Призрак Сомерсет-Парка

Глава 27

Оправившись от откровений Уильяма, я неспешно осмотрела комнату, внимательно разглядывая мелкие детали. В отличие от библиотеки, здесь не было ни пылинки. Все, от книжных шкафов до камина, содержалось в чистоте. А личные вещи Одры по-прежнему лежали на своих местах, словно неприкосновенные музейные экспонаты.

Под креслом стояла пара атласных туфелек. На диванной подушке – отпечаток руки, возможно, принадлежавший ей. На канапе лежали пяльцы для вышивания. Цветочный узор был наполовину закончен, иголка с ниткой закреплена на краю, будто Одра только что отошла и в любой момент вернется.

Это была не спальня – склеп. Музей сокровищ, которыми их хозяйка никогда уже не будет наслаждаться.

Мое внимание привлек книжный шкаф. Все тома были аккуратно расставлены в алфавитном порядке, за исключением одного на нижней полке, его корешок торчал наружу. Присмотревшись, я заметила, что обложка прилегает неплотно. Я открыла ее и нашла между страницами цветок с кремовыми лепестками.

Сердце замерло от необычного ощущения. Я подошла к трюмо Одры и увидела серебряную щетку для волос. В щетине застряли несколько белокурых прядей.

Верхний ящик оказался на удивление неглубоким, в нем лежала лишь стопка идеально сложенных носовых платков и плоская красная коробка. Я открыла ее и тут же узнала диадему с голубым камнем. Даже в слабом пламени свечей она мерцала как мириад звезд. Должно быть, в ней Одра чувствовала себя особой королевской крови. Жаль, что такую красивую вещь хранят подальше от глаз и никогда больше не наденут.

Я посмотрела на свое унылое отражение в зеркале. И снова опустила взгляд на раскрытую коробку.

Уложив локоны, я водрузила диадему на макушку, словно коронуя себя. Потом подалась ближе к зеркалу. Да, так-то лучше.

Я подошла к комоду. Внутри нашелся аккуратно свернутый список предсвадебных дел. Всю страницу заполнял изящный почерк Одры. Один пункт был подчеркнут дважды и обведен сердечком: Подснежники, букет невесты.

Подснежники? Я сморщила нос, подивившись столь необычному выбору. Чем ей обычные розы не угодили?

Затем я осмотрела необъятный гардероб красного дерева. По размеру он был вдвое больше того, что стоял у меня в комнате. Задняя стенка обшита досками из светлого кедра. Хватило лишь беглого взгляда на висящие внутри платья, чтобы понять: фасонами и размером они похожи на те, что появились в моем шкафу.

Размышляла я над этим недолго – мое внимание привлекло кое-что другое. Почти вся одежда была сдвинута в сторону, чтобы освободить место для одного наряда, ткань которого нельзя было сминать. Белый атлас сиял словно звездный свет, по лифу спереди сбегали жемчужные пуговицы. Пышная юбка отделана филигранным кружевом, подходившим к белой шляпке и вуали, что аккуратно хранились рядом. Как и все остальное в этой комнате, платье словно берегли на будущее, ожидая, что его законная хозяйка восстанет из могилы и наряд обретет новую жизнь.

Я представила свою маленькую комнатку в пансионе мисс Крейн. Мои жалкие пожитки наверняка уже выброшены. Никому нет дела, останусь я в тюрьме или отправлюсь на виселицу.

Холодок прошелся по шее незримым ножом.

Я вообразила, как миссис Хартфорд пишет записочку своему покойному мужу.

Ты любил меня?

Никто не заплатит за сеанс, чтобы поговорить со мной. Никто мне не напишет, отчаянно надеясь обнаружить в Книге духов от меня послание. Никто не будет скорбеть. Какая насмешка судьбы – неожиданно жестокая и тяжелая.

Одна из свечей зашипела и погасла. Мне показалось это знаком.

Я задула остальные канделябры и пошла обратно по коридору. Отперев дверь, уселась на кровать и стала перебирать в памяти детали комнаты Одры. Что-то в ее списке предсвадебных дел не давало мне покоя. Точно застряло в голове, не желая исчезать. Я будто вновь увидела слова, написанные изящным почерком: Подснежники.

И тут я вспомнила! Я уже видела этот почерк прежде, особенно большую «П», за которой следует «о»: «Помоги мне…». То самое послание! Я достала Книгу духов из саквояжа, но, когда открыла потайную страницу, обнаружила, что строчка исчезла. Я застонала. Ведь я сама ее стерла.

Или не я?..

Все перипетии и откровения этого вечера тяжким грузом давили на уставший разум. Может, я лишь вообразила, что почерк тот же самый? Я сунула саквояж под кровать и принялась снимать халат.

Что-то сверкнуло, отразившись в зеркале трюмо, и я шепотом выругалась. На моей голове все еще красовалась диадема. Я не осмелилась снова взламывать замок, чтобы ее вернуть, это было слишком рискованно. Миссис Донован уже обвинила меня в краже ключа. Если меня застукают с диадемой – разразится катастрофа. Я принялась расхаживать по комнате, стараясь придумать план. Просить Уильяма снова открыть мне комнату Одры никак нельзя, ведь он предупреждал, чтобы я ничего там не трогала.

Было лишь одно разумное решение – оставить диадему у себя, хотя бы на эту ночь. Я завернула ее в нижнюю юбку и засунула в дальний конец верхнего ящика трюмо.

Я легла в постель, но рассказ Уильяма все крутился у меня в голове. Если сказанное им – правда, то неудивительно, что он питает к мистеру Пембертону такую ненависть. И было очевидно: никто в Сомерсете, ни мистер Локхарт, ни кто-то другой об этом не знал.

