Путь к сердцу

20

2006

Был конец учебного года. Мы с Веней активно готовились к экзаменам, и крайние пару месяцев я буквально разрывалась. Между встречами с Сашей, подготовкой к тестам и контрольным, а также между занятиями в художке и бассейне. В итоге, от последнего пришлось отказаться. И Веня, и папа устроили мне настоящий допрос с пристрастием, почему я бросила плавание, которое я так любила и в котором делала такие успехи. Тренер видел во мне чуть ли не будущее олимпийской сборной, да и сама я с малых лет обожала воду. Но я ограничилась скромным «разонравилось, не хочу». Не могла же я отцу и другу сказать, что у меня просто не хватает времени на все. Особенно на свою… девушку? Мы не говорили об этом с Сашей. Мы не давали названия тому, что происходит, но кроме меня она ни с кем не «общалась» так, как это делала со мной.

Я пару раз ночевала у нее дома, когда ее родители уезжали в очередную командировку. Мы держались за руки, обнимались, целовались, но не больше. Она знала, что у меня никого не было, что у меня не было абсолютно никакого опыта ни в отношениях, ни, тем более, в сексе. И она не настаивала. Странно, но я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны я была рада, что она не склоняет меня к чему-то большему, с другой – я задумывалась о том, а хочет ли она вообще этого «большего». У Саши был опыт, как с девушками, так и с парнями, и я серьезно сомневалась, что она просто ждет, когда я буду готова. Я начинала беспокоиться о том, что, может, она не рассматривает наши отношения, как настоящие отношения. Ну да, мы дружили, общались, нам было весело и интересно вместе, но дальше она идти явно не собиралась. Более того, она не говорила о том, что между нами происходит. Всякий раз, когда я открывала рот, чтобы как-то об этом заговорить, чтобы узнать, что она обо всем этом думает, я натыкалась на непробиваемую стену. Саша или тут же переводила тему, или начинала злиться, заявляя, что я веду себя, как настоящая женщина. Точнее, она использовала слово «баба». И я не думаю, что это был комплимент.

Ее друзья, Гера, Игорь, Стас, также ничего не знали. Саша сказала, что не хочет, чтобы кто-то совал нос в ее жизнь, поэтому нет необходимости что-то им сообщать. Я согласилась. Так как не знала, что именно мы можем сообщить. Что мы иногда видимся и целуемся? Что мы много разговариваем, но никогда о нас? Я хотела ответов. Я жаждала ясности. Я ждала объяснений.

В итоге, когда экзамены были сданы, а я по виду напоминала швабру, так как от постоянного нервного напряжения мои килограммы буквально таяли, я решила поговорить с Сашей. Последние несколько недель она была словно сама не своя. Агрессия, срывы, перемены настроения – все это очень беспокоило меня. Гера только пожимал плечами и вздыхал, когда я пыталась что-то у него узнать. Конечно, Саша могла тоже переживать из-за экзаменов, но, честно говоря, я в этом сомневалась. Никогда не замечала у нее особого рвения к учебе или волнения по поводу оценок. Напротив, это я заставляла ее заниматься, усаживая с собой рядом и буквально всовывая учебник ей в руки. Что-то явно было не так. К тому же, я заметила, что она стала реже отвечать мне на смс, чаще отказываться или переносить наши и так нечастые встречи, а не взять трубку – для нее вообще было обычным делом. Я подозревала, что у Саши проблемы в семье. Она несколько раз обмолвилась о том, что снова ночевала в гараже, но от моих расспросов она уходила постоянно, отвечая только: «Обычное дело, не парься».

Поэтому, когда я вышла на ступеньки школы, освещенные майским солнцем, я твердо решила сегодня расставить все точки над «i». Закинув сумку на плечо, я сбежала вниз по лестнице и посмотрела на часы. У Саши в этот день тоже был последний экзамен, и я знала, что она придет ко мне через несколько часов. Поэтому я направилась домой, мысленно настраиваясь на разговор.

Я ждала ее к четырем. Мы договорились прогуляться и «отметить» конец учебного года. У меня было достаточно времени, чтобы зайти в книжный, добраться до дома и привести себя в порядок. А если постараться, то я успевала и сделать уборку, и приготовить что-нибудь поесть, и сложить все школьные принадлежности куда подальше на два с лишним месяца.

Пока я сновала по квартире с тряпкой и пылесосом, одновременно следя за ужином, который готовила для отца, я придумала, что скажу, и сделала мысленные заметки о том, что хочу спросить у нее. Но моей главной фантастической идеей было то, что я хотела предложить Саше поехать со мной к бабушке в деревню. Хотя бы на пару недель. Чистый воздух, речка в сотне метров от дома, прогулки под синим безоблачным небом, и посиделки на чердаке. Это было моим самым любимым местом в доме. Особенно в дождливые дни. Когда дождь барабанит по металлической крыше, обитой рубероидом, в трубе завывает ветер, а сквозь маленькое квадратное окошко виден серый пейзаж и гнущиеся от непогоды деревья. Но ты сидишь на чердаке и тебе тепло. И ты чувствуешь безопасность. Это самые теплые воспоминания о бабушкином доме. Я даже несколько раз засыпала на этом чердаке с книжкой. Когда бабуля нажаловалась папе, что я постоянно торчу наверху, а когда спускаюсь, то вся грязная с головы до ног, мы с папой потратили целое лето, чтобы переоборудовать чердак в настоящую жилую комнату.

