивает в сторону наших охранников.

— Отважные пацаны, да, Вадюх? А я уж думал, придётся самим отбиваться, но теперь-то полегчало, — он в один глоток опустошает бутылку и участливо спрашивает: — Ты как?

— Да как… чуть в штаны не облегчился.

— Такая же херня. Зато будет, что вспомнить. Это ж совершенная дичь и полный отрыв от цивилизации — когда ещё так отдохнёшь, да? У нас-то в Воронцовске сейчас сугробы по самые яйца, а тут лето — красота!

— Были бы бабки, а уж лето можно организовать в любое время.

— Это да-а… но деньги — очень уж хитрый предмет… то до хера, а то как бы и нет. Я же переобулся, Вадюх, а всё что нажито непосильным трудом, вбухал в спортбар и в хату. Хорошо ещё батя деньжат немного подкинул. Планов-то у меня громадьё, но теперь пока раскручусь… Можно было бы ещё на рекламу подвязаться, французы, кстати, приглашали, но столько, как в первый раз, уже точно не заплатят. Да и стрёмно как-то, не хотелось бы на родине пропалиться.

— Слушай, а как ты во Франции в рекламу-то попал?

— А это всё благодаря сплетням — вовремя засветился с их национальной героиней.

— И что ты там продвигал — спортпит?

— Ага, почти… — усмехается Геныч. — Спортивное питание для котов. А что ты ржёшь? Мелкому котёнку нужен был харизматичный напарник, так чтоб с большими руками и свирепой, не примелькавшейся на экранах рожей. Вот меня и взяли для контраста с этим милахой. Зато бабосов отвалили, как за главную роль в полнометражном блокбастере. Но, похоже, это была разовая акция.

— А с боями ты совсем завязал?

— Завязал, — Геныч тяжело вздыхает. — Уже больше года прошло, а мне каждую ночь клетка снится. Но сейчас немного полегче, я же ещё детвору тренирую. А что, мне нравится… они меня Геннадий Эдуардычем называют. Хреново только, что в бубен дать некому. Но ничего, скоро прилетит Дракон, и тогда уж я отведу душу. Да и работы прибавится… короче, скучать будет некогда.

— Слушай, Геныч, а как ты смотришь на туристический бизнес? — осторожно закидываю удочку.

— Смотрю положительно, — усмехается он. — Но пока только смотрю. Драконы меня уж давно пытаются внедрить в какое-нибудь семейное предприятие. Но они же зверюги активные и продвинутые — у них если отель, то небоскрёб, если магазин, то сразу целый развлекательный комплекс… а я, Вадюх, ещё не дорос до таких масштабов.

— А если турбаза в пределах родной локации? — предлагаю то, что давно не даёт мне покоя. — Наш «Бор» знаешь?

— А то! — заинтересованно отзывается Геныч.

— Там неподалёку заброшенный лагерь есть, так вот его ещё лет пять назад мой батя выкупил, а заняться вплотную руки никак не доходят. Я уже накидал бизнес-план… а вернее, позаимствовал и адаптировал его под реалии нашего края. Если всё менять подчистую, выходит дорого, но этого и не требуется — можно пока отремонтировать несколько домиков, но главное — это облагородить территорию, очистить подход к реке и воду и организовать платный пляж.

— И прокат! — радостно грохочет Геныч, а я с облегчением понимаю, что подбить его будет уже несложно.

— И прокат, — покладисто соглашаюсь.

— Но это же всё равно бабла до хренища…

— Я уже всё подсчитал, и если на начальном этапе слишком широко не размахиваться, то моих средств вполне хватит.

— Личных? — уважительно спрашивает Геныч, а я киваю и спешу пояснить:

— Я на крипте неплохо поднялся и соскочил вовремя, можно сказать, повезло.

— М-м, молоток! Только я-то тебе на хрен нужен?

— Геныч, да я в одиночку такое дело и не планировал. Но насчёт партнёрства проблема. Отцу, как я уже сказал, некогда, а мои пацаны либо уже при деле, либо из доверия вышли… меня же пять лет дома не было, связи уже паутиной обросли. Ну а мы с тобой, считай, что родственники. А если всё нормально пойдёт, то и девчонок подтянем.

Мысленно я уже превратил эту идею в увлекательный семейный бизнес, дело за малым — уговорить Сашку.

— Отлично! — жизнерадостно гудит Геныч. — А поскольку я не какой-нибудь там бедный родственник, согласен только на паях. Так что ты мне цифры накидай, а я прикину хер к носу.

— Было бы неплохо, тогда я ещё смогу купить Сашке новую тачку.

— А вот это правильно, и лучше с подарками не затягивать, потому что бабочки — это пиздец как романтично, но тачка — это ещё и практично. Кстати, о нашей турбазе, если утеплить домики, то зимой там тоже можно развернуться. Покатушки всякие устроим, елей пушистых насажаем… а со стройматериалами нам Жека всё организует, как себе, не сомневайся. Я ему прямо сейчас и напишу…

Геныч ныряет в мобильник, а я с удивлением обнаруживаю, что небо посветлело, а темнота рассеялась. Неплохо мы посидели.

— Да задрать его в зверинец, — возмущается Геныч. — Интернет, сука, не ловит. Ладно, всё равно напишу, пока всё не забыл. Кстати, а «въебать» пишется с твёрдым знаком?

— Ну… это смотря как въебать…

— М-м, значит, с твёрдым, — серьёзно кивает Геныч, стуча по экрану квадратными пальцами.

— А чего ты там пишешь-то? — ржу я, а из палатки показывается недовольная Стефания.

— Мужчины, называется! Материтесь, как п-портовые грузчики! Слушать п-противно!

