Жена не спрашивает дозволения!
Еле сдержался, чтобы не сказать, какое место они занимают у нас и как им следует вести себя со своим мужем.
Выпороть бы ее показательно один раз, ей бы это точно пошло на пользу. Поднял горящие от злости глаза на Османа, он уловил ход моих мыслей, мотнул головой, отговаривая обратить свой план в действие. Откинулся на спинку стула, вперив свой взгляд на извивающуюся на ее месте рыжеволосую девку.
Я сразу оценил ее сочные формы, с такой можно будет кувыркаться все ночи напролет и не думать о ее удовольствии или доставленной боли. Склонил голову набок, присматриваясь к своей истиной, кроме голодной похоти, большего и не вызывает во мне, в грудной клетке не дергается, а вот зеленоглазая разжигала мое сердце одним своим взглядом, испепеляла своими ладошками мое тело, даже когда отталкивала от себя, языком своим рубила меня пополам, выворачивала душу так, что хотелось выть диким зверем.
Гневно заскрежетал зубами. Пока эта кареглазая девчонка меня развлекала, церемонно закатывала глаза, в которых плясали дьявольские огоньки, игриво проводя своими длинными пальчиками по своей тонкой шеи, спускаясь к груди, я сходил с ума по лиане… По ее губам, запаху кожи, по покорности, что от слабости проявила ко мне…
Лата умело дразнила меня своими изгибами тела, бросая горящие взгляды в мою сторону, сексуально прикусывая свой пальчик зубами, как опытная невинная шлюха. Эта девчонка могла разделить со мной силу, а в будущем и зачать от меня. Родовитая и порочная, но засела в моей голове та, что ничего не могла мне дать, только душу вывернула наизнанку.
Мощный удар кулаком по столу, глубокая трещина пошла до самой середины стола.
— Трэпт! — выругался, окидывая сидящих в этом зале невидящим взглядом, одним глотком осушил чашу с вином.
— Жена, значит… — произношу вслух, поднимаясь с места.
Решила войти в роль… провоцировать меня… Значит исполнишь свой долг, как полагается покорной жене.
— Иштар! — вскочила с места рыжеволосая девчонка.
— Отослать! — рявкнул страже, показывая на нее, уже перескакивая через ступени, рванул в покои к той, что вгрызлась в мое сердце отравленными клыками бездушного зверя.
— Принеси льняную накидку и платок, — крикнул служанке подходя к ее двери.
— Да, мой господин, — метнулась в комнату и тут же появилась передо мной с необходимым, бережно вложив в мои руки, задержала на мне свой взгляд дольше положенного.
Вскинул удивленно бровь. Она торопливо отвела глаза, краснея, потом откланялась и скрылась в своей комнате.
Толкнул дверь в спальню своей лианы, чтобы наказать ее за дерзкий и длинный язык, но когда увидел ее, обессиленную, лежащую на огромной кровати, хотел просто рухнуть ей в ноги и вымаливать свое прощение за все поганые мысли о ней, и то, что просто попытался не сдохнуть ради нее.
Яркое платье Амары задралось, оголяя ее загорелое бедро, черные волосы разметались по бордовой простыне, а золотой браслет, что я надел ей во время состоявшегося обряда, насмешливо впивался в мои глаза ядовитым блеском.
Эта женщина никогда не станет моей, хоть миллион браслетов нацепи на ее тело.
Черная больная ревность, выжигает мне душу, дырявит сердце своими червями. Как брат приручил эту дикую кошку, что пытается царапать меня своими когтями, раздирая мою душу и плоть? Что в нем такого, чего нет во мне?
Раздраженно кинул вещи ей на кровать.
— Надевай, отправимся сейчас в одно место.
Вышел из ее спальни, потому что не мог смотреть спокойно на ее тело. Яйца сводило так, что темнело в глазах. Мог снова взять ее силой, но хотел по-другому, чтобы сама тянулась ко мне, открылась. Я чувствовал ее почти как себя…
Пока она безмолвно одевалась, я уже собрал все необходимое в дорогу. Она молча вышла из спальни, придерживаясь за стену. Ее бледное лицо и исхудавшее тело кричало, чтобы я оставил ее в покое. Я знал, что она еще слаба для дороги, но больше не мог наблюдать, как чахнет и уходит в себя эта девочка. Самостоятельно не выкарабкается, а потом будет поздно.
Внимательно оглядел ее.
— Повяжи платок, — дал ей светлую ткань.
