Призрак Сомерсет-Парка

Глава 2

В полицейском участке пахло так же, как пахнет ранним утром в лондонских подворотнях, – густым сонным отчаянием. Я, все еще в наручниках, ждала, пока констебль Ригби занесет в мое досье новые сведения; тот не слишком поторапливался. Я уже знала, что там написано, поэтому отвернулась в сторону, стирая из памяти картину недвижного тела с вывернутой под жутким углом головой.

– Закончились ваши преступные денечки, мисс Тиммонс, – сказал фараон, не заботясь скрыть скабрезное довольство в голосе. Ради меня Ригби затягивал процедуру: обычно к этому времени я уже торчала в камере. – Мы назначили дату слушания по вашему делу. Правда, вряд ли оно того стоит. Улик хватит, чтобы завалить зал суда целиком. В день казни посмотреть на вас соберется толпа. – Он обмакнул перо в чернильницу и поставил размашистую подпись.

Я зевнула, давая понять: меня его мерзкий восторг не трогает. По правде говоря, я уже давно знала, как умру. Пророчество гадалки я могла бы пересказать наизусть. Я умру, захлебнувшись водой, а вовсе не болтаясь в петле – по крайней мере, этого констеблю Ригби не видать. В тот миг меня гораздо больше тревожил мой саквояж. Я вытянула шею, пытаясь разглядеть, нет ли его под столом. Мысль, что констебль Ригби вцепится своими грязными руками в матушкину Книгу духов, была невыносима.

– Я внесу залог, – предложила я. У мисс Крейн имелись глаза и уши по всему Лондону. До нее уже должна была дойти весть о моем аресте. Это мисс Крейн узнала от постоянного клиента пансиона о тревожных настроениях семейства Хартфорд. Она пообещала, мол, я сумею получить с этих богатых болванов достаточно, чтобы сохранить за собой комнату еще на три месяца без необходимости развлекать посетителей, как другие девушки.

Но именно суммы трехмесячной оплаты за комнату мне недоставало, чтобы уехать навсегда. Сегодня вечером с вокзала Паддингтон отправлялся поезд, и я все еще намеревалась на него попасть. Не для того я все эти месяцы замышляла побег, чтобы в последний миг все испортил констебль Ригби. Все еще получится, уверяла я себя. Я хотела убраться подальше от Лондона и его волглых закоулков, подальше от мисс Крейн и ее приторных улыбок, что скрывали черную душу, подальше от скорбящих семейств, от всех этих смертей. «Умереть легче всего, – наставляла maman, и французский выговор смягчал резкость английских слов. – На долю живых остается страдание».

В глубине сердца кольнуло знакомой болью, но я не поддалась. Я скомкала воспоминание и затолкала ко всему остальному в такой дальний уголок памяти, что перестала что-либо различать, как на мутном дне Темзы.

Вдруг слева донеслось дребезжащее покашливание. В нескольких футах от меня стоял пожилой господин в элегантном шерстяном пальто и прижимал к лицу носовой платок. Под полями цилиндра виднелись белые брови. Другой рукой, затянутой в перчатку, он сжимал набалдашник трости в виде золотой змеиной головы с красными глазами, должно быть, рубинами. Редкая вещица, за которую можно выручить куда больше, чем за кольцо и браслет миссис Хартфорд.

– Мне жаль, сэр, но я ничего не могу поделать, – сказал ему дежурный полисмен.

– Поймите, – не отступал старик, – мой господин настаивает, что дело нужно возобновить.

Дежурный нахмурился.

– У нас нет никаких новых улик. – Он помолчал, будто желая что-то добавить, но не решился.

Констебль Ригби подошел к столу, оттеснил младшего полисмена в сторону и обратился к посетителю:

– Расследование коронера было проведено тщательно. Возможно, вам стали известны новые обстоятельства? – откровенно намекнул он.

С натужным вздохом, похожим на одышку, джентльмен достал из кармана пальто конверт.

– Надеюсь, это поможет убедить ваше начальство снова вернуться к расследованию. – Он вложил конверт в ладонь констебля Ригби.

