Призрак Сомерсет-Парка

Глава 32

Мне было пятнадцать, когда в наш город приехал бродячий цирк. На боках кибиток красовались рекламные проспекты артистов с большими затейливыми буквами, а нарисованные лица циркачей пугали и одновременно смешили.

Maman повела меня на них посмотреть. Редкое событие: мы сами были зрителями, а не участвовали в представлении.

Циркачи устроили из своих повозок торговые киоски, широко распахнув боковые двери. В воздухе пахло жареными орехами и сластями. Где-то играла флейта, но сквозь скопища зрителей музыканта было не разглядеть. Солнце уже опустилось, и артисты зажгли множество свечей и фонарей, отчего площадка словно превратилась в волшебный сад. Мое радостное волнение смешалось со взбудораженным гомоном толпы, и мы шагали, наслаждаясь чарующим сиянием.

Maman пыталась ухватиться за меня, но я была уже слишком взрослая и не желала держать ее за руку. Я отошла от нее на несколько шагов, как вдруг заметила на боку кибитки объявление о предсказании будущего. С рекламного проспекта на меня смотрели изумительные совиные глаза. Очереди на вход не было.

Maman взяла меня за плечо.

– Женевьева, – сказала она, – ты уверена, что хочешь спустить все свои деньги на убогий спектакль? – Она указала на другие аттракционы – бесплатные, – а затем направилась к фургончику с пончиками и имбирным пивом. Когда же я не двинулась с места, maman предупредила: – Предсказательница будущего все угадывает по лицам людей, а не по картам, – так же, как я провожу сеансы.

Я заупрямилась и не послушалась ее совета. Наш последний сеанс состоялся два месяца назад, и она берегла каждую монету, а значит, мы ели кашу на завтрак, обед и ужин. Спиритические сеансы стало уж очень опасно проводить. Ходили слухи, будто начальник полиции был к спиритам особенно строг. Он заявил, что наше с maman занятие – это преступная деятельность.

«Хуже, чем ограбить банк, – провозгласил он в „Лондон Таймс“. – Их добыча – убитые горем скорбящие семьи, которые легко уязвимы. Нет отвратительнее паразитов, чем этот сброд».

Его слова попали в печать, и общество воспылало праведным гневом. Работы становилось день ото дня меньше. Приток денег иссяк, наш дом мало-помалу лишался всех удобств, поскольку maman продавала все, на чем могла хоть немного заработать, – даже браслеты мадам Ринальдо.

Я мечтала – наступит день, когда мне больше не придется так часто сталкиваться со смертью. Но что еще оставалось? Чем мне зарабатывать на жизнь, если я умею только немного говорить по-французски и читать наизусть из «Собора Парижской Богоматери»?

Я завидовала леди из богатых домов, где мы бывали. Они умели заниматься рукоделием, рисовать, танцевать и обладали прочими навыками, как все хорошо образованные дамы. А я лишь покорно следовала за maman, теперь уже в платьях с распущенным припуском на подоле, поскольку прибавила в росте.

Но изменился не только мой рост. Мужчины стали относиться ко мне иначе. Дольше задерживали взгляды на моем лице. У меня словно была над ними какая-то власть, но я не знала, как ее применить.

Я твердо решила пойти к гадалке. Я была не в духе и не хотела, чтобы мной помыкали и указывали, мол, я не заслуживаю даже маленького послабления.

У нее были темные, словно Темза ночью, глаза. Ярко накрашенные губы и румяные щеки. Толстые черные косы короной лежали на голове. Но даже со всей этой краской она казалась старше меня всего лишь на несколько лет.

Мое сердце бешено забилось, и я шагнула вперед. Я уже не ощущала у себя на плече руку матери, которая тянет обратно.

Я положила на столик гадалки пару пенсов – все деньги, что могла потратить.

Не сводя с меня глаз, она накрыла монеты ладонью и подвинула к себе. Затем веером разложила на столе колоду. Никогда я не видала таких карт. На каждой были нарисованы сказочные создания. Иные были прекрасны, глаза у них сверкали, как драгоценные камни, а волосы развевались. Встречались среди них и отвратительные демоны о двух головах, покрытые шерстью. Я будто завороженная взирала на затейливые картинки.

У гадалки оказался мелодичный голос и необычный выговор, которого я прежде не слыхала. Она поддела пальцем крайнюю карту, и весь веер их перевернулся волной рубашкой вверх, явив сплошной красный фон с золотой звездой. Умелой рукой девушка их перетасовала. Я хотела спросить, давно ли она гадает. Где-то в животе закопошилось любопытство: интересно, нет ли в их бродячем цирке места для нас с maman? Ведь, разумеется, медиум лишь оживит представление. От таких мыслей я почувствовала себя взрослой, но в глубине моей души еще жил подросток, мечтающий завести друга своего возраста, который мог бы понять, каково мне живется. У меня уже нашлось нечто общее с этой девушкой, так что я была уверена – она со мной согласится.

