Пылающая для Древнего. Пепел

Глава 49

— Наша дочь так быстро повзрослела, Иштар, — тихо произношу, цепляясь взглядом за отблеск серых скал. — Порой мне кажется, что я так и не смогла стать ей по настоящему хорошей матерью… — тяжело сглатываю, опуская глаза на свою руку, в которой лежал мой брачный браслет.

— Шалли так старается быть похожим на тебя, — всхлипываю, с трудом продолжая говорить. — Каждая рассказанная о тебе история впечатывается в его храброе сердце, рисуя твой образ. Иногда мне становится так страшно за него… В нем я вижу тебя. Его характер точно неуправляемый ветер. Он бесстрашен, безрассуден и не боится смотреть смерти в глаза. А ведь ему еще не так много лет, он даже не вступил в свое совершеннолетие, Иштар, — мягко улыбаюсь себе, качая головой, сжимая в руке нагретое солнцем дорогое для меня золотое украшение.

Я понимала, что скоро должна буду их отпустить …

Своего сына и дочь…

Накинув на голову светлый платок, что защищал меня от проворных лучей знойного палящего солнца, останавливаясь у самого обрыва скалы и окинула грустным взглядом открывшийся вид.

Когда-то ты мне сам открыл это место, Иштар… Вот только… я была настолько слепа и глупа, что из-за своей пожирающей меня ненависти, не видела яркий свет твоей души, то чувство, что раздирало твое сердце на части.

Прости меня, Иштар за мою холодность… Смахнув слезу, надеваю браслет.

— За время взросления нашей дочери… — внимательно всматриваюсь в горизонт. — Иша успела покорить много одиноких сердец, но… — замолкаю, раздумывая над словами. — Сердце нашей дочери принадлежит только одному бесстрашному воину… И моему заклятому врагу, — горько улыбаюсь, поднимая глаза на вырывающихся из песка вдалеке трэптов.

— Нам пора, госпожа, — прерывает мой монолог Рашит.

— Смогу ли я принять ее выбор, Иштар? — это последнее, что я тихо шепчу в пустоту, оборачиваясь к худощавому мужчине в коричневом длинном балахоне.

А может, мне стоит убить сына Тории руками своей дочери? Спасти свою дочь и искоренить зло, зародившуюся в душе жестокого мальчишки… С его смертью исчезнет и проклятый дар моей девочки… Но готова ли я, пойти на это и позволить ей страдать так же, как страдаю сейчас я…

Тревожные мысли в моей голове не давали покоя. Как же мне быть? Чтобы ты сделал, Иштар на моем месте?.. Ради чего все это? Неужели на потеху своей мести?

Мое прошлое покрыто тонкой черной вуалью… А будущее застлано белым туманом…

Моя жизнь одно большое разочарование, как черный лист с маленькими светлыми пятнами. Точно хаотичные белые мазки оставленные сломанной кистью сумасшедшим художником. Они олицетворяют мои лучшие мгновения в жизни, но сейчас они снова закрашены…

— Я скучаю по Иштару, — с легкостью срывается с моих губ, Рашиту.

— Я знаю. Я вижу это в ваших глазах.

Разговор с ним мне всегда был приятен. Он не скрывал от меня свои мысли. Не прятал уродливую правду в обертке красивой лжи.

Рашит с уважением принял мой выбор и не смел препятствовать мне, несмотря на превратности судьбы.

— И что же ты в них видишь, мой друг? — холодно усмехнулась ему.

Короткими шагами достигнув мужчину, заглянула в его большие, желтые как девственные пески нашей пустоши, глаза.

— Грусть. Скорбь. Отчаяние.

Не отводя от него свой взгляд, одобрительно киваю и следую к своей лошади.

— Я не стану тебе повторять, что моя дочь и сын не должны знать, что я снова была здесь, — ледяным тоном обратилась к нему.

Он сцепил руки перед собой и впился в меня внимательным взглядом.

— Твое молчание — знак согласия?

— Рано или поздно они все равно узнают… Может, стоит признаться им, что вы не отказались от своего мужа и всё так же тешите себя надеждой, скорее уйти вслед за ним?.. Ждете подходящего времени…

— Я не спрашивала твоего мнения! — резче, чем следовало, ответила я. — Если я захочу услышать твое мнение, я обязательно тебе об этом скажу, а сейчас… — делаю глубокий вздох, медленно успокаиваясь, — просто кивни, что ты услышал меня.

На лице мужчины не дрогнул ни один мускул. Оно снова оставалось таким же отрешенным, как и всегда, будь это чья-то казнь или рождения моей дочери. Единственный раз, когда он проявлял хоть какие-то эмоции… это была наша первая встреча. В храме. Где я проходила обряд, чтобы стать наложницей своего господина.

Усмехнулась себе, вздернув бровь.

Сколько же всего было… И как много воды утекло с тех пор…

Забравшись на коня, посмотрела на ожидающего моего приказа мужчину.

— Сегодня решающий день, так не будем же опаздывать, Рашит.

В дороге я раздумывала о его словах. Может, он прав и мне следует все рассказать своим детям.

Грустным взглядом окинула место.

Как же я любила приходить сюда. Оставаться наедине с собой, со своими мыслями. Укрываться от всех ненавистных мне глаз. Я знала каждый его уголок. Именно здесь, Иштар открыл для меня свое сердце… А я просто растоптала его! Совершила ужасную ошибку, за которую расплачиваются теперь наши дети. Какая же глупая я была.

Мной двигала обида. Предательство. Разочарование. Ведь человеческая душа может страдать также сильно, как и любить.

Я не слушала свое сердце, глубоко погрузившись в свое отчаяние. Я искала ответы там, где их никогда не было. Смотрела в печальные глаза любимого мужчины и не могла прочесть в них безграничную любовь к себе. Я отрицала ее. Не принимала. Отказывалась. Сколько времени я еще буду корить себя за это?..

Через сколько мук я прошла. Моя душа умирала и возрождалась. Мое сердце успело окаменеть, отмереть и снова забиться. Сегодня я снова видела во сне свою мать. Ее глаза цвета малахита грустно смотрели в мои. С ней был мой отец, который не шелохнулся увидев меня. Я ощущала его любовь ко мне, но истинная и безграничная любовь была только к моей матери. Единственное, что тогда сорвалось с ее пухлых губ: «Твое солнце садится, чтобы взошло…»

— …Моей дочери, — заканчиваю ее фразу вслух, вжимаясь в седло, смотря вперед.

Сон или предупреждение? Я не знала. Последнее, что я запомнила из ее наставления: «Будь сильной».

