Призрак Сомерсет-Парка

Глава 20

В вечернем свете темно-красные стены столовой напомнили о губной помаде мисс Крейн. При мысли о ней я вздрогнула. Возникло чувство, будто я вдруг очутилась в пасти великана. Но в камине потрескивали горящие дрова, и уютное тепло умиротворяло.

Длинный обеденный стол был чересчур большим для доктора и меня. Количество столовых приборов на одну персону казалось просто нелепым. Все, что я знала о ножах и вилках, – это сколько в них серебра, исходя из веса.

В перерывах между подачей блюд Бромуэлл ожидал у буфетной стойки. Я подсмотрела, как доктор Барнаби взял большую ложку, лежавшую рядом с ножом, и сделала тот же выбор. За крем-супом последовали жареный фазан и нежная морковь в сладком масляном соусе. Мне никогда не доводилось вкушать такой роскоши. С каждой переменой блюд Бромуэлл наполнял мой бокал вином.

С новым знакомым оказалось легко поддерживать беседу, которую я находила поразительно приятной. Наверняка этому способствовало вино. В равной степени я удивилась и тому, что доктор Барнаби с мистером Пембертоном знакомы с детства.

– О да, – подтвердил он, отрезая кусочек моркови. – Мы оба выросли на севере Англии. Наши отцы познакомились на охоте. Потом мой отец стал у них главным конюхом. Мы с Пембертоном провели много приятных дней, катаясь верхом. И, как видите, до сих пор остаемся близкими друзьями.

– Но у вас нет почти ничего общего. Вы кажетесь таким обходительным, а вот он… – Я осеклась. Краем глаза я заметила, как застыл Бромуэлл. Он смотрел прямо вперед, но я знала: дворецкий за мной наблюдает. – Он… Кажется, он упомянул, будто вы однажды спасли ему жизнь?

Доктор Барнаби покраснел и уставился в свою тарелку.

– Мне не пришлось проявлять героизм, поверьте. Мы были в конюшнях его отца и собирались на обычную прогулку. Пембертон взял жеребца, который слыл диким. Тот впал в ярость и попытался вышибить моего друга из седла. Я поспешил на помощь со своей лошадью и помог усмирить коня. – Он пожал плечами и снова взял вилку. – Нам тогда исполнилось по пятнадцать лет. Боюсь, в нас было больше нахальства, чем мозгов.

Я прикрыла улыбку бокалом вина.

– Был ли он наказан за безрассудство? – спросила я, от предвкушения повысив голос.

– Нет, – нахмурился доктор, – они пристрелили жеребца. Такая беда… Это был великолепный конь, отец Пембертона хотел сделать из него племенного жеребца.

– Что за несправедливость! – воскликнула я. – Животное не виновато. Я ничего не знаю о лошадях, но имею представление о природе мужчин, и если кого и стоило пристрелить, так это мистера Пембертона.

Бромуэлл приглушенно ахнул. Не знаю, что потрясло дворецкого сильнее: мое бессердечное высказывание или что я осмелилась назвать его светлость не лордом Чедвиком.

Доктор Барнаби немного помолчал, а затем проговорил:

– Ни одно наказание не сравнилось бы с той виной, что его терзала. Его отец был очень строг. Он считал, будто крайние меры – лучший способ преподать урок.

– Понимаю. – Я поджала пальцы в ботинках, и мой затуманенный вином разум начал осознавать, сколь глупо и необдуманно было выпалить те слова.

Доктор Барнаби задумчиво посмотрел на меня, в его взгляде не было ни насмешки, ни осуждения.

– Мне посчастливилось узнать Пембертона еще до того, как на него свалился весь этот груз ответственности, – сказал он. – Когда я начал учиться в медицинской школе, он унаследовал поместье своего отца и все причитающееся по майорату. – Доктор вздохнул с какой-то непостижимой для меня горечью.

– Так почему он поселился здесь? – спросила я, подумав об Уильяме. Если бы тот, у кого имелось два поместья, попытался выгнать меня из единственного жилья, я бы тоже огорчилась. Неудивительно, что Уильям мечтает о его отъезде.

Доктор Барнаби промокнул рот салфеткой.

– По-видимому, здесь он нужнее. – Он подался ко мне и понизил голос. – Многие полагаются на Сомерсет-Парк, а доверить управление поместьем больше некому.

На лице Бромуэлла что-то мелькнуло. Возможно, всего лишь тик.

– Вы тоже служите при Сомерсет-Парке? – спросила я доктора Барнаби. За всю мою жизнь я ни разу не была у врача. Maman полагалась на народную медицину.

– Нет – по крайней мере, не в том смысле, который вы подразумеваете. Я врачую в Рэндейле, однако он находится достаточно близко от Сомерсета, так что я могу приезжать в поместье по необходимости. – В его взгляде отразилось нечто вроде сожаления.

– Вы приехали сюда следом за мистером Пем… – то есть лордом Чедвиком – с севера? – поинтересовалась я, удивляясь, отчего они такие хорошие друзья, если столь непохожи.

– Не совсем. – Он пригубил вина. – Я приехал к нему с визитом, когда они с Одрой официально объявили о помолвке. – На его лице застыла грустная улыбка. – Я посетил Сомерсет-Парк и Рэндейл и влюбился. Я знал, что будущее мое лежит в этих землях. – Доктор Барнаби наколол на вилку небольшой кусочек фазана и добавил кончиком ножа немного сливочного соуса. – Настоящая трагедия… Не представляю, как справляется Пембертон. Он тщательно скрывает свои чувства. – Доктор немного замялся, это было интересно. – Они прекрасно подходили друг другу, имелось даже внешнее сходство.

