Подменная дочь

Глава 61

— Гу-гунян, Вы станете моей женой⁈ — одновременно со мной выкрикнул Чан Мин, вскочивший, как только я открыла рот.

Не знаю, что было написано на моем лице, кроме полного обалдения от собственной смелости и затаенной надежды, но вот у визави глаза горели…смесью радости, облегчения, триумфа, обожания и…острого желания…Последнее было настолько…ощутимым — я услышала в голове его голос: «Моя…».

Меня аж в жар бросило! Показалось, что в мире только мы одни — ни звуков, ни красок, только глаза в глаза и — безмолвное согласие…И четкое понимание, что так и должно быть…А самое невероятное, что наш телепатический диалог продолжился!!!

«А ты…? Мой?»

«Давно…И только твой…»

«И что теперь?»

«Свадьба, думаю…»

«А потом?»

«Счастье, наконец-то…»

Я никогда прежде не испытывала ничего подобного…Но в детстве, в школе, помню, не поверила своей однокласснице, Наденьке, когда она сказала, что иногда слышит, о чем думают люди…Посмеялась, назвала ее фантазеркой… Круглолицая буряточка не обиделась, философски заметив, что в её семье были шаманы, и если я не верю, это не значит, что такое невозможно…

Реальность обрушилась на меня мгновенно — вот было тихо, только наш диалог где-то в голове, а потом — бац! И покашливание Чен Сяна, и постанывание Чен Яна, и бормотание на уйгарском Торная, поздравления Ли Вэя…И на заднем плане — всхлипывания Шенек…

И осознание — мы нарушили все правила! Так не делается! Я рухнула на стул (а когда я встала-то?), опустила лицо вниз и боролась с двумя порывами: убежать — ноги тряслись, невозможно, и улыбаться до ушей — неудержимо-довольно, но неприлично!

Пока воевала с расползающимися по лицу румянцем смущения и улыбкой радости, заодно пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, надо мной велся новый диалог.

— Цзян Чан Мин! Если это шутка… — голос озадаченного Гу Чен Сяна.

— Мин-гэгэ, ты станешь моим затем, ха-ха-ха! — вопль Чен Яна.

— Мин-даге, ты действительно скрытный демон… — восхищенный возглас Ли Вэя.

— Цзян-ага, с тобой я…смирюсь, но только посмей её обидеть… — угрожающий шепот Торная.

— Это не шутка, я давно собирался, и я абсолютно серьезен, и с отцом уже…говорил. Гу-лян, Сян-сюн (дражайший брат, друг) позволь мне… — голос Цзяна чуть дрогнул (волнуется?). — Ты меня знаешь, брат, я не повеса, не болтун, у меня собственное дело…Чень Ю…Я смогу её защитить и…сделать счастливой!

Старший Гу помолчал, глубоко вздохнул и ответил:

— Вы…оба…невозможны! Но вы…подходите друг другу…Цзян, сделай теперь всё как положено! А я…Я согласен!

Фееричное сватовство закончилось переговорами моего жениха (офигеть, братцы!) с матриархом, повергшее и её, и маркизу (про момо Го и говорить нечего) в кратковременный шок (это им про обстоятельства собственно предложения мы пока не сказали).

Но! То ли тут все немного экстрасенсы, то ли более наблюдательны, чем я думала: бабуля приняла заявление Цзана весьма благосклонно, маркиза же вовсе улыбалась, будто это ей предстояло выйти замуж.

— А-Мин, наконец ты…повзрослел…Я рада за тебя и эту замечательную девочку! Я пойду с тобой к твоему отцу и будущему тестю, если нужно. Дорогая Лу Сы, ты же не будешь против этой пары? — мягким тоном, но с блестящими от слез глазами, обратилась Фэй-фурен к бабуле, которая тоже была…взволнована, смотрела на нас с Мином, стоящих перед ней на коленях (да само как-то получилось), и с трудом, но выговорила:

— Будь…те…счас…тли…вы, де…ти…

А потом встала, прошаркала к нам и положила дрожащую ладонь сначала на голову Цзяна, потом — на мою. Я разревелась! Я бы, наверное, вообще, истерику устроила, но спасибо маркизе — не дала…Распорядилась принести вина, все выпили (ой, ну не в курсах я, как тут отмечают помолвку — это ведь она?), всех отправила по делам — нечего время терять! И даже не дала с женихом пообщаться…

«Эх, Юля, ну кто бы мог подумать: с утра — и невеста…»

После того, как все гости и родственники отбыли, в поместье наступила непривычная тишина и размеренность, а я впала в состояние, напоминающее прострацию: что воля, что неволя, все равно…Нет, сначала пришлось и высказаться, и выслушать и восторги и слезы Шенек, и поздравления, пожелания, поучения пожилых дам, и недоумение момо Го наряду с причитаниями, что всё неправильно и что подумают люди.