— С добрым утром, мой сладкий ПЭрсик! — улыбается Геныч, протягивая руки к Стешке. — Прости, мой Ангел, я не хотел ранить твои чувствительные ушки, это всё последствия бессонной ночи. Мы, между прочим, всю ночь диких зверей от палатки отпугивали.

— Ну тогда ладно, — мурлычет Стешка и, поцеловав нас с Генычем, строго повелевает: — Но больше н-никакого мата, ясно? Сегодня у нас День Вежливости.

— Да заебал этот комар! — раздаётся из палатки охрипший со сна голос Инессы.

Тяжело вздохнув, Стефания поджимает губки и закатывает глаза — непросто ей с нами, невежами.

— День Вежливости зачах в зародыше, — печально произносит Геныч и утешает свою девочку: — Не расстраивайся, мой нежный Персик, главное, что у нас с тобой любовь, а культура прирастёт. Ты же сделаешь из меня человека, правда, моя умница?

— Подхалим! — Стешка чмокает Геныча в нос и выкручивается из его объятий. — П-пойдёшь со мной на охоту?

— Кто — я? Слушай, малыш, а может, лучше все вместе на машине? А то я малость подустал. Посиди лучше со мной, — он призывно хлопает себя по коленям.

— Ну раз ты такой ленивый, тогда я с мальчиками п-пойду, — она кивает на масаев.

— Ангел мой, во-первых, я не ленивый, а энергосберегающий, а в-вторых, я не особо доверяю их палкам. Ружьё всё же надёжнее.

— Так и скажи, что б-боишься.

— А знаешь, моя отважная охотница, если ты будешь немножко снисходительна к моим слабостям, то я расскажу, какой мы с Вадюхой придумали сюрприз, — и, поймав мой обвиняющий взгляд (ну и трепло ты, Геныч!), спешит уточнить: — Вот как только мы с Вадюхой всё додумаем, так тебе первой и расскажу.

— Тоже мне, шпионы! — фыркает Стефания. — Вы тут т-так орали, что уже каждый зверь в заповеднике знает все ваши секреты.

— Да! — из палатки показывается немного заспанный, но очень довольный Жора. — Джамбо!

Мы дружно ему киваем, а Геныч понижает голос:

— И Александрия тоже подслушивала?

— Да дрыхнет, как сурок, ваша Александрина, — из палатки выбирается Инесса с мундштуком в зубах и подмигивает мне. — Хоть грузи и вези, куда хочешь. — И вдруг громко выкрикивает: — Жоржик, а ну стой! Я первая туда иду.

И бедный Жора, не дойдя пару шагов до туалета, пропускает Германовну и трусит к ближайшим кустикам. А до них метров двадцать, и вокруг не сказать, чтобы очень светло.

— Жор, ты бы не ходил так далеко, — окликаю его, но тому, похоже, сильно приспичило.

И пока увлеченные друг другом Геныч со Стешкой перешептываются, я озираюсь по сторонам в поисках нашей охраны. Куда они провалились? Взгляд, наконец, цепляется за красные балахоны масаев, пасущихся около ресторана. Охранники, мать их! А ухо вдруг улавливает сдавленный сип Геныча и писк Стешки, и я оглядываюсь…

Пиздец!

Я окидываю беглым взглядом замершего со спущенными штанами Жорика, и всё моё внимание прикипает к льву. Сейчас я уже и не помню, приходилось ли мне видеть этих зверей настолько близко, но этот лохматый зверюга кажется огромным.

— Он н-не агрессивен, — не очень-то уверенно шепчет Стешка и уже громче: — Жора, только не беги и не п-поворачивайся к нему спиной. — А потом нам совсем тихо: — Где эти засратые масаи с их п-палками?

— Наверняка Жорик успел пометить его территорию… Тайо, блядь! — громко и нервно рычит Геныч, а у льва от его децибел вздрагивают уши и хвост.

И ведь первый на его пути по любому Жора. Я не понимаю, что делать, молюсь, чтобы в этот момент не показалась Сашка, и боюсь смотреть продолжение.

Совсем неожиданно в поле зрения появляется Инесса. Маленькая и хрупкая, она решительно топает к месту встречи двух самцов и звонко выкрикивает:

— Жоржик, немедленно спрячь в штаны приманку и не трогай это чудовище, у него могут быть блохи!

Но в следующую секунду её опережают масаи, а лев с недовольным урчанием отступает назад и исчезает в листве.

Судорожно глотнув воздуха, я понимаю, что не дышал всё это время.

— Задрать его в гриву! — стонет Геныч.

— Да-а… — вяло отзывается Жора и тихо оседает на землю.

Александрина

Гадство! Похоже, я пропустила всё самое интересное!

Путаясь в одежде, я наспех натягиваю штаны и футболку и выпрыгиваю из палатки. Где⁈.

В эту же секунду ко мне подскакивает Вадик и пытается оттеснить обратно к нашей брезентовой ночлежке.

— Аленький, не отходи, пожалуйста, от палатки, — просит он и, прижав меня к себе, приглаживает мои взлохмаченные кудри.

Я же изо всех сил стараюсь не выдать своей радости, от того, что он рядом и снова меня обнимает. Значит, не обижается.

Сегодня ночью я долго не могла уснуть, а Стешка битый час жужжала мне в ухо, какая я стерва, и распаляла и без того больно жалящее чувство вины. Однако мой бывший муж и раньше не страдал обострённым самолюбием и всегда легко прощал мои огрехи, и, как видно, с годами это не изменилось.

Мне вдруг очень хочется поддаться слабости — остаться в руках Вадика и позволить ему увести меня от опасностей, посторонних глаз, от стремительно светлеющего неба и холодной утренней росы в тёмную сонную палатку…

Но гордость сильнее. Да и я здесь по другому поводу.

