Нежный яд. Признания

Глава 15

Секретарша Режины с тоской смотрела на дверь кабинета и все ждала, когда же наконец соберется домой госпожа президент. Но та, видно, и не думала уходить. А ведь день был такой утомительный. Ушла домой уже и Адриана, и многие другие служащие, а Режина все сидела и сидела.

Правда, Адриана, уходя, посоветовала и секретарше сделать то же самое.

- Конец рабочего дня, имеешь право, - сказала она.

Но Глэдис не решалась. Зная нрав Режины, о каких правах можно было говорить?

Так она и сидела как на иголках, не зная, что предпринять и на что решиться. Ей очень нужно было домой, но она опасалась гнева начальницы.

В дверь заглянул Аделму. Его тоже волновал вопрос, когда Режина соизволит отправиться домой, как-никак, он был у нее шофером.

- Тебе что, сверхурочные платят? – с улыбкой осведомился он у секретарши.

Глэдис отрицательно замотала головой – какие еще сверхурочные? О чем ты говоришь, Аделму?

- А чего тогда сидишь? Мотай домой срочно, - распорядился он. – За свои права нужно бороться, иначе тебе на шею сядут. Видала, какая сегодня была демонстрация? Поборолись и ушли счастливые. Иди! Иди!

С этими словами он закрыл дверь и снова спустился к машине. Он уйти не мог. Он вынужден был дожидаться эту самодурку.

Глэдис воодушевилась примером жителей Итагуаи и стала собирать сумку. Но как только она направилась к двери, ее остановил грозный оклик:

- Куда это ты отправилась?

- Аделму объяснил мне, что я имею право уйти или потребовать дополнительной оплаты, - набравшись духу, выпалила Глэдис.

- Ах, это Аделму тебе объяснил? – протянула Режина с улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. – Ну ладно, иди!

Весь сегодняшний день в Режине клокотала ярость. Она накатывала на нее волнами, и на волне этой ярости Режина готова была палить из пистолета, разносить все вокруг в клочья, в щепки. Она могла справиться со всеми. А потом… потом наступало бессилие. Бессилие и апатия.

Превозмогая их, Режина и отсиживалась в кабинете. Она не могла простить себе, что сдалась, уступила настояниям отца и матери. Она переживала свою уступку как горчайший позор, как тягчайшее поражение.

Стоило ей вспомнить свое выступление, как на глазах у нее закипали слезы.

Она, которая всегда считала себя сильной, всегда добивалась своего, повела себя как последняя слабачка. И все это видели. Она публично расписалась в своей слабости. А расписавшись в ней, позволила окружающему ее быдлу поднять голову. Вот уже и Глэдис заговорила о своих правах. И Аделму стал для этой дурочки авторитетом. Пройдет день или два, и они посмеют требовать от нее чего-то А потом собьют с ног и затопчут.

Режина спустилась вниз и вышла на улицу. Аделму копался в моторе. Подойдя к нему сзади, она резко тронула его за плечо. Шофер вздрогнул.

- Ну и манеры! – раздраженно сказал он. – Можно подумать, что ты – полицейский.

- Если я – полицейский, то ты возомнил себя президентом «Мармореала». Кто тебе позволил распоряжаться моей секретаршей? Мало того, что ты ею распоряжаешься, ты еще восстанавливаешь ее против меня!

- Послушай, Режина! – Аделму выпрямился и встал перед недовольной госпожой президентом, смотря ей прямо в глаза. – Никто никем и не думал распоряжаться. У твоей служащей закончился рабочий день, она встала и ушла. Вот и все. И ты не имеешь никакого права на ее внеслужебное время.

- Что ты мне еще скажешь? – Режина насмешливо прищурилась.

- Скажу, что пора тебе перестать считать всех вокруг своими рабами. Если кто-то и получает от тебя деньги, то и ты их от кого-то получаешь. Ты же не считаешь себя рабой своих клиентов!