Вдруг гадалка перестала раскладывать карты. Ее рука замерла, девушка уставилась на кого-то позади меня. Ее тонкие брови хмуро сошлись. Мне не нужно было оборачиваться, я и так поняла – maman рядом.

Она попросила меня разделить колоду на две половины и выбрать стопку. Мы повторяли это до тех пор, пока не осталась лишь горстка карт.

Гадалка открыла их одну за другой.

– Твоя жизнь перевернется с ног на голову, – сказала она. – Я вижу, как ты выбираешь иной путь, тот, который тебе предначертан, – и делаешь ты это не по принуждению.

Перед глазами у нее разворачивалось мое будущее. Присоединимся ли мы с maman к их труппе? Когда она открыла последнюю карту, все мои члены напряглись, я не в силах была даже дышать.

– Скоро ты осиротеешь, – сказала гадалка. Она постучала по карте, на которой было изображено чудище с рогами и хвостом, что смахивал на рыбий. – Я вижу под водой юную деву – это ты.

У меня вырвался нервный смешок. Maman тут же подскочила ко мне, выплюнув резкую отповедь на французском.

Гадалка не отводила от меня взгляда.

– Ты умрешь совсем молодой. Я вижу число девятнадцать.

По коже пробежал холодок. Я заставила себя улыбнуться. Нельзя было дать слабину перед maman, особенно после того, как я отмахнулась от ее предостережения.

– Я умру в девятнадцать лет? – переспросила я, все еще пытаясь понять смысл ее слов.

Она покачала головой.

– Нет. До девятнадцати ты не доживешь.

Позже вечером, когда maman распускала мои косы, мы смотрели, как трепещет пламя свечи.

– Я всегда буду рядом, ma petite chérie, – попыталась она меня успокоить. – Эта девчонка просто пускала тебе пыль в глаза. Большинство предпочитает слышать добрые вести. Она просто еще не намотала это на ус.

– Но мы ведь обманываем публику, чтобы людям полегчало и они хорошо заплатили нам после сеанса. А она и так уже взяла мои деньги, к чему ей было врать?

Maman все расчесывала мне волосы.

– Она мне показалась совсем юной. Может, у нее нет матери, как у тебя, она увидела нас вместе и огорчилась. Люди, бывает, совершают злые поступки – но это все потому, что в душе они страдают.

Я задумалась над ее мудрыми словами. Maman отложила щетку и поцеловала меня в макушку.

– Значит, ты не умрешь? – спросила я.

– Когда-нибудь умру, Женевьева. Но к тому времени все мои волосы станут седыми. И я буду нещадно баловать твоих enfants – детишек.

Я улыбнулась: жаль, что гадалка не предсказала мне это.

Может быть, люди верят только в то, что их пугает.

Maman задула свечу, и мы улеглись спать. Впервые за долгое время я порадовалась тому, что у нас общая кровать. Нежное дыхание матери касалось моей шеи, убаюкивало.

Вдруг в тишине нашей крошечной комнатушки раздался ее голос:

– Но только пообещай мне кое-что, – сказала она. – Держись подальше от la mer. – От моря…

Я дала ей слово. Она вздохнула, перекатилась на другой бок и вскоре тихонько засопела.

Спустя некоторое время после встречи с гадалкой к нам домой явилась дама в шляпе, напоминавшей чучело попугая, и спросила, не может ли maman изгнать призраков из ее пансиона.

Maman объяснила даме, что она способна беседовать с мертвыми, но не в силах заставить духа сделать что-то против его воли.

Гостья подбоченилась.

– Из-за чертова призрака я теряю клиентов, – заявила она. – Девочки перепугались. Мне плевать, что вы там делаете, просто прогоните его. – Дама открыла расшитый ридикюль и протянула моей матери столько фунтов, что нам хватило бы на мясо и сливки на пару недель.

И тут она заметила меня. Как некоторые мужчины, всмотрелась в мое лицо, а потом обвела взглядом с головы до пят и обратно.

– Твоя? – спросила она maman.

Maman распрямила плечи.

– Женевьева прекрасно разбирается в искусстве спиритизма, – сказала она. – В этом – ее будущее.

Незнакомка ухмыльнулась, будто maman отпустила какую-то шуточку, и у меня сжалось в груди. Затем она представилась как мисс Крейн.

В тот вечер мы с maman отправились по адресу, указанному мисс Крейн. Вообразите себе мое удивление, когда я увидела гостиную, полную девушек, иные оказались всего лишь на пару лет старше меня. Все они были нарумянены и разодеты в шелковые пеньюары, отделанные кружевом, которое колыхалось при ходьбе, подчеркивая их пышные бедра.

В воздухе разливались ароматы духов, однако под ними ощущалась кислинка пота. Диван был обит кричащей тканью с не подходящими по цвету заплатками на подлокотниках. Один из углов, где недоставало ножки, подпирала стопка книг. Мисс Крейн встретила нас с сигаретой в красных губах и уперев руку в бок. Сзади ее волосы были схвачены гребнем с крошечными синими камнями. Присмотревшись, я поняла, что самоцветы просто нарисованы.