Я ёрзаю, выпутываясь из объятий Вадика, бегло оглядываю нашу взъерошенную компанию и выдыхаю с облегчением — главное, моя Стешка в порядке. Она бережно прижимает к груди свою драгоценную камеру, а Геныч с перекошенной рожей сжимает в своих огромных лапах саму Стефанию и выглядит, надо сказать, куда более испуганным, чем она.

Аборигены, посмеиваясь и поигрывая палками, выкрикивают что-то на своём языке — им явно весело. Зато Жорик, повисший на хрупких плечах Инессы кажется совсем невменяемым — взгляд расфокусирован, лицо бледное, штаны мокрые… О, Господи! Сейчас красавчик грек выглядит настолько несчастным и жалким, что на него смотреть больно.

— Жора, что с тобой? — я прижимаю руки к груди. — Н тебя кто-то напал?

— ПиздЭц! — бормочет он и часто-часто кивает. Или у него тремор?

А непривычно лохматая Инесса, придавленная его немаленьким весом, начинает истерично хохотать, при этом ухитряясь удерживать во рту свой мундштук.

— Он самый, — нервно выкрикивает она. — Подкрался незаметно к писающему мальчику и, смотри-ка, как обогатил его лексикон. — Молодец, Жоржик, прогрессируешь!

— Георгиос, ну, ты силён, братишка! — Вадик делает шаг к нему и хлопает Жору по плечу. — Я бы точно не выдержал этой встречи — втопил бы, как подстреленный сайгак.

— Да с кем он встретился-то? — я начинаю закипать от недостатка информации и злости на то, что проспала.

— С царём зверей, — тихо отвечает Стешка и вдруг шлёпает себя ладошкой по лбу. — А что же мы все п-про свистки-то забыли?..

— А чего ты сразу на меня смотришь? — нервничает Геныч. — Это вы все забыли, а я ещё вчера предупредил, что у меня свисток не фурычит… ой, вот только не надо на меня так улыбаться, я сейчас про свистульку говорю, а что касаемо моего боевого горна, то он в порядке. Хотя на зверя я с ним не пошёл бы.

— Да на какого зверя? — злюсь я. — Кто в этом заповеднике царь — лев, слон, носорог?..

— Жора в кустах со львом столкнулся, — поясняет мне Вадик и кивает на заросли неподалёку.

Я вглядываюсь и невольно придвигаюсь ближе к Вадиму. Очуметь! Я даже не могу себе представить встречу один на один.

— И что было?.. Его масаи прогнали?

— Да какое там!.. — рычит Геныч. — Лёва как увидел Жорика без штанов, охренел так, что забыл, куда шёл. Какая уж ему, бедолаге, теперь охота, у него же стресс в полный рост. Вот и пусть почешет свою гриву и подумает, кто здесь реальный царь. Правильно я говорю, Жор?

— Да… — Жорик вяло улыбается и только сейчас опускает взгляд на свой пах и горестно стонет.

Наверное, он пребывал в таком шоке, что даже не замечал дискомфорта, а теперь затравленно озирается и, зажмурившись, стыдливо опускает голову и прикрывает ладонью мокрое пятно.

Я не знаю, куда девать глаза и улыбаюсь, как дура, а самой хочется плакать от жалости. Дурацкое путешествие!

— Да брось ты, Жор! — гудит Геныч и обнимает его, как родного. — Ты у нас в натуре герой! Это мне ещё повезло, что я чуть раньше успел отлить, а иначе, клянусь, я своим адреналином затопил бы тут весь лагерь, да ещё и трубил бы, как слон. Ты давай-ка, брат, обопрись на меня, пока твоя отважная девочка не сломалась.

Геныч аккуратно снимает обмякшего Жорика с девочки Инессы и восхищённо таращится на неё.

— А Вы, Инесса Германовна, теперь навеки мой кумир. С одним мундштуком против саблезубого монстра — это очень сильно! А бы так не смог. И мне очень стыдно, что я сам не попёр Жоре на выручку… что-то я растерялся… но в своё оправдание хочу сказать, что я молился за вас обоих. Вы как, моя гулюшка, в норме?

— Спасибо, соколик, твоими молитвами, — ехидно отзывается Инесса и глубоко с наслаждением затягивается сигаретой.

— Инесса Германовна, Вам бы успокоительного, — сочувственно предлагает Стефания. — У меня есть, я сейчас Вам н-накапаю.

— Да я вот тоже думаю, что надо бы хряпнуть коньячку. Ты не беспокойся, моё солнышко, у меня всё есть, и я сама себе накапаю.

Она заправляет в мундштук очередную сигарету и жадно прикуривает, пока басовито воркующий Геныч, к всеобщему облегчению, провожает пострадавшего Жору в палатку. Хорошо ещё, что французов не видно и не слышно — дрыхнут, как сурки, даже не подозревая, какие страсти тут творятся.

— Аленький, — со спины меня обнимает Вадик и трётся губами о мой затылок. — Я очень рад, что ты этого не видела.

— Могли бы меня и разбудить, — ворчу в ответ, хотя теперь вовсе не уверена, что хотела бы этого. Прямо сейчас мне хочется совсем другого.

— Сань, — к нам подкрадывается Стешка, — я п-потом тебе всё п-покажу.

— Что покажешь? — непонимающе переспрашиваю и, оглянувшись на смущённую сестрёнку, нежно обнимающую камеру, догадываюсь, о чём речь. — А ты что, всё это снимала?

— Это случайно п-получилось, — оправдывается она, волнуясь. — Но это ведь уникальный м-материал — встреча неподготовленного человека с х-хищным зверем.

Неожиданно рядом с нами вырастает Геныч.

— А я-то всё думал, кто эти люди, что снимают убийства на камеру, — грохочет он. — Персик мой, да ты, оказывается, у меня очень хищный фрукт.