- Может, ты мне еще расскажешь о всеобщем равенстве и о правах, записанных в конституции? – Режина скрестила на груди руки и расхохоталась. – Ты просидел шесть лет в тюрьме, Аделму! Ты рассказывал, что сидел несправедливо, но все-таки сидел. Неужели этих шести лет оказалось мало для того, чтобы понять: на свете существуют господа, и они призваны повелевать. И рабы, их долг – повиноваться! Так было и так будет. Жизнь – это тебе не конституция!

Трудно передать тот высокомерно-поучительный тон, каким изрекла свою неоспоримую истину Режина.

- А кто тебе сказал, что так будет? – разозлился Аделму.

- Мне и говорить не надо! Я знаю. – Режина вздернула подбородок. – Я же не идиотка. И пока дураки придумывают всякие реформы, умные управляют ими и ведут в нужную им сторону.

- Мне не интересно, кого ты считаешь дураком, а кого умным. На это мне наплевать. А не наплевать на то, что Глэдис доберется домой темной ночью, и не на автобусе, а пешком!

- Ах, как дорога нам эта ощипанная курица! Подумать только, она натрудит свои кривые лапки! Ты что, ухаживать за ней вздумал?

Глаза Режины презрительно сузились.

- Хватит валять дурака, Режина, - устало сказал Аделму. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Твое отношение к людям мне всегда было противно. Я его не выношу и говорю тебе об этом прямо.

- К людям? – расхохоталась Режина. – К каким людям? Всякие Глэдис, Лусилени – это же второй сорт! Мы к ним не имеем ни малейшего отношения!

- Мы? Кто это мы? Мы с тобой? – Аделму смотрел на молодую женщину с недоумением.

- Нет! Первым сортом нужно родиться! – гордо ответила Режина. – Тебе им не стать никогда. Ты родился рабом и рабом умрешь. И для меня ты тоже раб. Так, постельная принадлежность…

Аделму повернулся к машине, потом бросил через плечо:

- Мне кажется, ты об этом пожалеешь.

Режина гордо прошествовала к себе в кабинет. Она была довольна собой, потому что должна была поставить на место зарвавшееся быдло. Но, закрыв за собой дверь, уже раскаивалась в том, что наговорила Аделму. Уже понимала, что просто сорвала накопившееся за день зло.

Хотя, если говорить правду, сказала т, что думала. Она не равняла себя со всякими там… И если бы они вновь заговорили с Аделму на ту же тему, они снова поссорились бы.

Сначала Режина хотела позвать Аделму к себе в кабинет, но потом передумала. Для него это было бы обидно.

Она погасила свет в кабинете и вышла. В холле стоял Аделму. Сердце Режины радостно дрогнуло. Он ждал ее, он хочет с ней помириться!

И тут же строптиво задрала голову.

- Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Аделму, перегородив ей дорогу.

- Ты сам виноват, что я наговорила тебе лишнего. У меня сегодня и так голова кругом идет, а ты прицепился со своими секретаршами.

Режина говорила с пренебрежением, а глаза ее уже впились в Аделму, уже искали его взгляда.

- Ты меня приревновала? – настойчиво спрашивал Аделму. – Или в самом деле считаешь, что я тебе неровня?

- Ничего я не считаю, - сердито отозвалась Режина.

Она уже готова была прижаться к нему, отвечать поцелуями на поцелуи. В ее теле уже бродил тот страстный хмель, который туманит голову и заставляет забывать обо всем.

Руки Аделму ласково коснулись ее плеч, потом груди, потом он осторожно стал расстегивать ей блузку, и, тая, изнемогая от любви и желания, Режина уже лепетала что-то нежное, полупонятное.

- Ты выйдешь за меня? – спросил Аделму.

- Конечно-конечно, выйду, - торопливо ответила Режина. – Вот только оформлю развод. А может, и развода оформлять не придется, ведь у Фигейры больное сердце…

При этих словах Режина нервно хихикнула, а Аделму издал какой-то странный звук, скорее похожий на рычание, чем на изъявление радости. Но ласкать Режину он продолжал, и она уже осталась не только без блузки, но и без юбки.