Можно ли ею быть, когда в клочья разодрана твоя плоть? Когда наизнанку вывернули твою душу перед шакалами? Когда отняли все? Когда изуродовали твое тело и душу… Нет. С меня достаточно! Ту маску, что я надевала для своих детей, пора содрать. Больше невыносимо смотреть им в глаза и врать, прятать в своем сердце кровоточащую от боли дыру …

Заезжая в Старый город, я каждой клеточкой своей кожи предчувствовала чью-то смерть… Ее смрадное дыхание пробежалось по коже… Ее ласковый шепот коснулся души…

С тех самых пор, как угасли мои силы, она стала самым ярым моим врагом. Она мучительно долго мучила меня своим кровожадным и томительным ожиданием. Играла с моим терпением… Наслаждалась тем, что больше она не в моей власти… снова сама по себе…

Я знала, как с голодной жадностью горят ее пустые глазницы, как долго она ждет того момента, чтобы сделать свой решающий и последний бросок…. Но моя пустота и безразличие к ней каждый раз ее останавливают.

Где бы я ни находилась, что бы я ни делала, стоило мне вспомнить о ней, прислушаться к ее дыханию и покорно опустить перед ней свою голову, как эта мерзавка, брюзжа и шипя от злости, сразу отпускает меня.

Благодаря ей я стала циничной, бесчувственной. Пустая оболочка, равнодушно созерцающая жизнь, утекающую сквозь пальцы.

Лишь под покровом ночи я могу позволить раскрыться себе. Тогда, когда запертые чувства внутри меня начинают гнить и разлагаться, желая вырваться наружу, сквозь плотную темноту выбраться на свет и показать себя миру. Свою боль, свой страх, свои муки…

Мое тело — мой склеп.

Мои чувства-проклятия.

Задрав голову, я посмотрела на небо.

Для меня все вокруг давно потеряло смысл.

Мотнув головой, задержала задумчивый взгляд на местной торговке, что отгоняла бедную женщину от своей лавки с голодным орущим ребенком.

Безразлично посмотрела на маленькую девочку в рваном тряпье. Ее плач меня не особо растрогал, не кольнул в груди тяжелым воспоминанием прошлого. Я была безучастна ко всему. Нет доверия, сочувствия к себе и к окружающим…

Ведь я как никто другой, знала на что люди способны, на что они могу променять свои души… и ради чего.

Махнув рукой позади стоявшему стражнику, я быстро удалилась.

Звуки золотых монет и радостные возгласы, доносящиеся до меня, утонули в грустном безжизненном голосе встречающей меня дочери.

— Мама?! Ты снова…

— Не начинай, — отрезала я, — Я не слышу радости в твоем голосе?

— Я рада, правда, рада, — уверила она, скрывая от меня рвущиеся слезы.

Кивнув ей, направилась в свои покои, но ее тихий шепот заставил меня замереть:

— Мама, — пролепетала она.

Боюсь обернуться и посмотреть ей в глаза.

— Ты же все равно заставишь его лишиться своей силы, если я откажусь его убивать? Ты же знаешь, что Дрид не сможет жить после такого унижения… он убьет себя.

Сдерживаю злые слезы, с яростью цепляясь за ткань своего платья.

— Значит, так тому и быть! — холодно ответила ей и скрылась в своих покоях, громко хлопнув дверью.

— Позови Шрама! — служанка с жалостью посмотрела на меня.

Мне было больно видеть, как в глазах моей дочери умирает вера в любовь, доверие к близким. Ее чистота разъедает меня. Разрушает мою защитную броню.

— Госпожа, — в приподнятом настроение нарушает мои думы Шрам.

Обернулась к нему.

Он замечает мой взгляд, и от него у Шрама пробегают по телу пробегают мурашки.

Он боялся услышать мое решение о их предстоящей свадьбе.

От моего слова зависели три жизни.

— Хочешь лишиться языка? — язвительно ответила ему, на его колкость, опускаясь на заправленную шелковым покрывалом кровать.

Только вне этих стен, он мог так меня называть.

Шрам тяжело опустился в кресло напротив меня, скрывая от меня свой потухший и тревожный взгляд.

— Я вам не судья, — начала я.

Широкие напряженные плечи мужчины тут же расслабленно опустились.

— Она сама примет решение. Я позвала тебя не за этим… Я хочу, чтобы ты предал меня древнему огню после дня единения.

Он хмуро взглянул на меня, ища в моих словах хоть какой-то смысл.

— Не проси меня об этом, — зло отрезал он.

Поднимаюсь с кровати и подхожу к нему.

Шрам сразу подобрался, будто готовился к опасному броску. Прожигая взглядом, вдавил в свои мускулистые бедра огромные кулаки.

— Рано или поздно это все равно произойдет… Будь это ты или кто-то другой… Иштар одобрил бы мой выбор, — опустила на мужчину уставший взгляд.

— Ты хоть представляешь, о чем меня просишь?! Ты совсем голову потеряла?! — сорвался Шрам, подрываясь с места, больно хватая меня за локоть. — Он одобрил бы?! Он бы лишил меня за это головы! — рычит мне в лицо, покрываясь от гнева красными пятнами. — Его больше нет! Ему уже плевать на тебя и меня! — продолжает орать мне в лицо, опаляя дыханием.

Рука сама дернулась в его сторону.

Звонкий удар по щеке.

— Не смей так со мной разговаривать! — мой голос дрогнул, а с ресниц сорвалась слеза.

— Не ты одна его потеряла! — темные глаза мужчины увлажнились, а голос понизился до хрипоты. — Хочешь сдохнуть? Вперед! Только найди кого-нибудь другого, не проси меня об этом! Никогда!

— Прости, — шепчу я, тихо всхлипывая. — Прости меня, Шрам, — опускаюсь перед ним на колени, сжимая подол его кожаного камзола. — Я отказалась от него! Я больше не слышу его зов, не вижу с ним сны. Я вздрагиваю от каждого прикосновения ветра, думая, что это он, каждый шорох листвы словно его шаги по песку. Я больше не ощущаю его, вот тут, — бью себя по груди, мой тихий скулеж перерастает в терзающий плач.

Шрам опустился ко мне на пол, заправляя прядь за ухо.

Подняв мой подбородок, заглянул мне в глаза и тихо сказал:

— Ты сильная женщина, Амара… Мать двоих детей. Неужели все кончено, неужели у тебя ничего нет, чтобы продолжить жить? Пойми, его больше нет с нами! Прими это! Нужно жить дальше! Не трать свое время впустую! Ты через столько прошла, ради чего были все эти жертвы? Дай мне сдержать свое обещание ему, позаботиться о тебе и… о них. Уйди тогда, когда придет твое время…

— Я не могу… — отрицательно качаю головой, — прости меня, Шрам, — полушепотом повторяю ему, глядя прямо в глаза.

Я кладу похолодевшую ладонь на его скулу и, смотря ему прямо в глаза, произношу то, что потом может его сломать:

— Будь справедлив к моей дочери и к ее выбору. Не поддайся соблазну своей сокрушительной ярости! — мужчина напряженно цепляется взглядом за мои губы. Ища в моих словах скрытую от него правду…

— Пообещай!

— Как тебе будет угодно! — с трудом выдавил он из себя, сбрасывая мою ладонь со щеки, и медленно поднимаясь.

Я не могла его просить об этом…

Но как поступить матери, которая любит свое дитя…

Я не вправе запретить ему любить мою дочь… Но я не могу остаться в стороне, если кто-то решит испортить ее жизнь.