Стешка же напротив — выглядит сейчас такой трогательной и невинной, что я готова поверить в случайность. И поверила бы, если б не видела, как она снимала бегущего на неё слона. Прав был Геныч — наша безумная охотница даже в крокодильей пасти не расстанется с камерой. И тут подаёт голос Инесса:

— Молодец, девочка! Вот, что я называю высоким профессионализмом! Кстати, Стешенька, не забудь сделать для меня копию.

Завтракаем мы в тягостном молчании, да и сам завтрак не радует. Но встречать новый, полный опасных приключений день на голодный желудок не стоит. Поэтому сидим кушаем, а все попытки завязать непринуждённую беседу разбиваются об унылый вид Жорика. Жаль его до слёз, но в такой ситуации женское утешение не прокатит, поэтому мы со Стешкой чувствуем себя неловко. А наши мальчики всё, что смогли, уже предприняли — поддержали, похвалили и за компанию с Жориком всосали столько успокоительного «горючего», что от зевоты едва челюсти не вывихнули.

И вот какая им теперь экскурсия?

В джипе Вадик снова занимает место рядом со мной и, растянув губы в хмельной улыбке, склоняет голову мне на плечо.

— Аленький, — шепчет он, — ты же видишь, какая херня тут творится… любой поход в туалет может стать последним. И, знаешь, мне будет очень обидно, если меня сожрут, а ты так и не узнаешь, как я люблю тебя.

Наверное, я уже знаю… и от этого мне и сладко, и горько, и зло… и щекотно, когда его губы касаются моей шеи.

— Ты пьяный, Вадик…

— Но ты же знаешь, что у пьяного на языке, то у трезвого в голове… или наоборот? А-аль, пожалуйста, выйди за меня ещё раз замуж. Мы могли бы с тобой сделать это на острове… на берегу океана. Что скажешь?

— А надо прямо сейчас сказать?

— Ну-у… я же тебя прямо сейчас люблю.

— А что потом, Вадим?

— Я не знаю, Аленький… правда не знаю, но очень хочу это выяснить рядом с тобой, — его голова соскальзывает с моего плеча и мягко опускается на мои колени. — И клянусь, что готов провести в этом зверинце столько ночей, сколько понадобится тебе для… положительного отве… та.

Вадик уже спит, подложив под щёку мою ладонь, а я сжимаю свободную руку в кулак, чтобы удержаться и не погладить его чёрные жёсткие волосы. Сейчас он и не дождался бы моего ответа… но у меня есть время, чтобы подумать и ответить себе самой, готова ли я рискнуть снова.

Александрина

Нгоронгоро — очередной национальный парк, куда мы сейчас и направляемся.

— Его по п-праву называют жемчужиной Танзании, — информирует нас Стефания.

Нас — это меня, Инессу и Жорика. А вот Геныч с Вадиком чхать хотели на очередной зоопарк — утомлённые ночным дежурством и утренним приключением, они дрыхнут без задних ног. Туристы, блин!

Сперва я даже сдуру умилялась, глядя на спящего Вадика, а теперь стало обидно. Вот как так можно — обсуждать такие важные и волнительные вещи, а потом вдруг в одну секунду вырубиться? Женщины так не умеют, зато мужики в любой непонятной ситуации впадают в спячку. Чурбаны бесчувственные!

— Когда-то давным-давно, — таинственным и убаюкивающим тоном вещает Стешка, — на месте Нгоронгоро возвышалась огромная гора, намного больше, чем Килиманджаро. По её склонам текли п-потоки лавы, уничтожая на своём пути всё живое, а вершину древнего вулкана окутывали чёрные тучи дыма. И однажды, н-несколько миллионов лет назад, в результате очередного страшного извержения вулкан был разрушен, а на его месте образовалась г-гигантская воронка. А теперь этот природный котёл диаметром более двадцати километров и п-представляет собой заповедник Нгоронгоро.

— Двадцатикилометровый кратер? — поражённо восклицает Инесса, обмахиваясь пушистым перьевым веером.

— И что, теперь мы попрёмся на дно вулкана? — возмущаюсь я. Этого ещё не хватало.

— Да! — отвечает Жора нам обеим. И весь такой жизнерадостный!

Похоже, он твёрдо уверился в том, что самое страшное в своей жизни уже пережил сегодня утром, и всё дальнейшее теперь ему видится познавательной и увеселительной прогулкой.

— Конечно, нам надо в кратер, ведь это и есть наш п-пункт назначения, а вся красота именно внутри, — обещает Стешка. — Это же удивительное и уникальное место! В этой котловине обитает около двадцати п-пяти тысяч самых разных животных, большинство из которых не знают жизни вне кратера. Это ведь настоящее чудо — отдельный закрытый мирок. А ещё его называют п-природным зоопарком, ведь именно там зафиксирована самая высокая плотность х-хищников во всей Африке.

Хах, вот уж порадовала!

Я фыркаю, а Стешка бросает на мня вопросительный взгляд, мол, что не так-то?

— Стеш, а ты сейчас действительно пытаешься нас заинтриговать? Или всё же пугнуть хорошенько?

— Сань, а что такого страшного я сказала? Про х-хищников?.. Но рядом с нашим п-проводником нам ничего не грозит, — она кивает на Тайо. — А то, что случилось сегодня, так это потому, что мы сами п-пренебрегали правилами безопасности. Ведь если бы Жора не п-пошёл в кустики, а воспользовался туалетом, то ничего и не п-произошло бы. Разве не так?

— Да! — охотно подтверждает Жорик.

Может, он немного не в себе после встречи с лохматым кошаком? А то его чрезмерный оптимизм уже явно тянет на диагноз.

— Вот и Жора со мной согласен, — улыбается Стешка. — Вы не п-пожалеете, обещаю. А когда увидите озеро, расположенное на дне воронки, даже уезжать не захотите.

