Призрак Сомерсет-Парка

Глава 36

К себе в спальню я вернулась в растерянности. Меня охватывало облегчение оттого, что мистер Пембертон все еще хочет провести спиритический сеанс, и переполняла нервозность, из-за которой я мерила комнату шагами. Так долго, что мои ботинки почти высохли. Все еще существовало множество вариантов развития событий, при которых я могла вернуться в камеру лондонской тюрьмы.

Даже если в результате сеанса кто-то признается, нет уверенности, что мистер Локхарт не передумает защищать меня в суде. А если пожелает, придется мне вверить свою жизнь в его руки. В его хилые, шишковатые руки умирающего. Я содрогнулась при мысли, как он ослабнет… и будет ли еще жив ко времени судебного слушания.

Сняв капор, я поднесла диадему к пламени свечи. Вот мой единственный залог. Я открыла верхний ящик трюмо и достала нижнюю юбку.

Меня отвлек быстрый стук в дверь.

– Да? – окликнула я, гадая, неужели это снова Флора.

Раздался щелчок, затем повернулась ручка и начала открываться дверь. Я так увлеклась мыслями о разговоре с мистером Пембертоном, что забыла запереться.

– Питье на ночь, мисс Тиммонс, – объявила миссис Донован своим обычным ледяным и чопорным тоном.

В волнении я кое-как завернула диадему в нижнюю юбку, сунула ее в самый дальний конец ящика и обернулась: в комнату вошла экономка с небольшим подносом в одной руке и лампой в другой.

Я бедром задвинула ящик.

Миссис Донован встала посреди спальни, как мрачный дозорный, и критически осмотрела помещение. Ее взгляд задержался на постели. У изножья лежало аккуратно свернутое зеленое покрывало из комнаты мистера Пембертона.

– Благодарю, – сказала я. – Хотя ужин был более чем сытным. Не стоило тратить силы и нести сюда чай.

– Это не чай, – поправила миссис Донован, располагая поднос на столе, за которым я ранее ужинала. Она аккуратно поставила чайник, испускавший пар, и хрустальный бокал. – Мистер Локхарт все еще болен, но, кажется, ежевечерний прием горячего тодди[6] способствует поправке его здоровья. Я встревожилась, когда Бромуэлл заявил, что вы не пришли на ужин. Мы не можем позволить вам расхвораться.

Она пристально воззрилась на меня, затем перевела взгляд на верхний ящик трюмо. Наверняка учуяла от меня запах вины.

Я не дрогнула.

– Так разболелась голова, что пришлось остаться в постели. Уверяю вас, мне гораздо легче.

Не выказав ни малейшего намерения удалиться, миссис Донован спросила:

– Все ли вас устраивает? Надеюсь, вы наслаждаетесь пребыванием в поместье. – Вот только скривилась она при этом так, словно намеревалась воспользоваться ночным горшком. Экономка подошла ближе. Свет лампы упал между нами, бросив на ее лицо тени. Лучше не стало.

– Знаю, вы любите, когда вам прислуживают, – сказала она. – И как поглядываете на лорда, тоже вижу. Полагаю, вы именно обо всем этом и мечтаете. Но чтобы стать следующей леди Чедвик, требуется больше, чем уроки танцев в библиотеке и поздние прогулки в оранжерею.

Слова вырвались у меня так быстро, что я едва не задохнулась.

– Мне вовсе не нужен Сомерсет-Парк, – заявила я. – Как и лорд Чедвик. Я не хочу, чтобы вы являлись сюда и писали послания в моей Книге духов или передвигали картину на стене. – Я кивнула на полотно со шхуной, которое теперь висело совершенно ровно.

Уголок ее рта приподнялся в зловещей улыбке.

– Кажется, вы тронулись умом. Вероятно, следует пригласить к вам доктора Барнаби.

Я больше не в силах была выносить ее вмешательство и колкости. К тому же я знала, что мистер Пембертон мне доверяет, и это тоже прибавило храбрости.

– Вероятно, вам следует прекратить распространять ложь и высказывать свое мнение в отношении вопросов, в которых вы совершенно не смыслите. Мы с лордом Чедвиком встречаемся лишь для того, чтобы обсудить грядущий сеанс. Единственное, чего он хочет, – связаться с леди Одрой и сообщить ей, как сильно он любил ее и тоскует по ней. – Безусловно, это была ложь, но ее требовалось поддерживать.