Тому, по крайней мере, хватило ума не пересчитывать деньги у всех на виду. Вместо этого он подтолкнул помощника в мою сторону.

– Отведи ее в дальнюю камеру, – велел Ригби. – А я пока лично побеседую с этим джентльменом.

Круглолицый дежурный, услышав его слова, слегка втянул голову в плечи. Констебль Ригби это заметил.

– Самое страшное, на что способна мисс Тиммонс, – закричать, когда петля ее придушит.

Я распрямила плечи.

– Я слышу голоса мертвых! Они утверждают совершенно противоположное. Попомните мои слова, Ригби, я покину участок сегодня же, еще до окончания вашей смены.

– Да неужели? – улыбнулся он, обнажив кривоватые зубы. – Тогда скажите-ка, что у меня в кармане?

– Я знаю только то, что мне говорят призраки. До содержимого ваших карманов им дела нет – лишь до вашей души, вернее, полного отсутствия оной.

– Призраки? – Дежурный констебль тревожно сглотнул, но мне было знакомо подобное выражение лица – смутная надежда вперемешку со скорбью. Глаза у него были добрые – пожалуй, можно воспользоваться этим в собственных интересах.

Я, прищурясь, уставилась на него.

– Чувствую кого-то рядом с вами, – заявила я. – Это женщина…

Он молчал, но щеки его покраснели.

– Волосы у нее… – я медлила, склонив голову, будто старалась сосредоточиться, – забраны наверх.

– Седые? – засопел дежурный.

– Молчи! – оборвал его констебль Ригби. – Она все использует против тебя.

Я продолжила:

– Дама в возрасте. Это кто-то из ваших близких. Ее глаза…

– Голубые? – подсказал дежурный.

– Нет, – покачала я головой, – встревоженные. Она печется о вас. Вы состоите в родстве. Она занимает важное место в вашей жизни.

– Мама, – выпалил он, и слово слетело с его губ, будто мольба.

– Да ради всего святого! – проворчал констебль Ригби, уже совершенно позабыв про джентльмена в щегольском наряде. Цилиндр слегка наклонился в мою сторону, но я пока не могла разглядеть лицо его обладателя.

Дежурный подался ближе ко мне.

– Она не хотела, чтобы я служил в полиции. Всегда за меня боялась. – Он понизил голос: – Может ли она сказать вам… ну, то есть может ли она меня как-нибудь предупредить, если… ну, вы знаете. – Юноша прочертил пальцем невидимую линию у себя поперек горла.

– Нет, – тихо ответила я. – Но она очень гордится тем, что вы помогаете людям, когда они больше всего в этом нуждаются.

Дежурный кашлянул, схватил вдруг мои бумаги, что лежали на столе, и начал приводить их в порядок.

– Я мечтал от нее такое услышать, – признался он.

И тогда я взмолилась, вложив в голос всю искренность, на которую была способна:

– Вы можете мне как-нибудь помочь?

Он вытаращил глаза, а констебль Ригби тут же оттолкнул его в сторону.

– Снова людей дурите, мисс Тиммонс? Что ж, тогда мне скажите: что за призрак шныряет вокруг меня? – фыркнул он. – Кто мой ангел-хранитель?

– Ваш ангел-хранитель? – Я задрала подбородок. – Никого у вас нет. Никогошеньки.

Ухмылка Ригби превратилась в злобный оскал, и он велел дежурному отвести меня в камеру. Лишь повернувшись к нему спиной, я позволила себе медленно улыбнуться.

– Болтаться вам на виселице, Женевьева Тиммонс! – выкрикнул констебль Ригби мне вслед. Его голос отражался от каменных стен, повторяя те же слова, будто обещание.

Я оказалась в знакомой камере. Волосы ниспадали до середины спины: полисмен забрал все мои шпильки. Теперь будет непросто вскрыть замок.

Непросто, однако все же возможно.

Здесь были еще несколько женщин. Я узнала Друзиллу из пансиона мисс Крейн. Ее роскошное розовое платье резко выделялось на фоне серых стен. Я присела с ней рядом на холодную скамейку. Не требовалось обладать богатым воображением, чтобы понять, почему Друзиллу арестовали.