Подходя к ней ближе, помог завязать платок. Убирая ее волосы под мягкую ткань, невольно засмотрелся на приоткрытые губы, на то, как подрагивали ее пушистые ресницы и как часто стала дышать, когда я случайно коснулся щеки. Стиснув зубы отошел от нее, чтобы не наделать очередных ошибок, не давая себе сорваться.
Взял ее за руку и повел к конюшне, она еле передвигала ногами, но упрямо молчала, следуя за мной, не проронив ни слова о слабости в теле. Ругнувшись, поднял девушку на руки. Она почти ничего не весила с тех пор, как изводила себя голодом. С трудом сдержался, чтобы не рявкнуть на нее, где были ее мозги, когда издевалась так над собой. Хорошенько проучить бы за бестолковые выходки, будто никто не смог бы заставить ее поесть. В пыточной поела бы сразу. Мотнул головой, чтобы не ляпнуть ей лишнего.
Усадил ее на своего вороного коня, проверил привязанную сумку с водой и посудой, запрыгнул сам. Она вздрогнула, отодвигаясь от меня, притянул к своей груди рукой, надавив на плоский живот.
— Не глупи, — недовольно процедил сквозь зубы.
Пришпорил коня и рванул вперед. Отблеск закатного солнца скользнул по моим зрачкам, подсветив их красным. Жаль, в могилу с собой не унесешь такой вид. Дрожь песка под копытами коня передавалась и нам. Дерзко улыбнулся попутному ветру, что заставлял мой сердце бешено биться, гоняя бурлящую отравленную кровь.
— Мы почти на месте, — удовлетворено сказал девушке, всматриваясь в маленький оазис перед собой.
Погладил коня, хлопнув два раза по его шее, останавливая. Спрыгнув вниз, аккуратно спустил девушку.
Отвязал сумку и повернулся к ней. Она все это время не сводила с меня своих зеленых глаз, что светились даже в темноте ядовитым блеском. Видел, что понравилось здесь. Она словно была на своем месте. Достал спрятанный за большим красным камнем железный лист и металлический чайник. Развел огонь, переворачивая гладкие камни.
— Подойди сюда, — спокойно сказал ей.
Она послушно опустилась рядом, подальше от меня, ближе к горящему костру.
Усмехнулся.
Смахнув песок с железного листа, положил его на раскаленные камни, высыпал на него серую муку из мешка, из бумаги отщипнул немного острых специй, смешивая все с чистой водой, стал замешивать тесто. Она зачарованно смотрела на то, что я делал, а я не отводил взгляд от нее. Я мог делать эти лепешки с закрытыми глазами, а вот именно так сидеть на дикой земле с той, что обжигает мое сердце своим адским пламенем, было для меня более завораживающим, чем то, что я делал.
Готовое тесто кинул на раскаленный край листа, переворачивая ножом, чтобы не подгорело, сбрызгивая водой. Поджаристую готовую лепешку быстро скинул на разложенную ткань. Поставил чайник на горячие камни, сорвавшееся с пальцев пламя лизнуло железное дно чайника, заставляя воду внутри беспокойно бурлить. Добавил пряные травы, закрыв крышкой. Отломил от горячей лепешки кусок, подул на него и протянул к ее рту, она маленькими пальчиками ухватилась за край куска, но я мотнул головой.
— Жена ест только из рук своего мужа, — нагло врал ей. Просто хотел накормить ее и заставить следить за своим языком.
У наших жен столько же прав, как и у собаки, усмехнулся себе под нос, вспоминая, как выпалила сегодня такую глупость, но я стерпел, пусть думает, что так и есть.
Смотрит диким волком на меня, но только ещё больше заставляет меня улыбаться.
Знал, что не поверит, но решил попробовать…
Меня словно парализовало, когда она вдруг приоткрыла свой рот и, едва касаясь своими мягкими губами моих пальцев откусила от лепешки кусок, впиваясь в меня своим дерзким взглядом. Это было интимнее, чем даже сливаться телами на этом песке. Захотел, чтобы так было всегда. Чтоб ела с моих рук, не испытывая страха и ненависти. Откинул кусок лепешки на песок, рывком притянул ее за запястье к себе на колени.
Растерянный и испуганный взгляд на меня.
Лежа на моих коленях, внимательно смотрела на меня, переводя взгляд на свои руки, потом на меня. Я не хотел отпускать, соединив ее запястья в кольцо своей руки. Она попыталась подняться, но я мягко уложил ее обратно. Склонился над ней. Она выглядела слегка встревоженно. Биение ее сердца снова участилось.
— Ты тоже чувствуешь это?.. Тягу ко мне? Почему не примешь?
Хмурится.