Лицо экономки покраснело.

– Когда он получил титул, предки Линвудов перевернулись в гробах от такой несправедливости! – с отвращением фыркнула она. – Его никогда не заботило благополучие леди Одры.

– А вас заботило?

– Конечно!

Я ни разу не слышала, чтобы миссис Донован говорила с таким пылом. Она едва не вышла из себя, даже стала казаться уязвимой. Я скрестила руки на груди.

– Тогда почему вы позволили мистеру Саттерли войти в ее комнату в ночь перед венчанием? Вам было известно, что он против свадьбы. Так зачем вы добровольно поставили леди Одру в столь опасное положение?

Ее глаза обвинительно сверкнули.

– Лишь я виделась с ней в ту ночь!

– Мистер Саттерли сам признался. Зачем ему лгать?

Она покачала головой.

– Это вы лжете.

– Только один из вас говорит правду, миссис Донован. Любопытно, но во всем Сомерсет-Парке лишь вы с мистером Саттерли упоминали о том, что лорд Чедвик – не истинный наследник.

Лампа у нее в руке задрожала. Огонь во взгляде угас. Нет сомнений – я обнаружила слабое место миссис Донован. Следует воспользоваться преимуществом.

Я смягчилась.

– Вы всю ночь просидели у нее под дверью, со всеми предосторожностями охраняя комнату, но случилось нечто, от вас не зависящее.

Она опустила взгляд.

– Вы знаете, что случилось, и вы напуганы. – Я немного выждала и добавила: – Я помогу вам избавиться от страха.

Миссис Донован подняла подбородок и устало вздохнула.

– Страх не обременяет меня, он исчезает… в отличие от чувства вины. Я не должна вам ничего объяснять, но клянусь могилой леди Одры – я не знаю, что с ней стряслось. Она была цела и невредима, когда я принесла ей пунш на ночь.

Я питала к экономке весьма сильную неприязнь и все же была до мозга костей убеждена, что она говорит правду. Особенно насчет вины. Та и впрямь никогда не исчезает.

Миссис Донован распрямила плечи, вернув себе прежнюю степенность, и направилась к двери. Потом вдруг оглянулась, снова устремив взгляд на зеленое одеяло.

– С вашей стороны весьма разумно было попросить ключ от комнаты. Непременно им воспользуйтесь. Всем порядочным девушкам следует хорошенько запираться на ночь.

Она ушла, я тут же закрыла замок и попыталась встряхнуться. Ее слова насчет мистера Пембертона будто повисли в воздухе, оставив смущение и досаду. Представления о любви у меня были весьма невразумительные. Среди знакомых мне мужчин были лишь клиенты пансиона мисс Крейн да жирные фараоны. Вопреки гнусным измышлениям мисс Донован я не собиралась так легко отдавать свое сердце.

Maman твердила: «Любовь приносит боль, ma chérie. Мы видим это на каждом сеансе. И я должна эту боль исцелить. Я внушаю людям то, что они жаждут услышать, а их надежда сама восполняет пробелы, ведь смотрят они не глазами, а сердцем, и оно видит неподвластное взгляду. Пройдут недели, а они не вспомнят о тех смутных обещаниях, что я им наговорила, или о том, что угадала неверно. Они будут помнить лишь то, во что хотят верить».

«Если сердце так легко обмануть, как ему верить?» – спросила я, впитывая каждое сказанное ей слово.

«Именно, – похвалила maman. – Одно лишь сулит любовь – разбитое сердце».

Я знала, что она говорит о моем отце и случившейся с ним трагедии. Но не могла избавиться от обиды, ведь благодаря их любви родилась я.

Я часто представляла, какой стала бы моя жизнь, не упади мой отец в тот день в воду.

Я подошла к трюмо и открыла верхний ящик. Достала диадему, заново завернула ее в несколько нижних юбок и засунула как можно дальше. Нужно подыскать украшению новый тайник, где его никто не найдет, а я легко и незаметно смогу забрать. Я сделаю это, как только все уснут, – или, в случае миссис Донован, как только она устроится на ночевку вверх тормашками в своей пещере.

Хмурясь, я уставилась на ящик трюмо. Сравнила его скудное содержимое с содержимым ящика Одры, и у меня возникло ощущение дежавю.

Живот мой был полон, но я все равно налила себе горячего тодди и приготовилась ко сну. Любопытно, кто помог миссис Донован перевернуть картину. Сделать это в одиночку она никак не могла. Но еще больше мне хотелось узнать, кого Флора видела в ту ночь на тропинке.