- Так, значит, я для тебя не раб? – прошептал Аделму.

И, трепеща от страсти, Режина выдохнула:

- Я твоя рабыня…

- А мои поцелуи?

- Я обожаю твои поцелуи, умираю от твоих поцелуев…

Аделму, лаская ее обнаженное тело, подарил ей один их тех поцелуев, которые не забываются влюбленными женщинами и в могиле, и Режина застонала в изнеможении страсти.

Потом он выпрямился, отпустил ее и сказал:

- Этот был последним. Запомни его хорошенько. Сейчас я заберу Жуниора и уеду. Больше мы не увидимся.

Он направился к лифту, но Режина не поверила ему.

- Погоди! Не уходи, любимый! Мы сейчас поедем в мотель. А если хочешь, то у меня в кабинете…

Но ответом был стук двери лифта. Аделму больше не было, был пустой полутемный холл.

И вдруг яркий свет ударил в глаза полуголой Режины, которая рыдала, сидя на полу. Это раскрылись двери лифта, и все, кто там находились, с испугом смотрели на главу фирмы «Мармореал». Кто-то торопливо нажал кнопку, и лифт уехал, не выпустив ни одного человека.

Режину видели все, кто задержался в этот поздний час на работе и теперь торопился домой. Но служащие сделали вид, что не видели ровно ничего. Мало ли что могло привидеться их усталым глазам в потемках!

Режина не видела никого.

Фортунату оценил деликатность служащих «Мармореала», но сам он не мог закрыть глаза и счесть несчастную Режину видением. Он вернулся, сгреб полуголую Режину в охапку и поволок в кабинет.

Поначалу она отбивалась и посылала его ко всем чертям с его джентльменством, но потом притихла и только горько плакала, как маленький обиженный ребенок.

Она горько жаловалась на Аделму, который бросил ее. Твердила, что не может без него жить.

Фортунату усадил ее в кресло, бросил ей одежду, дал таблетку успокоительного – благо в последнее время он всегда носил лекарство с собой: уж больно много всяких стрессовых ситуаций – и спустя полчаса Режина вновь стала похожа на человека.

- Сегодня у тебя был нелегкий день, - утешал ее Фортунату, - вот ты и раскисла. А насчет твоей личной жизни, - тут он замялся, ища как можно более обтекаемую форму, - я бы на твоем месте не стал бы ее так афишировать. Ты ведешь себя так, словно вокруг пустыня. А вокруг люди. Зачем тебе нужно, чтобы о тебе судачили секретарши, переговаривались референты, толковали уборщицы?

Режина скривилась, но промолчала. У нее сегодня была уже не одна ссора, больше ссориться она не хотела.

Фортунату предложил довезти ее до дому, и она согласилась:

- Да, пожалуй. Только, пожалуйста, без нравоучений.

- Обещаю всю дорогу молчать, - сказал Фортунату.

И выполнил свое обещание – ему не хотелось, да и не о чем было говорить с Режиной, хотя сейчас ему было жаль ее.

Молчала и Режина, погрузившись в свои мысли. Думала она об Аделму. Он бросил машину и уехал домой городским транспортом. Ну что ж, пусть покапризничает.

Домой она приехала с одним желанием: немедленно повидать Аделму и убедиться, что после очередной ссоры возможно очередное примирение.

Она даже не взглянула на детей, которые дожидались ее, грустно притулившись на диване, а сразу вызвала Лусилени и отдала распоряжение:

- Аделму ко мне! Хоть живого, хоть мертвого!

- Мертвого? Да что вы такое говорите? Вряд ли это у меня получится, - возразила Лусилени.

- Я сказала образно, дремучая ты коряга, - усмехнулась Режина. – Сказала, что хочу немедленно видеть Аделму, поняла?

- Понять-то я поняла, но какой из этого прок. Уехал Аделму с Жуниором, а куда, не сказал.