— Му-гу, или не успеем, — ворчу себе под нос, а Германовна хихикает. Тоже двинулась.

— Сашок, ну х-хватит вредничать, — обижается сестрёнка. — Поверь, там очень красиво, и можно увидеть огромное множество животных, которые п-приходят к озеру на водопой. А если нам п-повезёт, встретим даже чёрного носорога.

Ужас какой!

— Какая прелесть! — поддерживает Стешку Инесса. Кажется, эту бабку и Годзиллой не испугаешь.

— Конечно, это ведь такая удача! — вдохновенно щебечет наша умничка. — Чёрный носорог — это же редкий вымирающий вид! Но о самом г-главном сюрпризе я пока п-промолчу, — она заговорщически подмигивает, и это точно не предвещает ничего хорошего.

— Даже предполагать боюсь. Неужто там сохранились динозавры?

— Я бы не стала исключать такую вероятность, — Стефания обводит нас хитрющим взглядом. — Но сейчас я г-говорю о другом. Может быть, о самом п-прекрасном зрелище в вашей жизни.

— Лишь бы не о самом последнем, — я отворачиваюсь к окну, чтобы не видеть реакцию Стешки на мои слова, а обезумевшая Инесса выдаёт с преувеличенным весельем:

— Я уже вся в предвкушении! Обожаю сюрпризы!

Маньячка!

Весь оставшийся путь до заповедника Стефания рассказывает нам о флоре и фауне Нгоронгоро. На самом деле, почти ничего нового — всё то же зверьё, разве что добавились бегемоты и носороги. Но, конечно, больше всего нашу нежную девочку будоражат зубастые хищники.

— Жаль, что в Тарангире мы не встретили моих любимчиков, — сокрушается она.

— Это крокодилов, что ли? — поддеваю я, но Стефания невозмутима:

— Нет, крокодилов у нас Айка обожает, а я люблю г-грациозных животных. Вспоминайте, кто у нас самый быстрый в мире зверь?

— Мандавошка! — грохочет хриплый бас Геныча.

— Да! — раздаётся радостный вопль Жоры.

— Генка, какой ты был х-хороший, когда спал, — вздыхает Стешка.

— Прости, мой Ангел. А я что, не угадал? О, други мои, кажись, мы уже приехали.

Перед воротами в заповедник мы наблюдаем уже привычную картину — куча туристов с камерами топчутся возле своих сафари-джипов, пока их водители-проводники оформляют документы на въезд.

Ну и мы вышли размяться.

Вадик по-прежнему дрыхнет в джипе. Ну и хрен с ним!

Жорик, наученный горьким опытом, трусит в туалет. Вот это правильно, и мне тоже надо сгонять.

Стешка, как обычно, снимает кино, а Геныч делает агрессивную зарядку с невидимым противником и ведёт со Стефанией дискуссию о милых/опасных бегемотиках.

Инесса же торопиться закурить на свежем воздухе. А воздух здесь и правда необыкновенный — влажный, немного прохладный и дивно пахнущий лесом. Я обхожу пыхающую Инессу с подветренной стороны и с наслаждением вдыхаю…

И в этот момент из соседнего джипа вываливается монументальная француженка. Окинув нашу компанию недовольным взглядом, она зябко передёргивает округлыми плечами, всколыхнув при этом… чёрт, да столько всего всколыхнув, сколько у нас всех вместе взятых не найдётся. И вдруг как рявкнет в нашу сторону!.. Я даже не поняла, на кого именно, да и по-французски я не бум-бум.

— Вот! — Геныч вскидывает указательный палец. — Я же говорю, что все бегемоты агрессивные.

И тут же что-то пытается объяснить мадам на её языке, но та продолжает возмущаться, и Стешка тоже включается в переговоры.

— Что эта бабища от нас хочет? — спрашиваю я, а Германовна, выступив на передний план, загоняет свой мундштук в угол рта и переходит на дипломатический язык:

— Так, что этой толстомясой пизде от нас надо?

— Она п-подумала, что я её снимаю, — объясняет Стешка. — Я ей культурно объяснила, что она меня н-не интересует, а она назвала меня г-грубиянкой.

— Тебя⁈ — Инесса удивлённо оглянулась на Стешку, снова перевела взгляд на француженку, которую уже окружили соотечественники, и быстро разрешила конфликт: — Мадам и мусьё, пройдите, плиз, на хуй!

Нгоронгоро

Александрина

Пропускной пункт остался позади, и мы снова в пути. Изгнанные французы не отправились по указанному адресу, а плетутся за нами в своём джипе, к слову, не настолько крутом, как у нашего Тайо.

Вадик, снова ощутив моё присутствие, собственнически обхватил меня руками за бёдра, но так и не проснулся. Хотя он и спит-то всего час. Я осторожно запускаю пальцы в его взъерошенные волосы, а сжимающие меня руки напрягаются, и я дурею от нахлынувших ощущений. А вот интересно, он сейчас точно обнимает именно меня или ему любая задница подойдёт? Наверное, я скоро чокнусь от постоянного диссонанса.

— Красотища какая! — восторженно бормочет Инесса, прилипнув к окну.

— Да-а! — Жора с ней согласен.

— О, гля-гля-а… ау-а-а! — гудит Геныч, непрерывно зевая и заражая зевотой всех остальных.

Достал! Лучше бы спал.

А за окном действительно есть, на что посмотреть. Влажный лиственный лес насыщено изумрудного цвета встречает нас прохладой, а ещё он полон зверья. В основном, мелкого, но интересного, а местами и необычного. Какие-то пёстрые куропатки то и дело вылетают из-под колёс, пушистики всякие снуют туда-сюда, шустрые смешные бородавочники гоняют, и наглые любопытные павианы, выходя на дорогу, постоянно замедляют наше движение. И никто не шарахается транспорта. Даже парочка облезлых, побитых жизнью шакалов прошмыгнула совсем рядом. Но, насколько я понимаю, всё самое интересное нас ждёт впереди.