– Тебе меня не одурачить, – заявила я в темноту комнаты. И все же слова миссис Донован о том, что мне следует запереться, тревожили. Я подставила стул под дверную ручку – хитрость, которой выучилась в пансионе мисс Крейн. – Поглядим, как ты с ним справишься, угрюмая ты гусыня.

Довольствовавшись этим, я допила пунш и завернулась в одеяло. Перед тем, как погрузиться в сон, я вновь будто увидела верхний ящик трюмо Одры. Ответ был прямо передо мной, но ускользал, словно вода сквозь пальцы.

Казалось, только я закрыла глаза, как тут же раздался стук в дверь. Остатки беспокойного сна паутиной цеплялись за мое сознание. Будто я стою на обрыве и ветер развевает мои волосы…

Стук повторился, теперь уже громче.

– Дженни?.. – раздался с той стороны голос Флоры.

– Иду, – сонно отозвалась я и, поморщившись, направилась к двери. Тело будто окаменело.

Я убрала стул и отперла замок.

Флора вошла в спальню с подносом, но ее обычно румяные щеки были бледны, а вид она имела изможденный.

– Вот ваш утренний чай. Побыстрее одевайтесь и спешите вниз к остальным.

Служанка наполнила таз на столике у кровати чистой горячей водой.

– Угу, – сонно пробормотала я, обмакивая тряпицу в исходящую паром воду и протирая лицо.

– Его светлость больно огорчился, – тараторила Флора, снуя по комнате. – Пришлось позвать приходского констебля.

Вся кровь отхлынула у меня от лица. Я бросила тряпицу в таз. Всю ночь я крепко спала вместо того, чтобы перепрятать диадему. Будь проклята миссис Донован с ее тодди! Наверняка она узнала о пропаже драгоценности и доложила мистеру Пембертону. Нужно бежать!

– Ты можешь незаметно провести меня на кухню? – спросила я Флору.

– На кухню? – фыркнула та. – Уж там вы точно не захотите оказаться, такой внизу поднялся переполох. – Позвякивая посудой, она накрывала мне завтрак. – Поутру на задворках в саду нашли миссис Донован – прямо на земле, в самой грязи. Джозеф было решил, что она мертвая, а потом сам чуть не помер: похлопал ее по щекам, окликнул, а она возьми да глаза открой. Говорят, напали на нее! – Флора помолчала и задумчиво добавила: – Я все гадаю, что бы я сделала, если б ее нашла.

Я так и разинула рот.

– Напали?! – Несмотря на проблеск уязвимости, который я заметила вчера в миссис Донован, экономка была не из тех, кто играет роль жертвы.

– Сначала у нее приключилась истерика, а теперь она то впадет в беспамятство, то снова очнется. У нее доктор Барнаби.

Я не могла представить себе миссис Донован в подобном состоянии.

– Потому и приехала полиция? – спросила я.

Флора вручила мне чашку чая, бросив на меня удивленный взгляд.

– А то как же? Но вы не тревожьтесь, Дженни. Бандита наверняка скоро схватят. Может, какого проходимца вышвырнули из «Плуга и колокола», он околачивался у дороги, да и забрел сюда. Такое и прежде бывало.

– Из «Плуга и колокола»?

– Паб в деревне.

– А-а… – Я взяла с подноса тост и, не намазав его ни маслом, ни джемом, откусила. Слегка отвернулась, чтобы Флора не заметила моего облегчения. – Какой ужас, – сказала я, но в глубине души порадовалась, что напали на миссис Донован, а не на Флору.

– А теперь поспешите. Мне строго-настрого велели быстро сопроводить вас вниз.

Допив чай, я вернула ей чашку и открыла гардероб. Выбрала светло-коричневое платье с высоким горлом и простой кружевной оторочкой на манжетах. Его следовало ушить в талии, но сейчас тревожиться об этом было недосуг.

Флора помогла мне его надеть и застегнула пуговицы сзади. На свободе разгуливал тот, кто напал на экономку, и я снова вспомнила ту историю, что Флора начала было мне рассказывать. Возможно, это как-то связано?

– Помнишь, о чем мы говорили в тот вечер, когда нас прервала миссис Донован? – напомнила я, слегка повернувшись, чтобы хоть краем глаза видеть ее лицо.