Лицо его приняло странное выражение, будто он смотрел на собственные воспоминания, что проплывают где-то на стене за моей спиной.

– Весь Рэндейл был объят горем, – продолжил доктор Барнаби, – еще и потому, что это случилось так скоро после смерти той, другой девушки. Темные были времена. Горе до сих пор цепко держится за все в этом доме. – Он внимательно посмотрел на меня и спросил: – Вы это замечаете? Вы ведь более восприимчивы, чем все мы, так что, полагаю, можете острее это чувствовать.

Смутно чуя неладное, я не знала, что и сказать ему в ответ.

– Я не ощущаю ничего необычного, – наконец выговорила я. – У каждого дома свои флюиды, и Сомерсет-Парк не является исключением.

Бромуэлл подал десерт, но аппетит у меня пропал. В воздухе словно повеяло чем-то, и мной вдруг овладела тревога. Интересно, будет ли на сеансе доктор Барнаби? Человека науки трудно обмануть. Мы вместе покинули столовую, отказавшись от предложения пропустить в гостиной по стаканчику на ночь. Живот мой был полон, а по телу после великолепной трапезы разливалась приятная сонливость. Так вот каково живется богатым? Каждый вечер они отходят ко сну, осоловев от роскошной еды и напитков?

Доктор Барнаби взял лампу в одну руку, а вторую предложил мне. И снова я удивилась, насколько он отличался от мистера Пембертона, который держал лампу между нами, будто щит.

Позади нас шагал Бромуэлл и по пути гасил рожки на стенах – один за другим. Мы медленно шли вперед, а тьма наступала нам на пятки.

Из-под двери кабинета виднелся слабый свет.

Доктор Барнаби прошептал:

– Если он не возьмет передышку, мне придется пользовать двух пациентов. А тут и одного упрямца вполне хватает.

Я задумалась о посылке из Лондона.

Мы вместе поднялись по лестнице.

– Надеюсь, здоровье мистера Локхарта скоро пойдет на поправку, – сказала я. От меня не ускользнуло, что поверенный не кашлял в тот день, когда бранил в оранжерее Уильяма. – А вы давно с ним знакомы?

Мы вышли на площадку лестницы и направились в коридор.

– Я познакомился с ним тогда же, когда познакомился с Одрой, почти год назад. Он служит семейным поверенным много лет.

Доктор Барнаби снова помрачнел, как в тот раз, когда заговорил о ней за ужином, и я кое о чем вспомнила.

– Кажется, вы упомянули, будто еще кто-то умер незадолго до гибели леди Одры, – сказала я.

Он кивнул.

– Да, это была девушка из деревни. Недуг быстро ее сгубил.

Через перила я заметила, как внизу, в холле, движется свет лампы.

– Больше никто не пострадал? – спросила я, снова повернувшись к доктору Барнаби.

– Кое-кто из пожилых – одна хрупкая старушка, которая решила лечиться травяным чаем. – Он помолчал. – Есть в смерти молодых что-то очень противоестественное, верно?

– Весьма любопытно слышать такое от человека, которому приходится постоянно сталкиваться со смертью.

– Возможно, именно поэтому я так стараюсь ее предотвратить, мисс Тиммонс.

Мы подошли к моей комнате, и доктор Барнаби подержал для меня лампу, чтобы я отперла дверь. После того, как я зажгла от его лампы свечу, он откланялся, пожелал доброй ночи и зашагал дальше, к комнате мистера Локхарта. Я с облегчением отметила, что идет он в направлении, противоположном тому, где располагалась спальня Одры. Но все же что-то не давало мне покоя, и я смотрела ему вслед, пока он не свернул за угол.

Я закрыла за собой дверь и поставила свечу на каминную полку. Взгляд притянула картина со шхуной. На сей раз мне удалось разглядеть в волнах акулу – в нескольких дюймах от тонущего моряка. Я стряхнула досадную дрожь, быстро переоделась в непривычную ночную сорочку, натянула одеяло до подбородка и принялась ждать. За дверью спальни скрипел и стонал дом, укладываясь на покой.

Из библиотеки эхом донесся бой старинных часов, они пробили двенадцать – самое безопасное время побродить по темным коридорам. Я накинула халат, туго завязала пояс на талии, прихватила свечу и заперла за собой дверь. Пройдя по коридору, свернула за угол и нашла нишу с маленькой статуей ангела, о которой говорила Флора.

Я вставила в замок ее комнаты мой собственный ключ. Замок не поддался. Я вытащила его и попробовала еще, но ничего не выходило. Уязвленная, я вернулась к себе.

Разумеется, чему бы тут удивляться? С какой стати моему ключу открывать дверь спальни Одры? И тут я поняла, что меня насторожило во время ужина. Когда доктор Барнаби рассказывал о помолвке, он говорил «Одра», как мистер Пембертон, а не «леди Одра», как все остальные.

Я задула свечу, улеглась в постель и почти тут же заснула.

Проснулась я с колотящимся о ребра сердцем, вся в липком поту. Кто-то крепко сжимал мои плечи. Я открыла глаза и увидела, что на меня с искаженным от ужаса лицом смотрит мистер Пембертон.