Разве мы властны над своей судьбой? Мы можем презирать ее, можем с ней смириться, можем даже отдаться ей во власть или бездумно сражаться насмерть, но исход… Он будет такой, какой она запишет в свою древнюю книгу наших жалких судеб.

Исход давно предрешен…

Шрам тяжелыми шагами направился к двери и скрылся за массивными дверьми.

Совсем скоро наступит мое освобождение, совсем скоро мы воссоединимся, Иштар…

ШАЛЛИ

— Иша, почему наша мать никогда не присутствует на дне единения? — внимательно взглянул на красные от слез глаза своей сестры.

— Придет время, и ты сам всё поймешь!

Посмотрел на свои разбитые в кровь костяшки пальцев.

— Говоришь, прямо как она… — язвительно ей улыбнулся.

— Шалли… не все могут познать такую любовь, как отец и мать, — тихо всхлипнула девушка, стирая дрожащие слезы с пушистых ресниц.

Любовь…

Моя сестра не познает ее никогда!

С каких пор ее вообще стало это заботить?..

Не с тех ли самых пор, когда она полюбила этого ублюдка, который мечтает перегрызть ей глотку?..

Ужасно хотелось съязвить, но посмотрев на ее потерянный вид, со злостью стиснул кулаки и отвел взгляд.

Я глубоко вздохнул, пытаясь бороться с бушующими эмоциями.

Моя бы воля, и я обоим бы шеи сломал…

Но мать пошла дальше меня….

Отдать собственную дочь Шраму… дать согласие на их обряд?!

Задрожал от бурлящей во мне ярости, поднимая на нее взгляд.

— Не смотри так на меня, Шалли, — в отражении зеркала сестра расправила красное платье и крепко сжала столик перед собой, наблюдая за мной. — Может быть, ты когда-нибудь тоже обретешь свое счастье, Шалли. Ты обязательно узнаешь любовь, когда ее встретишь… Лишь достаточно заглянуть ей в глаза… и больше ты никогда не забудешь ее горящего пламенного взгляда. Она корнями прорастет в твоём сердце, оставляя глубокие раны, а ее вкус на твоих губах… Его ты запомнишь надолго… и пронесешь с собой сквозь года, через целую вечность… Самое прекрасное и в то же время самое горькое чувство…

Я знал, что она говорит о себе…

Было ли мне ее жаль?..

Нет.

Мы сами заковываем себя в кандалы, когда идем на поводу своей глупости.

Любовь — превращается в мощное оружие разрушения только тогда, когда ты становишься ее бесправным рабом, а не властным хозяином.

А я до одури любил свою свободу, во всех ее безобразных проявлениях. Я принимал ее такой какая она есть. Поэтому любовь это меньшее, что меня могло волновать, а вот другие пороки … с ними я еще не разобрался…

Я терпеливо ждал когда сестра продолжит, но увидев в моих глазах промелькнувшее к ней сострадание, она замолчала.

Иша тихо всхлипнула, зажмурив глаза, разрешая слезам и черной краске медленно стекать по щекам.

Я не знаю, что мне делать, Шалли…

А я знал. Знал, что она говорит словами нашей матери.

Видел в ее глазах это отчаяние.

Ее бескорыстная самоотверженность и вера в любовь скоро погубят ее, как погубили нашу мать.

Сестра хочет связать себя обремененным обязательством, но в угоду кому она жертвует собой?!

Любовь к матери и к собственному врагу ослепила ее.

Пустые слова обрастают смыслом только тогда, когда мы от чего-то желаем зависеть.

Есть лишь инстинкты.

Желать. Обладать. Брать. Разрушать. Создавать. Все это просто потребность, а остальное — зависимость.

Зависимость убивает… Она подобна холодной расчетливой ведьме, что бродит по пустыне, в поисках своих безвольных жертв, кто слаб и голоден в своих желаниях, на кого с удовольствием она набросит свою петлю и с широкой улыбкой, её крепко затянет на шее.

Хруст позвонков. И ты покойник. Ее верный раб и узник своих желаний.

Приверженец Древних традиций.

Меня раздражало, что из требовательной бесстрашной девчонки она превратилась в смиренную дочь.

И я должен наблюдать, как чахнет моя мать и как по ее стопам идет сестра?

Нет ничего, с чем бы я не мог справиться.

Кроме одного… своей жгучей ненависти…

Но говорить ей о своем светловолосом помешательстве я не стал..

Медленно поднялся и широким шагом направился к кувшину с вином, вспоминая, как однажды я закрыл ее в нашей псарне… Как довел эту чужачку до слез.

Мысли о ней раздражали.

Девица, которую я ненавидел и в тоже время желал, испытывала меня на прочность, особенно мое терпение и выносливость.

Эта чужачка была старше меня. Может возраста что и сестра.

Я жаждал к ней прикоснуться, к ее бархатной бледной коже, провести ладонью по ее белым как молоко волосам…

Незнакомка, чужачка с далеких земель…

Сжал до скрежета зубы. Слабость, которую я испытывал к ней, утомляла меня.

Ее запах. Ее льдистые глаза… Эта упрямая девчонка воплощение порока.

Я хотел ее укротить. Показать, где ее место, сбить с нее спесь.

Все самое худшее во мне проявлялось рядом с ней.

Она будила во мне горячую ненависть! Бешеную ярость! Я не узнавал себя.

Из моей широкой груди вырвался смешок.

Безудержная потребность в ее теле сводила с ума.

Я хотел обладать ее телом. Содрать с нее дорогое шуршащее платье и впиться руками в молочную нежную кожу!

Она вызывала во мне столько жгучей злости.

Ее невинные бирюзового цвета глаза, точно вода на дне мраморной белой чаши, дурманили мою голову. А ее вздернутый носик с пухлым маленьким ртом на милом личике, обрамленном длинными белоснежными волосами, притягивали мой взгляд.

Белоснежка.

После той встречи я желал видеть ее рядом с собой постоянно.

Интерес к ней разрушил все то, к чему я так старательно долго стремился.

Я пообещал отдать ей свою свободу, если она согласиться быть моей наложницей.

Я был готов лишиться даже ее ради белоснежки…

Но она только посмеялась над моими словами!

В ее глазах я был мальчишкой.

И ей было плевать, кто перед ней!

— Сын Иштара-а-а… — тогда она так медленно это проговорила, высокомерно смотря мне в лицо. — Когда-то мой отец был другом твоему… это его и сгубило, — огрызнулась она, гневно сверкая глазами. — Какой отец, такой и его щенок! — она открыто насмехалась надо мной, не скрывая своего отвращения ко мне.

Почему я не убил эту девку за ее поганый язык, я не не знал. Как и не знал почему я еще сильнее ее возжелал!

После встречи с белоснежкой, я не раз пытался понять свою мать… А, что, если она с этим чувством живет много лет…

Так могу ли я быть ей судьей? А сестре?

— Это все из-за отца, — глухо говорю я.

— Если знаешь, зачем тогда меня мучаешь?! — прикрикнула Иша, поднимая заплаканное лицо к потолку.

Я с детства противился здешним законам.