Остекленевшие глаза, густо подведенные черным, уставились на меня.

– Мисс Крейн говорит, на этот раз тебя крепко сцапали. – Слова она произносила невнятно. Сложно сказать, перебрала Друзилла с опиумом или просто до смерти вымоталась.

– Она не оставила мне выбора, – отозвалась я. – Снова подняла плату за комнату.

Друзилла вздохнула.

– Как это она вообще позволила тебе остаться в доме – после всего-то, что стряслось с твоей мамашей. – Она подцепила пальцем мой подбородок и повернула мое лицо к себе. – Ясно-понятно, на кой ей такая красотка. Ты принесешь хорошие деньги, поначалу уж точно.

При одной мысли об этом меня замутило. Но я промолчала, потому что моя матушка и мисс Крейн когда-то заключили договор. Завсегдатаи пансиона мисс Крейн отнюдь не напоминали достойных кавалеров. И даже если кто-то и был хоть немного красив, голодный взгляд, которым он ощупывал девушек, лишал его малейшего налета порядочности.

Но когда maman умерла, вместе с ней умер и ее договор с мисс Крейн. И тогда небольшое ограбление стало частью моих спиритических сеансов – если у скорбящих родственников было что красть. Пока что я зарабатывала достаточно, чтобы сохранять за собой койку, и даже немного скопила.

Мисс Крейн не даст мне долго гнить в тюремной камере. И все же в сердце моем трепетали отголоски страха. Я доверяла этой женщине, лишь когда могла ее видеть, как заклинатель змей – свою кобру.

– Она меня вытащит, – заверила я больше себя, чем Друзиллу. – Как всегда.

Кто-то громыхнул решеткой камеры. Дверь открыл полисмен и проворчал, обращаясь к Друзилле:

– Вставай, мерзкая потаскуха.

Я только закатила глаза. Вообще-то я помнила, как этот самый полисмен захаживал к мисс Крейн по самым разным поводам. Если он оплачивал визит к «мерзкой потаскухе», то кто тогда он сам?

Затем я услышала, как по каменному полу стучат каблуки. Я поискала взглядом источник звука, и наконец из-за угла показалась мисс Крейн. Если ваш взгляд не притягивала ее красная помада и обширный бюст, то наряд мадам – всенепременно. На голове у нее красовалась огромная шляпа самого броского фиолетового оттенка, который я когда-либо видела. Пальто с меховой отделкой тоже было новым. Но как бы она ни разоделась, любая приличная дама при виде мисс Крейн все равно постаралась бы перейти на другую сторону улицы, лишь бы оказаться от нее подальше.

Она взяла Друзиллу за руки и притянула к себе, почти задушив несчастную в своем роскошном декольте. Пусть мисс Крейн считала нас своей собственностью, Друзиллу она обняла будто по-матерински, и та благодарно вздохнула. Сердце мое налилось странной тяжестью.

Я хотела было выйти следом, но полисмен захлопнул решетку у меня перед носом.

– Нет, Дженни, – сказала мисс Крейн. – Не на сей раз.

Услышав, как она меня назвала, я нахмурилась. Ну разумеется, дразнит! Хочет, чтобы я умоляла или расплакалась?

– Друзилла и остальные девочки больше не могут покрывать недостающую часть твоей платы за комнату, – сказала она. – Я и так выручала тебя, покуда могла. Больше я не в силах тебя оберегать. Ты представляешь, сколько людей в этом городе хотели бы сдать тебя за вознаграждение?

Я бросила взгляд на ее рот в ярко-красной помаде, и меня осенила жестокая догадка. Деньги на новую шляпу и пальто на нее явно не с неба упали.

– Вы меня сдали? – В горле тут же пересохло. – Да как вы могли?!

– Не прикидывайся дурехой. – Она улыбалась, но голос резал, будто нож. – Я знаю, что ты от меня скрывала! Я нашла кошелек, который ты прятала под матрасом.

«Нет, нет, нет!» – закричала я про себя и схватилась за решетку камеры, чтобы не упасть. Глаза жгло от слез.