Старая слуга не осуждала факт сговора, её напрягали несоблюдённые формальности. Она гундела и гундела, пока маркиза не прикрикнула на неё:

— Си Ю, ну, сколько можно? Ты так скорее накличешь беду на головы молодых, нежели это случиться из-за нарушения обряда. Вот скажи, неужели всегда строгое следование порядкам приводит к безмятежной семейной жизни и обеспечивает защиту жены в доме мужа? Молчишь? Вот и перестань ныть! Они всего лишь немного переставили последовательность действий!

— Госпожа Фэй, я же не…А вдруг…родители Цзян-гунцзы…откажутся? Или их гороскопы не совпадут? Что тогда? — бормотала Го Си Ю (о как, не знала, что момо так зовут — «думай и говори»).

Бабушка и маркиза переглянулись насмешливо, хмыкнули, и Фэй-фурен заговорила вновь, обращаясь ко мне:

— А-Ю, не беспокойся и не слушай эту…ворону. Цзян-младший — хороший мальчик, дерзкий немного, но сильный и достойный мужчина, а его отец Цзян Чан Шан…любит его и желает счастья. Он, конечно, виноват перед Мином…Но это в прошлом! Я уверена в юноше…А что до совпадения дат…Скажу по секрету, при желании и некотором старании… — и маркиза хитро подмигнула мне, чем вызвала сдавленный смех Шенек, легкий шлепок по руке от бабули и возмущенное сопение момо Го.

Я была очень благодарна этой замечательной женщине за то, что она была сейчас с нами. Я вообще была благодарна всем своим девочкам — ведь мы, так или иначе, были близки по возрасту со всеми ними: ментально — со старшими, физически — с младшими…

Их поддержка помогала бороться с потоком мыслей, что бушевали в моей бедовой головушке, грозя утопить: я поражалась своему поступку и его результатам, поведению Цзяна, реакции свидетелей демарша, переживала за будущее семьи и свою собственную, тосковала по кровным родным, которые остались в таком далеком прошлом, сбивалась на предвкушения более интимного плана, стыдилась, горела, отмахивалась от фантазий и тряслась от паники, когда думала о докладе императору…

Короче, так накрутилась, что устала уже на вторые сутки и остатками здравомыслия заставила себя просто расслабиться и плыть по течению: садилась с собаками на берегу реки и смотрела на воду, небо, облака, слушала пение птиц и отгоняла любое воспоминание. Медитировала, можно сказать. И не мучала меня совесть за брошенную работу, необходимость готовить свадебный наряд (его взялись вышить Шеньки и маркиза), безразличие к отношению к случившемуся генерала и столичной знати (а об этом тоже гундела момо Го)…

Меня даже отсутствие известий от жениха (невероятно, у меня есть жених…) и братьев не волновало…Поселившаяся где-то глубоко в душе уверенность в благополучном исходе всех авантюр, непонятно на чем основанная, не давала победить себя унынию и затишью. Я сама удивлялась и…зависала в этом состоянии неопределенности и безмятежности.

Единственное, что царапало гладь моей нирваны — это замечание о странном наезде левого министра Ляна на генерала…И не в прямую, а почему-то вызывало в памяти смутный образ красивой Чен Юнь и неясную тревогу, стучащуюся в душу вместе с ним…Неспокойно мне было…Хотя, с чего бы? Но — было…

Водилась за мной странность: если вдруг, ни с того, ни с сего, я начинала вспоминать людей или давно позабытых, или вообще ко мне не имеющих отношения, то вскоре получала сообщения от них или о них…И чаще всего это были далеко не приятные новости…

Прошло несколько похожих друг на друга медитативных дней, я начала было выходить из уединения, заворочалась внутри досада (нас тут бросили, что ли?), одновременно зазудело творчество (уж сколько я за кисть-то не бралась?), как судьба решила дровишек подбросить в костер реальности…

К нам приехал… Не ревизор, а папенька!