Ох, спаси и сохрани нас, Господи!

Перед самым спуском в кратер нас встречает ещё один рейнджерский пост, где нас пересчитывают по головам, проверяют документы и отпускают с миром.

Тут и Вадик, наконец, пробудился. Его шаловливые пальцы ныряют ко мне под футболку, а сонный голос произносит:

— Аленький, ты уже подумала над моим предложением?

— Не до того было, — я старательно на него не смотрю и отгоняю от своего тела его наглые щупальца.

— Ладно, я же сказал, что подожду, — покладисто соглашается он. — А ты мне снилась…

Молчу. В голове и в душе такая неразбериха… сироп из полыни. И на этот сраный кратер уже плевать.

— Меня не слышат — это мину-ус-с, но и не гонят — э-это плю-у-ус! — дурашливо и тихо подвывает Вадик. — Я ради Ваших глаз гото-ов сразиться с дюжиной котов…

Жора оглядывается на нас с широченной улыбкой, а плечи Инессы подрагивают от беззвучного смеха. Но арию блудного кобеля жёстко прерывает бас Геныча:

— Ух, задрать её в кратер! Не-не, мы здесь не поедем! Стоп, машина!

И только сейчас я замечаю, что вниз мы спускаемся по очень узкой дороге, а впереди опасный участок с крутым обрывом. Лучше бы я пение Вадика дослушала, глядишь, и проскочили бы незаметно, а теперь реально страшно.

— Может, нам девчонок высадить? — предлагает Вадик.

— Да!

— И меня, — орёт Геныч. — Для защиты наших женщин от озабоченных обезьян.

— Генка, п-прекрати, — злится Стефания, — здесь ежедневно спускаются десятки машин, но н-ни одна не валяется кверху брюхом.

И действительно впереди нас два джипа уже завершают спуск, а позади ещё целый караван.

— Хочу вам напомнить, — не унимается Геныч, — что вчера мне достался неисправный свисток, а ещё раньше на меня напали мухи и слоны.

— Но ты до сих пор жив, сынок, значит, фартовый ты парень! — Инесса, протянув руку, похлопывает Тайо веером по башке и командует: — Мальчик, дави на газ! Я уже написала завещание. Все успели пописать перед выездом?

Геныч набычился, молча пристегнул Стефанию ремнём безопасности и, выхватив у Германовны веер, прикрыл глаза и стал интенсивно обмахиваться.

Фу-ух, сложный отрезок мы всё же преодолели и, к счастью, весь спуск оказался недолгим. А вскоре мы и вовсе о нём забыли, потому что впереди началось интересное.

Первыми нас приветствует целый львиный прайд. Всего в паре метров от нас!

— Раз, два… — начинаю считать, — … тринадцать!

И это, не считая мелких котят. Огромные расслабленные кошки принимают солнечные ванны и даже не реагируют на машины. Привыкли, наверное, да и не чувствуют опасности от людей. Только огромный косматый лев лениво приоткрыл глаза и, равнодушно оглядев зрителей, снова задремал.

— Смотри, какой милаха, — кивает Вадик на крошечного неуклюжего львёнка.

— Да ты ж мой золотой! — громко умиляется Геныч, уже чуть ли не готовый рвануть наружу с объятиями.

Какой там страх — все в восторге! Разве что Жорик немного нервничает, но всё равно улыбается малышам.

— А почему здесь антилопы пасутся? — удивляется Инесса. — А вон зебры… они что, не чувствуют опасность?

— Они п-привыкли сосуществовать в тесном пространстве, — поясняет Стешка, не прерывая съёмку. — Здесь х-хищники всегда сыты, ведь еда для них круглый год в п-пределах видимости и досягаемости. А травоядные всю жизнь п-пасутся на пятачке в пару десятков километров и им тоже х-хватает корма, потому что трава очень быстро вырастает снова. Всё дело в уникальном климате, и это место — настоящий рай для его обитателей. Здесь вообще очень много н-необычного.

И очередная необычность встречает нас уже очень скоро.

Две грациозные пятнистые кошки, проигнорировав следующие впереди нас джипы, направляются именно к нашему. Блин, а почему не к французам — там мяса больше.

— Ах вы, мои красавчики! — пищит от восторга Стешка, карабкаясь на крышу.

Ох, какое счастье, что у неё есть Геныч, иначе мы обе уже сгинули бы в чьей-нибудь пасти. Стешка — по собственной дури, и я по её же.

— Стоять! — Геныч пресекает это безрассудство и, кстати, очень вовремя.

Одна из кошек легко запрыгивает на капот нашего джипа и, обнюхав стекло, начинает его облизывать. Твою мать, а крыша-то поднята! И ещё через миг вторая киса уже на крыше. Ужас во мне смешивается с восторгом, и я даже не знаю, чего больше.

Но Тайо спокоен и даже улыбается, а это значит… всё под контролем?.. Впрочем, особой паники в наших рядах не наблюдается, если не считать Жорика, перебравшегося на пол.

— Он п-просто заигрывает с нами, — объясняет довольная Стешка, строя хищнику глазки. — Как же х-хочется его погладить.

— Ангел мой, я знал людей, которые гладили леопардов, земля им пухом, — шепотом рычит Геныч.

— Это гепарды, неуч!

— Да похер! Я знаю одного кента, который погладил гепарда аж два раза…

— Вот видишь! — обрадовалась наша юная натуралистка.

— Ага — вижу! И знаю, что он уже никогда не сделает этого в третий раз!

— П-почему? — с подозрением интересуется Стешка.

— А потому, что у него было только две руки.