Меня тянуло в пустыню, где нет лжи, предательства, отчаяния. Где красный песок источает сумасшедший жар, где жизнь борется со смертью. Где хищники рвут друг другу глотку и где наши бессмысленные законы меркнут перед лицом их жестокости и справедливости. Наши тела обратятся в пыль и разнесутся ветром по пустыне, стирая оковы прожитых лет и древних традиций. Сорвутся все маски и мы снова будем свободны. Как ветер. Как воздух, которой не в силах удержать на цепи. — Ч-и-т-а-й- к-н-и-г-и- на- К-н-и-г-о-е-д-.-н-е-т-

Сделав шаг к сестре, положил руку на ее плечо и мягко сжал:

— Какое бы ты ни приняла решение, я приму его.

— Спасибо, — тихо прошептала она, благодарно кивнув головой.

Молчаливо окинув ее цепким взглядом, вышел из комнаты.

Проходя мимо спальни матери, замедлился, прислушиваясь к звукам.

Каждый раз, когда я слышал ее шепот, меня пробирало до костей жутким ужасом.

Ее раздирающий душу скулеж…

Она засыпала и просыпалась с криком на губах.

И только одно вырывалось из ее груди.

Имя отца.

В один из таких дней, когда я был еще совсем мальчишкой, я не выдержал.

Я решился, избавить свою мать от страданий. Взяв отцовский кинжал, я пошел к ней. Она молча смотрела в окно и даже не замечала заплаканного перед собой сына, который держал над ее головой заточенное лезвие.

Я помню, как заглянул в ее сумасшедшие глаза и ничего в них не увидел… Там не было страха… переживаний… Только боль и страдания. Моя маленькая рука непроизвольно дернулась от ужаса, наверное, тогда я подумал, что мать накричит на меня, вырвет оружие, начнет рыдать, прижимая к груди. А потом вернется к нам. Останется с нами здесь, в настоящем, а не в своем мрачном прошлом, которое она постоянно переживает.

Но этого не случилось…

Она оставалась безучастна…

Разочарование в ней, заставило меня сделать шаг… Я замахнулся, чтобы быстрее покончить с этим и подарить ей вечный покой и умиротворение.

Но в один момент в ее взгляде будто что-то изменилось… Появилось осознание происходящего. Слезы заструились по ее бледным щекам. Она словно очнулась от долго сна. Вырвав из моих трясущихся рук острую сталь, крепко прижала к груди.

Запах ее волос я никогда не забуду, как и тот пустой взгляд, что бывает у человека, которому больше нечего терять в своей жизни.

Больше мы никогда не слышали ее адского шепота, тихий вой. Наш дом окутывала могильная тишина точно липкая паутина.

После обряда сестры, я покину стены нашего дома…

Я отстраненно смотрела на край стола, и ждала, когда кто-то из них все же начнет свою речь, склоняя мою дочь совершить эту казнь.

Никто из них не решался открыто со мной заговорить. На их наглых и довольных лицах светились ехидные улыбки и косые взгляды.

— Его нужно казнить! Сына предателей нельзя оставлять в живых! Ради блага нашего народа! — не выдержав, первымзаговорил жрец.

Многие из собравшихся здесь согласно закивали с жрецом.

Ради народа?

Меня откровенно смешила их лицемерность. Они голосят о справедливости, но по-прежнему поддерживают рабство… Выстраивают новые увеселительные дома, где там же и продают своих женщин и мужчин.

Кроме презрения я к ним больше ничего не испытывала.

В воздухе витала жестокость. Чувство превосходстваслилось с их цинизмом.

Гремучая смесь из злобы и человеческого страха.

Жажда власти и звериный трепет вершить судьбу Древнего.

Они предвкушали его смерть.

Может, я совершаю ошибку, идя у них на поводу? Но что я могу? Пойти против Совета… против бушующей и жаждущей его смерти толпы? Того, кто был причиной всех бесчинств и сыном убийцы их детей, сестер и матерей?..

Иштар… как же ты был мне нужен сейчас.

Теряя интерес к их спору, вернулась к размышлениям.

— Зачем оставлять его гнить в темнице? Лишние рты нам не по плечу! — отрезал тэрн и наш новый главнокомандующий.

Мужчина с черной повязкой на лице славился своей железной хваткой и жестокостью в боях. Только он мог заставить идти своих воинов на верную смерть.

— Кто за то, чтобы его казнить? — проголосила молодая жена нашего советника и самое глупое из всех созданий, которые только могут быть.

Каждый из них снова согласно кивнул.

Мое лицо оставалось непроницаемым. Каменным.

Что ж…

Они вынесли свой справедливый вердикт.

Шрам и Шалли воздержались от голосования.

— Да, но, как мы это сделаем? — не унималась эрна, косясь на меня и не решаясь спросить прямо.

Каждый из них боялся посмотреть мне в глаза.

Убить его — значит, лишить кого-то из моих детей силы…

Глаза сидящих за столом ярко засверкали. По их коже бежала дрожь удовольствия только от одной мысли, что они могут влиять на жизнь отпрыска Древнего.

Черствые гнилые сердца, ищущие отмщения. Грезящие стать судьями над тем, кто может сравнять их будущее с землей.

А может, они правы? Что будет, если подарим ему жизнь? Бесчисленные воины? Море крови… смерть невинных детей и женщин…

Устало выдохнула.

Ничего не изменить, как бы сильно я этого не хотела.

— Нервничаешь? — тихо спросил у меня сын.

Выныривая из своих мыслей, повернулась к нему лицом.

Шалли сидел расслабленно, словно происходящее здесь было мало ему интересно. В его глазах горели всполохи черного пламени.

Эти глаза…

Они напоминали мне Иштара.

Как же он был похож на него.

Сердце грустно заныло в груди.

Кончики моих пальцев закололо от легкого жара.

Сын накрыл их своей широкой ладонью и крепко сжал.

С задумчивым и непривычно мягким взглядом посмотрела на Шалли.

Мне будет его не хватать…

Не знаю, справится ли моя дочь с вверенной ей в руки властью. Но я была точно уверена в одном: что горячее сердце моего сына, как безграничные просторы знойной пустоши, будет изнывать по свободе. Он как гуляющий неуправляемый ветер, что склоняет высокие пальмы к песку, тоскующий по своим необъятным просторам. Его необузданный нрав — разрушительная смертоносная буря. Эти крепкие стены омрачали его. А нависшая над ним власть утомляли и приводили в уныние.

Я знала по его виноватому взгляду, что он не останется здесь… Его жизнь — это открытое полночное небо, усыпанное звездами, что будут верно служить ему, освещая его путь…

Я не осуждаю его.

И не смею держать.

Нам все равно скоро придется расстаться. Теперь у каждого своя дорога…

Если он будет счастлив там… в безграничных просторах, топусть будет так!

— Все к казни готово, моя госпожа, вас ждут там.

Черная площадь упивалась восторженными криками обезумевшей толпы.

Люди и эрны жаждали смерти.

Смерть предателю! — скандировали тысяча верещащих глоток.

Как же они были мелочны в своих желаниях и трусливы как щенки.