– Эта ошибка тебе дорого обойдется. И станет последней, которую ты совершила. Подумать только, прятать от меня деньги! – У нее на губах заиграла злая улыбка. – Да не вздумай проливать тут моря лживых слез. Ты скорее облапошишь умирающего, чем подашь ему воды напиться.

Они с Друзиллой развернулись и пошли прочь, а потом исчезли за углом, и эхо их шагов стихло. Полисмен стукнул дубинкой по решетке, и я отпрыгнула. Каким бы чудовищем ни была мисс Крейн, она могла вытащить меня из камеры… И тут меня осенило: а ведь она забрала все деньги, которые мне удалось скопить. Я напряженно вслушивалась в стук ее каблуков, надеясь, что хозяйка пансиона возвратится и скажет, мол, нарочно меня припугнула.

Сердце бешено колотилось. Этого не может быть. Нужно успеть на поезд! Я рухнула на колени и стала обшаривать пол, пытаясь найти хоть что-то, оброненную кем-нибудь шпильку, которую я могла бы пустить в дело, но этим лишь позабавила дежурного. Накатила безысходность, высасывая из меня оставшиеся силы.

Я принялась заплетать косу, пытаясь вспомнить, как руки матушки перебирали мои волосы.

– Помни, ma petite chérie[2], – как-то сказала она с отчетливым французским выговором, – полагаться ты можешь только на себя.

– Но ведь мы есть друг у друга, – отозвалась я и, обернувшись, посмотрела на нее.

– Это не навсегда, – сказала мама, а потом добавила: – Подумай обо всех этих несчастных, которые умоляют нас поговорить с мертвецами. Вот к чему приводит любовь – к глубокому, бесконечному горю. Если ты не хочешь его испытать – оберегай свое сердце.

Я задремала, прижавшись к каменной стене, и снились мне камин и ключ, почерневший от копоти.

– Тиммонс! – Меня разбудил резкий окрик дежурного. – Твой поверенный пришел.

– Поверенный? – Я потерла глаза, пробудившись от неглубокого сна; глаза жгло, будто в них попал песок. Полисмен не стал открывать камеру, но я заметила у него в руках свой саквояж. Я сразу поднялась, борясь с желанием его вырвать.

По ту сторону решетки стоял джентльмен в цилиндре и смотрел на меня. Лицо у него было бледное, глаза прищуренные, запавшие, понимающая улыбка и аккуратно подстриженная белая борода. Он опирался на трость со змеиной головой.

– Мистер Локхарт, к вашим услугам, – представился он, слегка кивнув мне.

Я с опаской приблизилась. К учтивости со стороны незнакомцев я не привыкла. Еще подозрительнее было то, что дежурный удалился, дабы оставить нас наедине.

– Я договорился, чтобы вас отпустили на поруки, – сказал мистер Локхарт. – До суда вы будете находиться под моей опекой.

Я было решила, что ослышалась. Просто невообразимо, чтобы констебль Ригби согласился на подобное.

– Должно быть, вы очень влиятельны, – заметила я.

– Вовсе нет, – отозвался он, – а вот тот, на кого я работаю, как раз таков, и ему отчаянно требуется ваша помощь.

Мои плечи поникли. Как банально.

Должно быть, мистер Локхарт прочел мои мысли.

– О нет, ничего в этом духе. Мой господин весьма достойный человек. – Мистер Локхарт подался вперед, просунув худое лицо между прутьями решетки. – Я видел, как вы беседовали с юным полисменом, и ваш талант привлек мое внимание. Я знаю, что это надувательство, – добавил он. – Но надувательство отменное, вы замечательно притворяетесь. Больше всего мне понравился особый прием с весточкой от матери. Дежурный тогда вздохнул с облегчением, и тут-то я понял, что вы посланы мне в ответ на мои молитвы.

– Ничего не понимаю, – пробормотала я.

– Мне нужно, чтобы вы провели спиритический сеанс, связались с покойной хозяйкой поместья и утешили моего господина в его горе. – Он достал карманные часы, посмотрел на циферблат и нахмурился. – Если вы согласны, нужно выезжать немедленно. До Сомерсет-Парка несколько часов езды. Я все объясню по дороге.