Очертил рукой овал ее лица, нежно погладил по щеке, стянув ткань с ее головы, вытягивая длинные пряди волос на песок. Дернулась от моих прикосновений, как от ядовитой гадюки.
Закрыл глаза на ее выпады в мою сторону.
— Об этом месте знали только я и отец. Я любил, сидеть вот так со своим отцом под ночным небом, смотреть на песчаную гладь, разрываемую трэптами, и есть самый обычный обед бедняков.
Прошелся большим пальцем по ее губам, слегка надавил на них. Глубоко втянув воздух, почувствовал только ее раздражение, и что задыхается от моей ласки. Нехотя развел руки в стороны. Отпустил ее. Она отпрянула от меня, как дикий зверек. Горько улыбнулся ей, посмотрев на серебристый диск луны. Сейчас я чувствовал в себе злость и усталость.
Устал бороться с ней.
— Пора возвращаться.
Рисковать ее жизнью я не хотел, становилось опасно, хоть и скалистая местность вокруг, но песчаные голодные звери неуправляемы. Разлил по бронзовым чашам травяной чай, подал ей, обернув тканью, чтобы не обожгла свои руки. Я хотел показать ей ту часть, которую любил в своей жизни. Почему решил это сделать именно сейчас, не знал, как и то, что она сможет меня понять…
Пламя костра угасало, а я задумчиво смотрел на тлеющие угли, всаживая нож в песок. Она исподлобья рассматривала меня, а потом все осквернила здесь разом, произнеся:
— Ты правда думаешь, что знаешь, что едят бедняки?! Или что чувствуют наши женщины, когда их продают в рабство и на потеху таким как ты, — она с брезгливостью окинула меня высокомерным взглядом.
— Таким, как я?! — не смотрю на нее, только сильнее вдавливая нож глубоко в песок, по самую рукоять.
— Тем, кто купается в роскоши, кому все дозволено, ублюдки, что ломают наши…
— Достаточно! — затыкаю ей рот, не разрешая продолжить.
Объяснять, что и как происходит в этом мире, наивной и неопытной девчонке больше не хотелось.
— Не переходи черту, Амара. Мое терпение не безгранично. К тебе я очень добр и снисходителен. Как думаешь, много у меня таких женщин, как ты, кому потакают капризам? — посмотрел на нее.
Она хотела, что-то сказать, открыв рот, но я поднял ладонь, чтобы молчала.
— Не говори того, о чем потом будешь жалеть, не для того я тебя сюда вез.
Поднимаюсь на ноги. Не так я представлял себе это.
— Ты могла бы стать отличной парой моему брату, — ее глаза горят ненавистью ко мне и становится противно. — Он тоже любит много болтать, — разочарованно смотрю на сидящую передо мной девушку.
— Смогла бы, — сглатывая слезы, отвечает мне.
Я раздраженно сжал челюсти, но пропустил это мимо ушей.
Свистнул коню, подзывая к себе. Засыпал костер песком, спрятав за камень железный лист, закинул все в сумку. Усадил ее на коня, а затем, запрыгнув сам, пришпорил его, рванув в сторону дома, после прогулки было ощущение, что наглотался горькой отравы.
Рашит уже ждал нас, кивнул ему, чтобы помог ей слезть.
— Тория беременна, — холодно произношу я, поворачиваясь к ней.
Она замерла на месте, поднимая на меня полные слез глаза, не стесняясь их даже показывать мне.
Усмехнулся.
Чего я ожидал? Отвез на излюбленное место ту, что открыто плевала мне сейчас в душу, а теперь удивляюсь ее слезам по моему брату. Глаза будто наполнились песком, а грудную клетку разрывало на части.
— Ему сейчас будет не до тебя, он не отойдет от нее ни на шаг, так что займись собой. А если хочешь вернуться к нему или свести счеты с жизнью, можешь это сделать прямо сейчас, держать я тебя не стану и отговаривать не буду.
Безразлично посмотрел на ту, что растоптала последнее во мне к ней.
— Рашит, если, что-то удумает, не мешай ей, а если захочет к нему вернуться, отвези.
Он покорно кивнул, косясь на девушку.
— Иш, наших повалили, засада была, — рыкнул здоровяк, вышибая двери.
— Собери отряд, — рявкнул я.
— Уже. Все ждут только тебя.
— Подготовь коня, — рыкнул Рашиту, направляясь к дверям.
— Ты остаешься, — серьезно взглянул на Шрама.
— Не понял! — озадаченно спросил здоровяк, переводя взгляд за мою спину, а потом на меня. — Я чё…
— Я сказал — не едешь. И сглаз с неё не спускать.