Однако все эти сведения совершенно не пригодятся мне в выборе жертвы для сеанса. И что это означало для меня? Я прикрыла глаза рукой и застонала, не в силах найти решение.

– Прекрати думать и ложись спать, – сказала я себе. По ту сторону стены скреблась мышь. – И ты тоже, – пробормотала я.

Проснулась я от топота бегущих ног. Села в кровати и принялась настороженно вслушиваться во мрак. Кто-то плакал. Я набросила халат и вышла в коридор, там висел стойкий запах гнили. Тишина была такая же плотная, как и темнота, и я начала подозревать, что шум мне приснился, однако тут что-то большое скатилось по лестнице.

Заперев дверь, я со свечой в руке стала спускаться по парадной лестнице, крепко держась за перила. Мелкие тени от пламени свечи играли на стенах – мерещилось, что за мной следует мой темный близнец. За пролетом лестницы показался последний резной столбик. Пальцы коснулись ангельского лика, и я, испугавшись, отдернула руку. Ладонь была влажной, словно изваяние плакало. Я поймала влагу кончиком пальца и лизнула его. Соленая, точно слезы, точно море.

На первом этаже гнилостный запах стал сильнее. Вглядываясь во тьму и выше поднимая свечу, я последовала за ним в холл. Единственным признаком жизни тут был приглушенный мерцающий свет, что исходил из кабинета мистера Пембертона.

Хозяин Сомерсета сгорбился за столом, несколько свечей озаряли его бумаги, стопки которых высились перед ним стеной. Он, прищурившись, посмотрел на часы на полке.

– Что вы, черт побери, здесь делаете, мисс Тиммонс?

– Мне показалось, я что-то слышала, – отозвалась я. – Может, это были вы?

Он покачал головой.

– Я лишь занимаюсь корреспонденцией.

Я сделала шаг вперед, кивнув на его заваленный бумагами стол.

– Что это?

– Так выглядит управление поместьем. – Он схватился за переносицу и поморгал несколько раз. – И что это был за шум, как вы считаете?

Казалось глупым высказывать ему мои подозрения о том, будто кто-то бегает по дому с бадьей морской воды, учитывая количество людей, которым он предоставлял работу. Я смутно догадывалась, что Уильям не был бы столь же ответственным хозяином.

– Это не важно, – сказала я. – Но я хочу с вами поделиться тем, что поведал мне мистер Саттерли: он считает себя законным наследником Сомерсета. Говорит, лорд Чедвик признался ему в этом на смертном одре.

О том, что они с Одрой якобы были влюблены, я не упомянула, решив придержать эти сведения до тех пор, пока не пойму, как он к этому отнесется. Я опасалась, что ревность одержит победу над его здравомыслием.

Взгляд мистера Пембертона тут же стал пристальнее, все признаки усталости вовсе исчезли.

– И когда состоялся ваш разговор?

– Чуть раньше этим вечером, – ответила я. – Я беседовала с ним, когда он уже был в подпитии. – Упоминать при этом спальню Одры и, разумеется, нечаянно украденную диадему я намеренно избегала.

Хозяин Сомерсета встал и подошел ко мне. Его рубашка была выпущена из брюк. Это напомнило мне первую встречу с Уильямом, правда, мистер Пембертон был совершенно трезв и пахло от него лишь мылом.

– И что же вам подсказывает ваше чутье? – спросил он, сложив руки на груди, и наградил меня таким взглядом, от которого было не укрыться. – Другими словами, о чем мистер Саттерли умолчал?

Я вспомнила отметину у того на шее.

– Он умолчал о том, чего желает, – заявила я. – Рассказал лишь о том, что потерял. Похоже, он совершенно отчаялся.

Мистер Пембертон кивнул.

– Весьма точное суждение. Я знаю мистера Саттерли почти год. Он всегда казался мне грубым и бесполезным. Я с радостью передам ему Сомерсет, если он захочет его купить. Я бы с превеликим удовольствием отказался и от титула, будь это в моих силах.

Его откровенность меня поразила.

– И вас не пугают его голословные обвинения?

– Не секрет, что он возненавидел меня, как только моя нога ступила на эту землю. Нет, меня не тревожат его наветы. По собственному признанию Саттерли, единственный человек, который может подтвердить эту историю, – отец Одры – мертв. Уильям лишь пытается направить ход событий в свою пользу.

– Верно, – кивнула я. Мистер Локхарт тоже отмел притязания Уильяма. – Однако с моей стороны было бы упущением, не скажи я вам об этом.

– Я очень рад. Это именно то, что нам нужно, чтобы спиритический сеанс принес необходимый результат. Благодарю, что пришли ко мне, хоть это и не обязательно было делать в столь поздний час. Вам следует поспать.

Его слова были чересчур похожи на похвалу. К тому же, как ни странно, меня успокоило то, что он так легко отмахнулся от россказней Уильяма.

Я вернулась к себе в комнату, сама не сознавая, что улыбаюсь, но, когда я открыла дверь, на меня обрушился тот же сильный гнилостный запах, что я учуяла раньше. Я застыла на месте, мышцы окаменели.

Под покрывалом на кровати виднелся длинный бугор странной формы. На подушке лежало нечто, напоминающее голову, а ниже простирались тонкие конечности.

Несло смрадом разложения. Я подошла ближе, ожидая, что фигура вот-вот шевельнется, но та была неподвижна, как труп. Из-под края одеяла выглядывали темные клочья, похожие на спутанные волосы.

Наконец я оказалась у кровати. Дрожащей рукой я схватилась за нижний край одеяла и потянула. Темный комок по-прежнему не шевелился. Я поднесла к нему свечу.

Это была огромная охапка водорослей. Вся простыня под ней оказалась испачкана ее склизкими мокрыми усиками.