Я должна была испытывать огромную благодарность к мистеру Локхарту или по меньшей мере немного успокоиться, но ничего подобного не ощутила. Вместо этого только встревожилась еще сильнее.

– Но вам должны были сообщить, в чем меня обвиняют, – сказала я.

Он со щелчком захлопнул крышку часов и спрятал их в карман.

– Констебль весьма любезно ознакомил меня с многочисленными обвинениями против вас. Не будь я уверен, ни за что не согласился бы взять вас на поруки. Дело довольно сомнительное, и, по моему опыту, мисс Тиммонс, женщин в подобных обстоятельствах часто выставляют преступницами. Вы не первая, кого обвинили по ошибке. – Он замолчал и пристально посмотрел на меня. – Или я не прав?

– Правы, – соврала я.

Если что-то кажется неправдоподобно хорошим, как правило, имеется подвох, но было бы глупо отвергать такую возможность. Это же просто дряхлый старик. Можно отнять у него трость и воспользоваться ею как оружием. Разбить ему колено, чтобы он не мог за мной погнаться. В ломбарде за такую штуковину можно выручить недурные деньги. Карманные часы тоже весьма неплохи. Сдай я то или другое – куплю отдельное спальное место в поезде этим же вечером.

Я наконец кивнула.

– Согласна на ваше предложение.

Он положил руку себе на грудь и еще раз слегка поклонился. Даже в усах его было куда больше сострадания, чем в душе констебля Ригби.

Дежурный отпер дверь и передал мне мой саквояж. Я заглянула внутрь и увидела, что все мои пожитки на месте, включая Книгу духов. Теперь, когда она снова оказалась у меня, я мигом почувствовала себя увереннее.

Мы прошли обратно в приемную; констебль Ригби так и впился в меня взглядом, будто бездомная кошка, которая следит за мышью. Могу поклясться, в уголках его рта пряталась ухмылка. Раз он так доволен, наверняка потешается за мой счет.

Грудь пронзила острая боль, но я лишь усмехнулась.

– Хорошей вам смены, – на прощанье сказала я.

Возле входа в участок нас поджидала черная карета. На двери золотой краской был нарисован вензель, бархатные занавески задернуты. Бывало ли в этом унылом лондонском переулке нечто столь же роскошное? Кто такой этот его господин?

Кучер помог мне подняться в карету. Следом вошел мистер Локхарт и с хриплым стоном опустился на сиденье рядом со мной. Обивка из темно-синего атласа с отделкой золотым шнуром была такая мягкая, что я боялась ее испортить. Над нашими головами горели медные лампы, отбрасывая приглушенный свет.

Щелкнул кнут, и мы тронулись.

– До побережья и Сомерсет-Парка полдня пути, – сообщил мне мистер Локхарт. Трость он прислонил к двери. – К полуночи доберемся.

– К полуночи? – Я никогда не выезжала за пределы Лондона.

Карета наехала на кочку, и трость качнулась ко мне. В свете лампы рубиновые глаза вспыхнули и подмигнули. И тут я отказалась от своего плана побега. Если у них такая роскошная карета, какое же великолепное тогда поместье? Дом Хартфордов был солидным, но, сдавалось мне, по сравнению с Сомерсет-Парком он просто пристройка для слуг. Чтобы накопить на билет на поезд, мне пришлось полгода давать спиритические сеансы. Столько же, а может и больше, я могу заработать за одну ночь.

Где-то в городе четыре раза прозвонили церковные колокола. Я представила, как мой поезд отправляется без меня. За окнами экипажа пролетали мрачные лондонские улицы. Ну и скатертью дорожка, подумала я.

Мистер Локхарт зевнул.

– Уверен, у вас множество вопросов, но мне лучше немного отдохнуть. – Он кашлянул напоследок и закрыл глаза.

Вот и славно, мне требовалось время, чтобы все спланировать. Я наблюдала, как поднимается и опускается его грудь. Вскоре он задышал ровно, как человек, который спит, словно убитый.