Бабушка поначалу ворчала и была категорически против, а в конце ремонтных работ принесла белую тюлевую занавеску на единственное маленькое окно. На чердаке не было места для кровати, так как посередине проходила труба от печи, но туда влез матрас, небольшая тумба, и папа обезопасил трубу и провел мне электричество. Поэтому моим любимым занятием было лежать в дождливый день на матрасе и в обнимку с чашкой ароматного чая с листиками смородины, читать что-то типа «Маленького оборвыша» или рассказы Джека Лондона. Именно этим я и хотела поделиться с Сашей. Она бы отдохнула от ссор с родителями, от учебы, насладилась бы природой. Даже загорела бы. Ее зимние пронзительные глаза великолепно смотрелись бы в сочетании с бронзовой загорелой кожей.

И в тот момент, когда я представляла, как мы сидим поздним вечером на берегу реки у костра, она играет мне на гитаре, а я любуюсь, как отблески от огня скачут в ее глазах, чуть прикрытых вечной челкой, раздался звонок в дверь.

Я посмотрела на часы. Было три, и я никого не ждала в это время. Стянув с плеча полотенце и вытерев руки, я пошла в прихожую.

На пороге стояла Саша. Вид у нее был затравленный. Она криво улыбнулась и сказала:

– Привет. Можно войти?

– Конечно, – кивнула я, придя, наконец, в себя. – Ты рано. Что-то случилось? Ты не сдала? Я тебе писала, но ты не ответила, – в моем сердце вновь поселилось беспокойство.

– Я сдала, все нормально.

– Я тоже! Поздравляю тебя! – улыбнулась я и слегка сжала ее руку чуть выше локтя. – Видишь, не зря я заставляла тебя заниматься. Так что случилось? Ты странно выглядишь.

– Нет, все нормально, не случилось ничего… такого, – пробормотала она, снимая один кроссовок.

– Какого «такого»? – спросила я, указывая на мягкий пуфик, и собираясь выйти в кухню. – Разувайся, проходи, я тебя накормлю. Скоро будет готов ужин, но мне надо еще полчаса, чтобы собраться. Ты же подождешь? – кричала я, уже стоя у плиты. – Слушай, я с тобой хотела поговорить, точнее, я хотела дождаться, когда мы пойдем гулять, и сказать все там, но ничего не могу с собой поделать. У меня есть одно предложение, и я очень надеюсь, что ты согласишься. Я понимаю, что оно очень неожиданное, но, обещай, что ты хотя бы подумаешь?

Я перемешала рагу, что тушилось в кастрюле, и посмотрела на дверной проем. Саша стояла и молча смотрела на меня. Но что-то в ее взгляде меня насторожило. Было в нем что-то другое, новое, но я не могла понять, что именно.

– У тебя точно все в порядке? – уже тише спросила я, одновременно убавляя огонь на плите.

– Марина, мы не сможем пойти гулять.

– О, – я не смогла скрыть расстройства в голосе, – жаль. У тебя какие-то дела? Может, завтра? Но я все равно скажу о своем предложении, и ты подумаешь, ладно? – снова затараторила я, делая шаг к ней навстречу.

– Подожди минуту, – Саша подняла руку, и я инстинктивно остановилась.

– Что-то все-таки произошло, – пробормотала я, скорее, утверждая, чем задавая вопрос.

– Да. Я… Я имею в виду, что мы вообще больше не сможем гулять, – она смотрела мне прямо в глаза, а холод, который насквозь пронзал ее голос, отдавался у меня в груди.

– Что это значит?

Я знала ответ. Я знала, к чему она ведет, но мне нужно было услышать это от нее, чтобы окончательно все осознать.

Я где-то читала, что в медицине есть такая штука, что когда умирает пациент, врач обязан сказать родственникам об этом, используя четкую формулировку. Типа: «гражданин такой-то умер. Нам очень жаль», даже если это случилось прямо у них на глазах. Считается, что пока человек не услышит эту конкретную фразу, до определенного отдела мозга, до сознания информация не доходит, ее будто блокирует.

Поэтому мне было важно услышать конкретно, что она имеет в виду, говоря о том, что мы больше не будем гулять.

– Я думаю, будет лучше, если мы сделаем вид, что ничего не было. Тебе нужно идти дальше. Я сделаю все, чтобы не попадаться тебе на глаза и не напоминать о себе. Извини. Ты прекрасный человек, но это… Это мое решение. Прости, – она развернулась и направилась обратно в прихожую.

– Почему? – громко спросила я, когда уже услышала, как она открыла дверь.

Я буквально чувствовала, как она колеблется. И, наконец, прозвучал ответ.

– Потому что.

Когда я услышала щелчок замка, вокруг была пронзительная тишина, разрезал которую лишь булькающий звук тушеных овощей в сковороде. Я села на табуретку и уставилась в окно, пытаясь понять, каким образом, день, на который было возложено столько надежд, превратился в сплошное разочарование.