– Вы про того мужчину, которого я застала выходящим из леса? – Флора поморщилась. – Зря я вам сболтнула. Помилуйте, такие страсти кругом творятся. Помыслить не могу, чтоб о том рассказать! Кабы со мной припадок не приключился, ежели я буду об этом думать. – Она похлопала меня по спине. – Ну вот, все застегнуто. Теперь обувайтесь-ка, да поскорее.

– Пожалуйста, Флора, – взмолилась я. – Я никому не скажу!

Я опустилась на колени, потянулась за ботинками и замерла. Их покрывала корка засохшей грязи. Тост, который я проглотила, едва не выскочил обратно. Я знала наверняка: вчера, когда я снимала ботинки, они были сухими и чистыми.

– Миссис Гэллоуэй просто вне себя, – продолжала Флора. Она достала белую шаль. – Говорит, мол, видала вокруг луны ведьмино кольцо, а призраки в кладовой воют как одурелые. Клянется, что прошлой ночью целый ряд банок взял да полопался.

Сердце так и колотилось у меня в горле; я задвинула ботинки обратно в шкаф и вместо них достала начищенные черные туфли. Девушки из пансиона мисс Крейн говорили, что боятся будить меня, когда я хожу во сне. Я могу очень сильно сопротивляться. Они осмеливались коснуться меня, только если я подходила к самому краю лестницы.

Флора усадила меня перед зеркалом трюмо и быстро заколола мне локоны. Пока она без умолку болтала, я осматривала комнату. На ковре виднелись подсохшие следы, что вели от двери к шкафу. Как кто-то мог войти, не уронив стул? Ответ был лишь один, но я не хотела его признавать.

Тесные туфли жали, и я покачнулась. Флора это заметила и слабо улыбнулась в знак одобрения.

– У вас такие красивые волосы, что никто больше ничего не заметит, – сказала она.

Когда я вошла в гостиную, мистер Пембертон и Уильям сидели в креслах, не обращая внимания друг на друга. При моем появлении оба встали. Не знаю, как мне удалось дойти до ближайшего кресла, поскольку ноги у меня будто окаменели.

– Приятно наконец увидеться с вами, мисс Тиммонс, – сказал Уильям, хотя отталкивающие интонации в его голосе свидетельствовали скорее об обратном. Он смотрел на что-то у меня за плечом. Я повернулась и увидела Флору, которая сделала книксен. Она вручила мне белую шаль, снова присела и вышла из гостиной.

Уильям откинулся на спинку кресла и продолжил:

– Сегодня Сомерсет-Парк постигла беда. Боюсь, мы не можем обеспечить вам здесь надежное убежище. – Он был чисто выбрит, одежда отутюжена, но жестокость во взгляде мистера Саттерли намекала на мрачную подоплеку. Не знаю, что он имел в виду: убежище от полиции или от того, кто напал на миссис Донован. Казалось, приятельские отношения, что зародились меж нами в комнате Одры, были забыты. Я задумалась: не выпивка ли притупила ему память о нашей беседе…

Мистер Пембертон фыркнул себе под нос.

– Никто не покинет Сомерсет, – сказал он. – Особенно мисс Тиммонс. – Он покручивал маленький золотой перстень.

По этому жесту я сразу поняла, что он тревожится, а это в свой черед заставило тревожиться меня.

Приглушенный свет серого утра придавал всему в комнате пепельный оттенок: даже золотистые обои казались бледными и выцветшими. Лепнина, что украшала потолок, и карнизы будто потрескались и грозили вот-вот обвалиться нам на головы.

Вошел доктор Барнаби и устало приветствовал собравшихся. Он опустился в кресло рядом с моим. Его светло-каштановые волосы почти стояли дыбом, а под глазами залегли тени.

– Как она? – спросил Уильям. – Когда можно будет ее навестить? – В его голосе слышалось нетерпение.

Покачав головой, доктор Барнаби ответил:

– Я дал ей успокоительное, чтобы она отдохнула. С ней была истерика.

Уильям поморщился.

– Она объяснила, как оказалась на улице среди ночи?

– Она получила анонимное послание: ее попросили встретиться снаружи и пообещали поделиться секретными сведениями об Одре. Вам известно, как миссис Донован была ей предана. И как ни глупо, она отправилась туда одна. – Доктор вздохнул и запустил руку в волосы. – Должно быть, к ней подошли сзади. Она не припоминает, что кого-то видела перед нападением. Что подтверждает ужасная шишка у нее на затылке. Но рана выглядит прелюбопытно. Не представляю, какой предмет мог оставить след такой неповторимой формы.