Мое сострадание, мои человеческие мечты и желания умерли в тот день, как я потеряла своего мужа.

Все, что я чувствовала ко всему происходящему — это злость.

Разрушительную, отравляющую.

Молча оглядела скопившийся сброд.

Видимо, сегодня площадь была наполнена теми, кто поддерживал пролитие крови, саму смерть в ее безобразном обличье.

Их ненависть пьянила меня, растекалась по венам горячим воском.

Хмыкнув с презрением, отвернулась от них.

Медленно поднимаюсь наверх.

Длинный подол моего платья тянулся за мной черной лентой, извивался на широких ступенях под ногами точно ядовитая змея. Шуршал в такт каждому моему шагу.

Воины расступались передо мной, пропуская к высокому золоченому креслу.

Каково было мое удивление, когда я увидела здесь свою дочь.

Остановилась, вопросительно вздернув брови.

Иша растерянно моргнула, почтительно склонив голову.

Ее красное платье, словно яркое пламя, слепило глаза. Яркое кричащее пятно, воплощение жизни среди живых мертвецов.

Это был протест? Или вызов?

Окинув ее подозрительным взглядом, склонила голову набок, рассматривая свою осмелевшую и повзрослевшую дочь.

В ее глазах полыхало отчаяние и умирала надежда.

Она никогда не красила губы, но сегодня они искрились ярко-пурпурной краской. Ее подрагивающие на ветру шелковистые черные волосы, украшала изящная веточка золотого цветка. А лазурные блестящие тени на веках лишь сильнее подчеркивали печальный блеск темных глаз, завлекая одиноких мужчин в свою непроглядную бездну.

Девушка вздрогнула от моего недовольного цепкого взгляда.

Серебристые полоски на ее скулах, замерцали от слез, будто россыпь драгоценных камней.

— Зачем ты пришла на казнь предателя в свадебном платье? — холодным тоном поинтересовалась у нее.

Иша резко вскинула голову, но не ответила.

Застывшие слезы в глазах говорили громче ее слов.

Не обращая внимания на ничтожные торжествующие визги, доносящиеся снизу, задумчиво посмотрела на позади стоявшего Шрама.

— Как же жестока и несправедлива судьба, — равнодушно проговорила я.

Иша побледнела. А ее глаза снова наполнились слезами.

Шрам вздрогнул. Его голова брезгливо дёрнулась, а в глазах застыло презрение.

— У тебя хрупкое сердце, Иша. Его будет слишком легко разбить.

Иша знала, что сегодня оно разобьется, а с ним раскрошится и ее жизнь.

Горько усмехнулась, опускаясь с ней на диван.

Иша стиснула ткань на своём платье: внутри нее назревала буря.

Я накрыла её руку своей, чтобы та перестала теребить его.

Ее плечи сразу расслабились, но озадаченность в ее опухших красных глазах только ширилась и росла, сменяясь страхом.

Дрида вывели на площадь закованного в кандалы.

Высокий широкоплечий юноша раздраженно повел головой, оглядывая толпу.

Глаза моей дочери застыли на нем в немом ужасе. Ее лицо словно заледенело, казалось, что из ее тела вырвали душу.

Воздух внезапно сгустился над нами, стал колючим, ледяным, осязаемым.

Дрид был олицетворением войны. Предвестником грядущей бури. Предвкусителем сладкой мести и жестокой расправы. Опасная и гремучая смесь.

Сила Дрида со временем возрастет в несколько раз. Он из могущественного и великого рода, который не раз славился своей хитростью и жестокостью. Сегодня мы увидим их падение.

Сотрем их род с лица земли.

Тяжелые кандалы на щиколотках юноши не мешали ему уверенно двигаться вперед, сквозь ревущую толпу с высоко поднятой головой.

Породистые черты лица, гордая осанка. И гибкие, идеально отточенные движения.

Он был красив, как и его отец.

Стража толкнула Дрида к пустой ржавой клетке.

Остановившись, он повернулся в нашу сторону и нашел меня взглядом.

Хищно прищурившись, процедил сквозь плотно сжатые зубы:

— Я заставлю тебя страдать!

Твердый пронзительный голос, разнесся ветром по площади.

Пропустила эту фразу мимо ушей, горько усмехнувшись.

Сильный удар в спину и сбивает его с ног.

Падает на колени в жгучий песок.

Толпа ликующе завопила, бросая в него камни.

Дрид окинул высокомерным взглядом толпу, с трудом поднявшись, глухо рассмеялся.

Демонстративно сплюнув себе под ноги, поднял на меня свой ненавидящий взгляд.

Из его рассеченной раны на лбу, струилась горячая кровь, заливая глаза.

Он небрежно размазал ее по лицу, а злая улыбка на губах превратилась в оскал.

Я ощутила его страх.

Страх, который он тщательно скрывал.

Обозленные и напуганные эрны медленно окружали его клетку, тыкали пальцами и закидывали гнилыми овощами, осыпая ругательствами.

Дрид стойко принимал удары.

Задумчиво провела рукой по своему брачному браслету.

Поднимаю ладонь, заставляя всех замолчать.

Глаза Дрида блеснули льдом, а губы вытянулись в тонкую полоску.

Взглянула на дочь.

Иша смиренно сидела, безропотно наблюдая за происходящим.

Я ощущала как страх за его жизнь сжал ее горло, как щипало глаза, и как в ее душе разрасталось ядовитое пламя.

Иша подняла глаза и встретилась с его парой глаз.

Этот взгляд мне был до боли знаком…

Мое сердце сжалось и пропустило удар.

Все с трепетом ждали вердикт моей дочери.

Гнев людей с каждой минутой возрастал.

Его больше не остановить.

Поднявшись с места, проглотив ком в горле, она тихо выдавила:

— Сегодня для всех нас важный день…

Голос Иши показался сухим и безжизненным. Она сжала свое пышное платье на талии, нервно посматривая на позади стоящего хмурого Шрама, ища поддержки в его глазах.

Поднимаюсь с места, заставляя дочку сесть обратно.

Я знала, каково это…

Обрекать своих любимых на смерть.

Я на миг нырнула в свое темное прошлое.

Монотонным, неестественно ровным голосом спросила у Дрида:

— Дрид, сын Витара и Тории, хочешь ли ты что-нибудь сказать перед смертью?

Тихий всхлип за спиной.

Он принадлежал моей дочери.

Парень молча глядел на меня, прожигая глазами.

Открываю рот, чтобы продолжить…

Но кто-то из толпы прерывает меня и громко выкрикивает:

— Ублюдок. Сын шлюхи и проклятого! — сухой пропитанный ненавистью голос.

— Да!! Да! Да!! — вторили ему.

Внезапная вспышка перед глазами. Пульсирующая боль в голове. Побледнев, я резко пошатнулась.

Рашит сразу оказался рядом, придерживая за локоть.

В глазах потемнело от вспыхнувшей ярости.

— Кто это сказал?! — медленно произнесла ледяным тоном.

Я словно покрылась корочкой льда. Заглянула в сумрачную пустоту, которая все это время следовала за мной по пятам, склоняя к безумию. Она сдавила мое горло, не давая вздохнуть.