Она сопроводила нас с maman на второй этаж. Пока мы поднимались, лестница скрипела на каждой ступеньке. Бросив сверху взгляд, я заметила, что на люстре в холле нашел приют паук и развесил паутину.

В комнате с привидением, о которой шла речь, стояла кровать с чудесным розовым покрывалом и высокий комод с зеркалом. Обои украшал цветочный рисунок. Подставка для угля в камине была полна золы, единственное окно обрамляли кружевные занавески. Неужели в такой милой комнате поселился призрак?

Maman зажгла принесенные с собой свечи, а мисс Крейн наблюдала за нами от порога. Так и не вынув из губ сигарету, она пояснила:

– Он помер на этой кровати. Друзилла едва не задохнулась под его весом, жирный боров. – Сигарета на каждом слове подпрыгивала. – Теперь они упираются и не желают сюда входить – все мои девочки. Болтают, мол, по ночам слышны его стоны, а окно открывается само по себе. – Пальцем с длиннющим ногтем она ткнула в сторону окна. – Они верят, будто его дух пытается выбраться наружу.

Мягкая кровать разом потеряла всю свою привлекательность.

– Говорите, раздаются стоны по ночам? – переспросила maman. В ее голосе слышались ехидные нотки.

Мисс Крейн фыркнула.

– Веселье не длится всю ночь напролет. Шум раздается после того, как я запираю парадную дверь. Я хорошо обращаюсь с девочками, даю им защиту и пристанище. Кабы не я, они б мерзли и голодали на улицах, или еще похуже: мерзли и голодали точно так же, только со всяким сбродом. Слыхали, вчера из Темзы вытащили девчонку с перерезанной глоткой?

Взгляд maman потяжелел, и она объявила, что все готово, а потом спросила – можно ли привести девушку, которая последней была с усопшим.

Мисс Крейн завопила в коридор:

– Друзилла!

Та пришла и замерла позади мисс Крейн. Виднелось лишь тощее плечико да часть угловатого лица. Maman мягко улыбнулась и поманила ее в комнату, протянув навстречу руку. Друзилла, поколебавшись, взяла ее, и они вместе ступили в круг зажженных свечей.

– Держись за меня, – прошептала ей maman, но мисс Крейн и другие девушки, которые начали собираться в коридоре позади хозяйки, тоже ее услышали.

Maman превзошла саму себя. Несомненно, это стало одним из ее лучших представлений. Эктоплазму она выплюнула настолько достоверно, что даже я изумленно ахнула.

– Он здесь! – провозгласила она.

Из коридора донеслись испуганные взвизги.

– Сей дух не успокоится, если другой мужчина переступит порог этой комнаты, – заявила maman. – Теперь он считает ее своей.

– Но тут никого не было с тех пор, как… – нерешительно пробормотала Друзилла.

– Он не уйдет, – покачала головой maman.

Мисс Крейн так широко разинула рот, что из него выпала сигарета.

– И за это я заплатила!

– Я вам говорила. Я не в силах заставить духов что-то сделать, могу только выслушать их волю.

– Значит, ни один мужчина не может сюда войти? – Мисс Крейн, прищурившись, уставилась в потолок.

Я вообразила, как она подсчитывает в уме убыток.

– А где будет моя комната? – разволновалась Друзилла. – Как я заработаю на ренту?

Maman наконец отпустила ее и расправила плечи.

– Призраки не способны лгать. Он поселился здесь навеки. Его дух привязан к этому помещению.

Друзилла скрестила руки на груди. В коридоре раздались приглушенные голоса: каждая девушка твердо заявила, что ни при каких обстоятельствах не займет старую каморку Друзиллы.

– Значит, эта комната никуда не годна… – проговорила мисс Крейн с плохо завуалированным гневом. Девушки бросились врассыпную.

Я начала собирать реквизит maman, но та не двинулась с места, пристально рассматривая мисс Крейн.

– Вам нужны жильцы? – спросила maman. – Сколько берете?

Мисс Крейн уставилась на нее в ответ, вступив в битву характеров. Я поняла – она точно знает, что сделала maman, и разрывается: ей хочется одновременно не дать себя обмануть и оставить при себе платежеспособную постоялицу.

Они заключили сделку, и с тех пор у нас с maman появилась новая крыша над головой. Она сказала, что это временно и, если мы будем усердно трудиться, скопим еще немного денег.

В ту ночь мне приснилось, как я убегаю с бродячим цирком.

Гадалка могла быть просто мошенницей и не больше. Вероятно, она, как предположила maman, на что-то злилась и намеренно причинила мне боль. Или же сказала правду, предупредила, надеясь, что ее слова как-то уберегут нас с maman. Каковы бы ни были ее намерения, я столкнулась с самосбывающимся пророчеством – из тех, что исполняются против воли.

В Сомерсет-Парке я никому этого не говорила, но до моего девятнадцатого дня рождения оставалось пять дней.