— Да! — доносится из-под кресла, а Инесса заходится в истерическом хохоте, распугав заигрывающих с нами котиков.

Вот и хорошо, так-то оно всё же спокойнее.

— Стеш, — зовёт Вадик, — это они, что ли самые быстрые звери?

— Точно! Гепард может развить скорость до ста тридцати километров в час, но, правда, в таком темпе долго бежать не сможет.

— Му-гу, хер бы он меня догнал, — недовольно басит Геныч.

— Потому что уже на первом десятке метров на говне поскользнулся бы, — хихикает Инесса.

— Между п-прочим, мой Генка один на один порвёт любого зверя, — вступается Стешка. — И убегать не станет. К тому же убегать — это вообще не по-п-пацански.

— Да! — Жорик снова с нами и смущённо отряхивает колени.

— Спасибо, мой сладкий Персик, — растроганный до глубины души Геныч нежно целует Стефанию. — Ради тебя я кого угодно вые… порву.

Все счастливы, путешествуем дальше. Ну как путешествуем — зависаем через каждые десять метров, потому что это реально зоопарк. Пойдешь пешим — непременно отдавишь кому-нибудь лапы или копыта.

И сколько же в кратере хищных кошаков — сервалы, каракалы, гепарды… Но леопардов мы так и не встретили, зато львов в этом котле больше, чем собак во всём Воронцовске, на каждом шагу валяются. А в остальном — слоны, буйволы (ох, такие монстры!), зебры, антилопы. И всё это зверьё дружно таскается толпами туда-сюда. Правда, иногда закусывают своими попутчиками, а потом снова дружат.

Кстати, носорога нам тоже не посчастливилось встретить. И слава богу!

А ещё здесь столько чудных необычных птиц, что даже я не расставалась с камерой. Одна пернатая горлопанка, пролетая над нашими головами так истошно верещала, будто высоты боялась. Или, может, на нас материлась.

Но главный свой сюрприз Стешка выдерживала почти до заката, водя нас кругами по всему периметру. И, наконец, проголодавшиеся и под завязку наполненные впечатлениями, мы прибываем к озеру Магади.

Мама дорогая! Аж сердце заходится от такого зрелища!

И нет — это не какая-то особенная вода и даже не бегемоты, заполонившие своими гигантскими тушами половину водоёма…

Перед моими глазами на фоне изумрудного склона и ослепительно синего неба трепещет нежно-розовое пушистое облако из тысяч прекрасных фламинго. Я смотрю на это чудо сквозь пелену слёз и понимаю, что впервые мне хочется плакать от восторга. И я не отстраняюсь, когда со спины меня обнимают крепкие руки, потому что сейчас мне очень хочется любить и чувствовать себя любимой и желанной.

И я не противлюсь поцелую, потому что сама очень хотела этого и ждала.

И мне даже не хочется удавить Геныча, когда пространство наполняется его рычащим басом:

— Хватаясь за лобки и ягодицы,

На дне вулкана слиплись два примата,

И танцевали розовые птицы

На фоне африканского заката.

А в озере дрочили бегемоты,

Им тоже захотелось поцелуев,

И все самцы рванули на охоту…

— Да замолчи уже, романтик хуев! — резко обрубает лирику Инесса Германовна.

Александрина

Это какое-то внезапное хмельное безумие. Мы будто слились с дикой природой и сами стали совершенно дикими и необузданными. Казалось таким естественным и правильным быть сейчас здесь, именно с ним, и, забыв о зрителях, творить такой необходимый, самый прекрасный, желанный и первобытный танец жизни и страсти.

Но всё же мы отличаемся от животных, и если бегемотам совершенно плевать на бесцеремонных рифмоплётов, то нам с Вадиком сложно игнорировать присутствие наших друзей и их пошлые комментарии. Более того — теперь мы оба смеёмся, как сумасшедшие, распугав ближайших к нам птиц, но так и не разомкнув объятий.

Как же давно мы вместе не веселились. Такая степень близости очень долго была нам недоступная. Даже поцелуи и редкий спонтанный секс бывших не сглаживали конфликта и больше походили на сражение. А эти несколько мгновений безудержного веселья, как глоток чистого воздуха… они вдруг пошатнули выстроенный мной барьер из обиды и ненависти, подточив его у самого основания и пропуская в образовавшуюся брешь радостную лёгкость. Нет, мои щиты ещё не разрушены, но дышать и смеяться стало гораздо легче.

Из кратера мы выбрались только к шести часам вечера, когда солнце уже закатилось за горы и вокруг начало стремительно темнеть. Наверх мы очень торопились, ведь по местным законам рейнджеры имеют права палить без предупреждения по любому, кто окажется на территории заповедника в неположенное время. Сперва мне не верилось в подобную дичь (неужели станут стрелять в людей⁈), но с другой стороны — много ли я знаю об Африке?..

Почему-то сразу вспомнились убийства лысых и альбиносов, а заметив напряжённость Тайо, стремительно гнавшего наш внедорожник вверх по склону, я мгновенно воскресила в памяти «Отче наш» и крепко сжала руку Вадика. Такой замечательный день не может закончиться плохо.

Невозмутимыми остались только две наши самые хрупкие туристки — как обычно, Инесса и Стефания. И если первой любительнице приключений терять уже нечего, то за Стешку у меня всё сердце изболелось. Я вдруг подумала о том, как же хорошо, что с нами нет безбашенной Айки, и как странно, что из трёх сестёр-Скрипок инстинкт самосохранения достался только мне. Расслабиться я смогла лишь в тот момент, когда мы, наконец, миновали пропускной пункт.

Фух, жизнь продолжается!