Выдергивая свой локоть из рук мужчины, стремительно пошла к лестнице.

Перед глазами внезапно поплыло, а тело послушно повело в сторону.

Шрам хотел мне помочь, но я небрежно отмахнулась рукой, не разрешая к себе прикоснуться.

— Мама…

Тьма клубилась вокруг меня, засасывала. С каждым вздохом я погружалась в нее всё глубже и глубже.

Не разбирая голосов, медленно спускаюсь вниз, придерживаясь за каждого стоящего воина.

Мне казалось, что под моими ногами извивались черные тени. Они истошно скулили, вгрызаясь клыками в мою похолодевшую плоть.

Боль проснулась во мне с новой силой. Распустилась багровым цветком.

Я плавно двигалась вперед, пока не нашла взглядом этого шакала.

— Выйди! — тут же произнесла я, изменившимся голосом.

Мой тон стал властным и глубоким.

Каждое произнесенное слово будто больше мне не принадлежало.

Сила Древних бурлила в моих венах, желала сломить его волю, и забрать его жизнь.

Тихое тревожное перешептывание между людьми становилось все громче, отчетливее. А страх на их лицах — красноречивее.

Останавливаюсь возле собравшихся самодовольных эрнов. В их глазах плескалось высокомерие. Отвращение и надменность…

Казню каждого, кто мне помешает!

Они испуганно расступались передо мной, открывая громилу.

Рваные шрамы покрывали всё его тело, а безумные глаза лихорадочно бегали по моему лицу.

— Это я сказал! И что ты мне сделаешь, сука? Никчемная правительница, как и твоя шлюшка дочь! Давай, покажи свою силу… — заливается мерзким смехом. — Остатки проклятого пламени это все, что у тебя есть? — скалится он. — Так что, потаскушка?! — оглядывается на притихшую толпу. — Я голос нашего народа! Уступи место мэрна сильному эрну… Такому как я!

Шум голосов резко стих.

— Сучка, разозлилась… Что ты сделаешь теперь?! Натравишь на меня своих цепных псов?!

Виски пульсировали, а жар в руках жег кожу.

Резко хватаю его за глотку и с силой сжимаю.

До хруста позвонков.

Мужчина взревел от боли, а затем стих.

Отшвырнув обмякшее тело, пальцами прошлась под носом, стирая текущую теплую струйку.

Посмотрев на окровавленную ладонь, подняла глаза на Дрида.

«Амара»

Замираю на месте.

Чья-то большая ладонь опустилась мне на плечо, и мягко сжалась.

Эти прикосновения я бы никогда не забыла…

Иштар…

Пошатнувшись, и едва устояв на ногах, обернулась на голос.

…Никого.

Вокруг меня только напряженные взгляды толпы.

В моих глазах застыло бесконечное сожаление.

Плакать совсем не осталось сил.

Тряхнув головой, направилась прямо к клетке.

Каждый шаг к Дриду давался мне с трудом.

— Решила попрощаться со мной? — зло усмехнулся парень, с вызовом глядя мне в глаза.

— Я дарую тебе жизнь, — мой голос прозвучал без эмоций.

Коротко киваю страже, чтобы те открыли клетку и выпустили его.

Ошарашенные таким поворотом событий люди и эрны недовольно загалдели, злобно переглядываясь.

Многие из присутствующих на трибунах повскакивали со своих мест, выражая этим свой протест.

Задумчиво посмотрела на липкие от крови пальцы.

— Дети не должны расплачиваться за ошибки родителей. Мы — ваше прошлое. А вы — наше будущее.

Дрид озадаченно смотрел на меня снизу вверх. С каждой моей фразой его глаза удивленно расширялись.

— Я вверяю тебе трон по праву твоего рождения. Готов ли ты стать справедливым правителем, Дрид? Хватит ли сил сберечь мою дочь и взять ее в жены? Или ты желаешь править свободным?..

Парализующий холод обволакивал тело, лишая меня сил. Усталость наваливалась на меня свинцовой тяжестью.

— Я готова отдать тебе самое ценное в своей жизни — свою дочь. Решай, Дрид: ты склонишься передо мной, принимая мой дар или откажешься и станешь править один.

Скрежета зубами, я терпеливо ждала его решение.

Секунды превратились в минуты, минуты в часы….

Все безмолвно наблюдали за нами.

Стиснув зубы, Дрид, опустился передо мной на колени, прожигая недоверчивым взглядом, боялся услышать злую насмешку в словах.

Дрид склонил голову.

Среди присутствующих последовали удивленные возгласы.

Посмотрев на него с улыбкой, добавляю:

— Дрид, сын Витара и Тории, я даю тебе свое согласие на брачный обряд с моей дочерью. Да соединятся два враждующих рода в один!

Отворачиваюсь, и иду на встречу к спешащему ко мне сыну.

— Я знал, что ты так сделаешь, — мягко усмехнулся Шалли, одобрительно посмотрев за мою спину.

Смотрю сыну в глаза, и крепко сжимаю его ладонь.

— Завтра день единения. Приведи свою очаровательную незнакомку ко мне. Я хочу с ней познакомиться, — беру под руку появившегося Рашита, смотря на испуганные глаза сына.

— Я… — опешил Шалли.

Глаза моего храброго мальчика загорелись ярким пламенем, как только я упомянула о ней.

Шалли, я сразу почувствовала, когда заняли твое сердце. Поняла по твоему хмурому взгляду. По твоему блеску в глазах.

Истинную любовь, мой мальчик, не скрыть от тех, кто ее уже встречал …

Жаль, что мы не властны выбирать, кому может отдать свое горячее сердце…

— Шалли, будь терпелив к ней, — заглянула сыну в глаза. — Та девушка- дочь бесстрашного храброго воина и имя его- Осман. Между вами стоит прочная стена из дружбы и предательства ваших отцов, — с нежностью погладила его по щеке, сочувственно улыбаясь. — Ее гнев к тебе справедлив. Лишь время сгладит ее боль и откроет ее сердце. Прояви терпение, Шалли, не будь с ней жесток.

Оставив его в глубоких раздумьях, мы с другом растворились в толпе.

С террасы своей спальни я неотрывно смотрела на полыхающие внизу факелы, на смеющуюся дочку, что танцевала сейчас для своего мужа. На Рашита, который ни на секунду не оставлял меня после произошедшего на арене.

Мое безумие пугало детей. А моя слабость заставляла их не отходить от меня ни на шаг.

«Станцуй для меня в последний раз, лиана».

От его голоса я больше не вздрагивала, как и от его нежных прикосновений.

Подняла голову к ночному небу:

— Хорошо, любимый, я станцую для тебя в последний раз…

Все это время Шалли безмолвно наблюдал за ней из темного угла ее спальни.

Амара ощущала присутствие сына, но даже это не остановило ее быть собой. У нее не осталось сил прятать свое помешательство. Ей не было больно оттого, что дети считали ее безумной. Она сорвала с себя маску, вздохнула полной грудью, не боясь смотреть людям в глаза, не скрывая от них свою боль.