– Анонимное послание? – переспросил мистер Пембертон. – Это невозможно. Вся корреспонденция проходит через Бромуэлла. Если бы на конверте не было обратного адреса, это бы его насторожило.

– Хотите сказать, что миссис Донован лжет? – резко заметил Уильям.

Доктор Барнаби успокаивающе поднял руку.

– Записку подсунули под дверь ее спальни после полуночи. Миссис Донован сказала, что ее разбудил стук.

– Значит, это тот, кто вхож в дом, – хмыкнул Уильям, повернувшись в мою сторону.

Я не произнесла ни слова, предпочитая рассматривать узор кружев на манжетах. Пальцы ног в тесных туфлях ломило.

– Даже вы, доктор, – продолжил Уильям, язвительно ухмыльнувшись. – У вас все еще есть собственный ключ, если не ошибаюсь.

– Положа руку на сердце, – со вздохом ответил доктор, – полицейского сыщика из вас бы не вышло. Нынче утром до пяти часов я принимал роды в деревне. Я только добрался домой, когда ваш конюх постучал ко мне в дверь.

Мистер Пембертон с сочувствием посмотрел на друга.

– И все равно приходский констебль пожелает переговорить с каждым из нас, когда закончит опрашивать слуг.

Я положила руку на горло, представив, как его охватывает петля. Деревенский полисмен или городской фараон – они всегда меня тревожили. А теперь, когда у меня в комнате спрятана пара грязных ботинок, в особенности.

Уильям снова повернулся ко мне.

– Из надежного источника мне известно, что вчера вечером у вас с миссис Донован вышла стычка. Возможно, вы хотели должным образом сделать ей предупреждение. Вот, значит, как улаживают вопросы в вашем районе Лондона? – Он подался вперед, сверля меня взглядом.

– Прошу прощения? – переспросила я. То, что Уильям говорил обиняками, а не обвинял прямо, только сильнее приводило меня в бешенство. Трус.

– Вы не отрицаете, что прошлым вечером поссорились с миссис Донован?

Я не ответила. Не хотелось делиться сведениями, которые можно было бы вменить мне в вину.

– Ваше молчание может приравниваться к признанию, – почти торжественно объявил Уильям.

Мистер Пембертон заговорил громко, но сдержанно, в противовес пылким обвинениям Уильяма.

– Желаете заявить, что мисс Тиммонс имеет отношение к нападению на миссис Донован? В таком случае немедленно предъявите веские доказательства или бросьте это дело. И если вы подумываете внушить этот несусветный вздор констеблю, знайте: я предупредил его о ваших ритуалах ночных возлияний. Алкоголь туманит разум. Свидетельство пьяницы вряд ли сочтут достоверным.

Услышав, как он отстаивает меня, я вдруг ощутила прилив мужества. И понадеялась, что он делал это искренне.

Уильям зло поджал губы.

Доктор Барнаби подался вперед, уперевшись локтями в колени.

– Я был бы не прочь позавтракать, пока мы ждем констебля, – сказал он. – Или хотя бы выпить крепкого кофе.

Мистер Пембертон потянул за бархатный шнур в углу. Мгновение спустя в гостиную вошел Бромуэлл.

– В столовой все готово, милорд. – Он поклонился. – Констебль закончил опрашивать слуг. Где ему вас дожидаться? В библиотеке?

– Нет, в портретной галерее. Отведите его туда сейчас же, пожалуйста. Я сразу же подойду, как только остальные перекусят.

Все мы поднялись, и он добавил, обращаясь ко мне:

– На два слова, мисс Тиммонс.

Мне ничего не оставалось, кроме как задержаться. И пусть я обрадовалась уходу Уильяма, правда колола глаза. Лишь один человек был способен выбраться из моей запертой комнаты и затем вернуться – я. Но я ничего об этом не помнила! Мне просто снился сон. Я застыла от ужаса. Утром мои мышцы болели. А вдруг это был не сон? Вдруг я снова ходила во сне? Миссис Донован угрожала мне, это точно. И последнее, о чем я думала, – желала ей зла.

Могла ли я так поступить? Да.

Я посмотрела в глаза мистеру Пембертону. Тот знал, что я способна на такое – и даже на кое-что похуже.