Уже стемнело и к месту ночлега нам снова приходится добираться при свете фар. Светящиеся звериные глаза, то и дело выглядывающие из темноты, рычание ночных хищников и визг их добычи перестали казаться жуткими, и даже предстоящая ночь в мире животных больше не пугает. Кажется, у меня случился передоз впечатлений.

В этот раз наш лагерь поражает многолюдностью и состоит аж из пяти жилых палаток. Правда, к моменту нашего прибытия четыре из них уже заняты, так что выбирать не приходится. Однако за сегодняшний день мы настолько эмоционально вымотались, что рады хоть куда-нибудь упасть.

Вон, одна уже валяется. В шевелящейся тёмной горке мы все без труда признаём француженку, призывно раскинувшую на траве свои телеса и похожую на выброшенного на берег кита. Уже знакомые нам по аэропорту немцы на выброс её флюидов отзываются очень живо и весело и наверняка не позволят заваляться такому добру. Интересно, она именно этого и добивается? А своих мужиков ей не хватает? К слову, свои тоже пасутся поблизости и неприязненно косятся на самцов-соперников.

— Наглядная демонстрация вечных ценностей, — презрительно замечает Инесса.

Но наши мальчики на возлежащую в неге мадам реагируют без огонька:

— И у холмов есть глаза, — усмехается Вадик.

— Не понял, она к палатке, что ль, ползёт?.. — предполагает Геныч.

— Тише едешь — шире жопа! — не могу смолчать я.

— Да! — поддерживает меня Жора.

А Стешка тихо посмеивается и, как обычно, снимает кино.

В эту ночь наши мальчики спят, как убитые. Похоже, что прошлая бессонная ночь и усталость притупили в них чувство опасности и ответственности, или они уже неплохо адаптировались в дикой природе. Хотя бояться действительно нечего, а масаи, обосновавшиеся здесь целой толпой, вселяют надежду, что ночь пройдёт без эксцессов.

Стешка же напротив — жаждет приключений даже ночью. Вот же коза неугомонная!

Вооружившись уже заряженной камерой, она прижимается ко мне, и мы обе таращимся на звёзды — каждая о своём. Не спится нам.

— Сашуль, ты уже всё решала? — осторожно спрашивает Стефания.

Она не конкретизирует, но я и сама понимаю, о чём вопрос.

— Не знаю… ничего я ещё не решила.

— А мне п-показалось, что вам с Вадькой очень х-хорошо вместе.

— Нам и порознь было неплохо.

— Неправда, — уверенно возражает Стешка.

«Неправда», — мысленно подтверждаю я.

— А что ты решила с Гором?

Напоминание о Горском отдаётся ноющей болью в груди. Его по-прежнему во мне слишком много, ведь он так долго был моей страховкой и моим надёжным убежищем. Сейчас понимаю, что уже простила его, но всё равно не вижу нас вместе. Но и отпустить его мне всё ещё очень сложно. Однако держать его на привязи больше не получится. Знаю, что веду себя, как собака на сене, и он тоже это знает.

— С Гором всё, Стеш. Пути назад уже нет, даже если мы оба всё ещё продолжаем оглядываться.

— Звучит красиво, но очень п-печально.

— И очень бредово! — раздаётся за спиной голос Инессы. — Если часто оглядываться, так и наебнуться недолго.

Закутанная в плед Германовна подтягивает к нам складное кресло, усаживается в него и, высунув из своего кокона руку с фляжкой, делает щедрый глоток, при этом не выпуская изо рта мундштук.

— Накапать снотворное? — она помахивает перед нами флягой с коньяком, но мы обе отказываемся. — Ну и правильно, у вас, писюх, и так не должно быть проблем со сном. Так что сидим, кого пасём?

— Я на охоте, — бодро отзывается Стешка.

— А ты у нас, значит, на распутье, — Германовна не спрашивает, а скорее, утверждает и весело мне подмигивает.

Я неохотно киваю, а она закуривает и через несколько затяжек выдаёт:

— Знаешь, Сашенька, не моё это дело — указывать тебе верный путь, да я его и не знаю… но думаю, что если навстречу Егорушке пойдёшь, то счастье точно проебёшь. И своё, и его заодно.

— Сама знаю. Но и дважды нырять в одну реку… тоже страшно.

— Ох, да не пори чушь! Это только в реку с крокодилами второй раз не получится, но ты-то уже и плавать научилась и зубы отрастила. Так что не ссы, смело ныряй и пусть твой Вадимушка теперь опасается.

— Я тоже так думаю, — подаёт голос Стефания. — Х-хотя мне и Горского жать.

— А чего его жалеть? — возмущается Инесса. — У него что, последний шанс в этой жизни? Парень он молодой, видный, небедный… Короче, девки, я за любовь!

— Звучит, как тост, — я улыбаюсь, мысленно благодаря Инессу за очередной пинок.

— Они тоже за любовь, — хихикает Стефания, когда из соседней палатки раздаются громкие недвусмысленные стоны.

— У них там групповушка, что ли? — озвучивает Инесса свои и мои подозрения. — Совсем обнаглели, развели тут блядство. А кстати, Настасья ваша не звонила? Как там её международный союз?

— Она сегодня утром сообщение п-прислала, — Стешка бросает на меня виноватый взгляд. — П-прости, забыла тебе сказать.

— Ты тоже прости, я вообще забыла, что мы на острове маму оставили. И что пишет?

— Что активно учит сицилийский язык, и что они с Анастасио п-планируют лететь на материк в посольство.

Ну надо же, какое постоянство! Я не удивилась бы, найди она себе нового кандидата в мужья. Но так всё же намного спокойнее, хотя и по-прежнему жаль её избранника.

— Чудесные новости! — от души радуется Инесса и снова извлекает фляжку. — Так, мои куколки, давайте-ка по пять капель за любовь и по койкам. Перед финальным днём сафари нам всем следует хорошенько выспаться.