Тряхнув головой, обернулась к сыну.

Глаза Шалли блеснули в темноте, он смотрел на меня с глубокой, пугающей мудростью.

— Ты снова с ним разговаривала? — тихий, но твердый голос сына.

Шалли сделал пару широких шагов ко мне, и посмотрел в упор.

Он всё понял…

Пришло мое время…

— Да, — мягко отвечаю ему, взяв его крепкую руку в свою.

— Когда?

Тошнота подобралась к горлу.

Шалли не оставил мне выбора.

Глубоко вдыхаю прогретый ночной воздух.

— Сегодня, Шалли, — спокойно отвечаю ему, выдерживая тяжелый взгляд на себе. — Сегодня я освобожу вас от тяжелого бремени, — заглядываю ему в глаза, и ласково глажу по щеке.

— Ты знаешь, что…

— Нет, милый, это мой выбор, я сама этого хочу.

Сын тяжело вздыхает, прикрывая глаза.

Накрыв мою руку своей широкой ладонью, подносит ее к губам, и поцеловав, коротко кивает, соглашаясь со мной.

— Иди, Шалли! Тебе не нужно мое одобрение! Не заставляй свою невесту ждать.

Улыбаюсь ему, кивая на стоящую внизу стройную высокую девушку с белоснежными волосами, озирающуюся по сторонам.

— Рашит, помоги моему мальчику подготовить всё к празднику, — обернулась к молчаливому другу.

— Он справится и без меня, сейчас я нужнее вам, моя госпожа.

Звонко рассмеялась. Рашит был как всегда прав.

— Набери чашу, и приготовь мое свадебное платье.

Рашит ничего не сказал, но вот кончики его тонких пальцев вздрогнули, как вздрагивают хрупкие крылья бабочки от легкого дуновения ветра.

— Позвольте узнать, госпожа, в честь чего этот праздник?

— Мое освобождение, — уклончиво отвечаю ему.

Празднование проходило вне стен нашего дома рядом с границей диких песков.

Массивные столы ломились от обилия изысканных яств, по пузатым кувшинам текли дорожки сладкого красного вина, а жареное мясо на открытом огне источало невероятный аромат.

Платье из струящейся ткани с глубоким вырезом на спине воздушными волнами подлетало вверх с каждым новым шагом.

Счастливые лица друзей одаривали меня теплыми улыбками и восхищенными взглядами.

— Фи, не думала, что ты решишь сегодня нас посетить, — обнимаю подругу.

— А ты все такая же, — грустно подметила женщина. — Этот праздник… Ты же не просто так всех собрала? — встревоженно спросила Фи, пытливо вглядываясь в мое лицо.

— А ну не приставай к ней, — прервал наше затянувшееся молчание Мади. — Скрипишь как старая пальма, от тебя голова уже разболелась, неужто наша Амара не может просто так сделать пир для своих друзей? Да, мой цветочек, рубин моего больного сердца? — запыхтел сгорбившейся коротенького роста торговец.

— Да, Мади, все именно так, — окинула его добрым взглядом.

Время никого не щадит…

Фива и Мади пошли за стол к моим детям, их счастливые улыбки на лице грели мою сердце.

Нужно почаще устраивать пир.

Прохладный ветер неприятно лизнул кожу.

— Шрам? — бросила через плечо, Рашиту,

— Он отказался прийти, — глухо ответил мужчина.

Окинула толпу напряженным взглядом с надеждой увидеть среди них Шрама. Но так и не нашла своего друга.

Что же…

Перевела взгляд на свои дрожащие пальцы.

— Я так долго ждала этого дня, Рашит… Но сейчас мне так страшно…

— Вы можете остаться, — низкий уверенный голос мужчины.

Музыканты с яростью забили в барабаны.

Энергичная мелодия расползалась вибрацией по песку.

— Смогу ли… — голос прозвучал приглушенно и задумчиво.

Сердце стало отбивать удары в такт сложного ритма.

Смиренно прикрываю глаза и уношусь в свое необъятное прошлое.

Медленно покачиваясь в такт льющейся музыке, вытягиваю руку вперед и пальцами плавно играю с потоками воздуха точно рисую на ночном полотне золотые узоры.

Легкий взмах руки.

Глухие удары барабанов.

Каждое мое движение рук словно ласковое прикосновение к Иштару.

Каждый стук моего сердца — его.

Обжигающий жар костра — его пронизывающий взгляд на моем теле.

В каждом движение, в каждом образе я видела только его. Будь это звезды, песок или сухая ветка. Иштар был везде. В каждом глотке чистого воздуха. Он был моим даром. Моей неизлечимой болезнью. Безграничная любовь к нему иссушила меня, как солнце иссушает почву.

Я уносилась в бескрайние просторы своей памяти. В те уголки своей печали, что пронизывали меня насквозь тоскливой скорбью.

Ноги с яростью взбивали песок, оставляя неглубокие вмятины.

Искры от огня взлетали к небу и медленно опадали, словно тысяча оранжево-красных звезд.

Ткань платка сорвалась с головы.

Взлетела в небо и застыла надо мной точно огненное марево.

Затихающие удары барабанов.

Замедленные движения.

Остановившись, устремила взгляд на затихших за столом людей, что завороженно наблюдали за мной.

Сердце кричит от боли в груди.

Я снова забылась. Потерялась в пространстве от бессилия. Была там, где живет мое прошлое.

Сдержанно улыбнулась им, и прежде чем сделать шаг в темноту, тоскливо взглянула на сына…

Шалли смотрел на меня, не отрываясь, его лицо стало на тон бледнее, а вытянутые в струну губы сдерживали его порыв помешать мне.

Наш безмолвный диалог закончился его легким кивком головы.

Я отвернулась.

Пустынные ролки раскачивались из стороны в сторону, мелодично завывая под глухие удары барабанов. От их пронзительных голосов я задрожала, прикрывая глаза.

— Мне страшно, Иштар, — тихо шепчу в темноту, обнимая себя за плечи.

Пламя свечей на столах нервно вздрогнуло, зашипело, задергалось.

Сделав неловкий шаг назад, едва не упала, но чьи-то сильные руки подхватили меня. Прикосновения были мягкими, аккуратными.

— Иштар? — не веря своим глазам воскликнул поднявшийся из — за стола главнокомандующий.

— Отец! — бесцветный голос Иши.

Растерянный шепот друзей за спиной становился громче, отчетливее.

— Этого не может быть!..

А может, мне все это мерещится…

Открываю глаза.

Передо мной стоял Иштар. Он смотрел мне в глаза, предлагая свою широкую крепкую ладонь.

Я, не раздумывая, вложила в нее свою руку и тут же сжала покрепче.

— Иштар…

Мягко улыбаюсь ему, забывая о страхе.

— Ты ничуть не изменился, любимый, — провожу ладонью по его щеке.

Морщинки в уголках моих глаз увлажнились от слез, а в пламенных волосах ярко переливались серебристые пряди.

Плавная тоскливая мелодия доносилась из темноты. Она отчаянно манила к себе всё сильнее…

— Мамочка! Отец! — отчаянный всхлип Иши.

Взглянула на дочь с нежностью и грустью. Дрид заботливо прижал ее к своей широкой груди, не разрешая сорваться ко мне.

Иштар сжал мою руку, напоминая, что он рядом. Что мы вместе пройдем этот путь до конца…

Все молча следили за тем, как две фигуры не спеша удаляются за границу диких земель.

Развевающееся на ветру красное платье путалось в ногах, не давало идти дальше.

Прохладный ветер ударил в лицо.

Прищуриваю глаза от взметнувшейся пыли.

Тихо всхлипнув, оглянулась вокруг, ища массивную фигуру Иштара.

Грубые, тёплые ладони мужчины обхватили за талию и притянули к себе.

— Я не отпущу тебя, — низкий, рокочущий голос.

Иштар не спеша стал вести меня в танце.

Темнота вокруг наполнялась чувственными звуками. То ранящая, то до пронзительности нежная мелодия, сплеталась с отдаленными тоскливыми голосами пустынных ролок.

Музыка выжигала меня.

Медленно стирала до сути…

Сердце бешено колотилось в груди.

Следом за ним ускорился и Иштар.

Стремительно, но плавно передвигаясь по песку, мужчина с удивительной ловкостью лавировал между барханами.

Рев трэптов сплетался с взрывающейся музыкой над головой.

Темп нарастал, ноги, увязшие в прохладном песке, точно предчувствуя следующий шаг партнёра, не ошибались.

Уверенный и спокойный Иштар не давал мне ошибиться. Сжав мою талию, Иштар прижал меня к груди.

Стук его сердца меня успокаивал… А его запах уносил туда, где мы были когда-то счастливы…

С ударами барабанов я больше не слышала отдаленные голоса людей, мне казалось, что музыка становилась все тише, монотоннее.

Этой ночью буря Иштара сменилась на легкое дуновение ветра, что вторило нарастающей музыке, наши синхронные движения становились быстрее, опаснее.

Мы исступленно кружились в танце рассекая ночной воздух. Платье яростно раздувалось вокруг меня, оголяя ноги.

Изогнувшись в спине под давлением властных рук мужчины, откинула голову назад, впиваясь взглядом в темно-синее небо…

Слёзы струились по моему лицу, с глухими звуками срываясь на песок …

Под заключительные удары чарующих звуков он резко потянул меня на себя, отводя руку в сторону.

Губы Иштара задрожали, а его полный боли взгляд, был прикован ко мне, как будто ничто другое в мире не имело значение.

Впиваюсь ногтями в его смуглое напряженное тело, и прикрываю глаза, позволяя ночному небу над головой, смениться беспощадным огненным пламенем.

Отталкиваю мужчину от себя и даю языкам пламени поглотить мое тело.

— Лиана!

Мы смотрели друг другу в глаза, пока яркое пламя с жадностью не скрыло меня от Иштара в своей оранжевой плотной вуали.

— Иштар…

Последний шепот, сорванный с моих губ, разнесся по бескрайней пустыне, словно шелест сухих листьев…

Мое сердце остановилось…

Свечи на столах резко погасли…

Всё стихло.

Окунулось в безмолвную тишину.

Даже пальмы и птицы застыли в чудовищном ожидании…

Крупные догорающие хлопья пепла медленно опадали на песок.

Всё вокруг померкло.

Окунулось во мрак скорби.

Амара исчезла, а ее шепот остался навсегда эхом в сердцах тех, кто ее любил.

•••

Всё это время Шрам наблюдал за Амарой с открытой террасы своего дома.

Шелковые ткани раздраженно подлетали вверх от неспокойного прохладного ветра, превращаясь в одно огромное белое облако.

Его цепкий взгляд застыл на яркой вспышке.

На маленькой красной точке, что превратилась в огненную лаву, окруженную мощными извивающимися туловищами трэптов.

Музыка в ее сердце разрывалась отчаянием. Не пламя пронзало ее тело, а тихая грусть, скорбь двигала ею, задавала ритм бессмертия.

Вечность. Одиночество. Тоска.

Смертельное пламя Камаля пронзало ее до костей. Но она продолжала кружиться в пылающем танце, словно его огонь не причинял ей никакую боль.

Но после всё резко померкло, лишь хлопья тлеющего пепла вспыхивали яркими искрами, опадая на землю.

И ночь снова окутала все своим мраком.

Плач её дочери донесся до него точно острая ядовитая стрела, попавшая ему прямо в сердце.

Шрам сделал порывистый шаг вперёд, а потом грузно упал на колени. Он не мог поверить, что Амары больше нет.

Горло мужчины свело судорогой от подступающих слёз.

Ему не хватило смелости прийти туда, и посмотреть ей в глаза. Присутствовать на ее личной казни.

Шрам жалел, что в последний час ее жизни он не был с ней рядом.

Он подвел ее. Подвел своего друга.

Шрам еще сильнее возненавидел себя за это.

Мужчина всматривался в догорающее искорки, горько завывая, вымаливая у темноты прощения.

Легкое дуновение ветра…

И свеча на его столе в миг погасла.

Шалли и Иша отпустили свою мать, хоть на сердце у них и лежал тяжелый груз.

Все долгие годы их мать скрывала от них свои душевные страдания, танцуя в пустыне каждую ночь.

Только огромный трэпт охранял ее клокочущее одиночество, что вырывалось из ее души страстным танцем под яркими звездами.

Фива была уже не так молода, как раньше, ее больные ноги не давали покоя. Но полная женщина, каждую ночь зажигала в своей спальне свечу и прислушивалась к ночному реву трэптов, что разделяли боль и страдания ее подруги. Больше всего на свете женщина боялась его не услышать.

Но теперь… зажигать свечу больше надобности нет…

Стирая пухлой рукой горячие слезы, Фива смотрела на пылающее в темноте пламя, слышала, как душераздирающий рев Древних трэптов пронзал бескрайнюю пустыню своим горем. Женщина заплакала в голос — сдерживаться не было смысла, да и сил тоже. Морщинистая рука Мади накрыла полную ладонь Фивы и слегка сжала.

В глазах мужчины блестели горестные слезы.

— Эта история любви навсегда останется в наших сердцах. Хоть век их любви был и недолог, но прошли они вместе отведенный им путь до конца, — женщина беззвучно зарыдала.

Фива видела в глазах ее детей горечь утраты, но она успокаивала себя тем, что Амара все же обрела свое счастье где-то там… за горизонтом диких земель. Она нашла свой покой. Обрела ту свободу, о которой мечтала.

Соединилась с любящим сердцем.

Фива помнила, как однажды Амара сказала ей, что любовь — это её проклятие, тяжелые железные цепи, которые она вынуждена тащить за собой, чтобы не потерять…

Женщина понимала, что рано или поздно наступит день, когда им придется прощаться…

И, когда Амара собрала сегодня их вместе, женщина без громких слов поняла, что ее время пришло…

«Будь счастлива, девочка».

— Будь счастлива! — тихий шепот женщины взлетел в ночное небо, и раскрылся грустными улыбками на лицах ее близких людей.

Будь счастлива….