Сегодня был один из самых тяжелых дней за всю подготовку дела. Когда меня завели в комнату с окном в допросную, я почувствовала, что кружится голова, а пол уходит из-под ног. Но виду не подавала. Всё моё внимание было сосредоточенно на Севере. Он сидел по ту сторону стекла за столом, сложив руки поверх, а я не сводила с него взгляда. Мне неосознанно хотелось его запомнить таким, а ещё — я буду биться за него до последнего….
Казалось, что я нервничала гораздо сильнее, чем он. Север все эти дни был собран, холоден, спокоен. Он посвящал все свое время нам, каждому нашему дню, и нехотя переключал свое внимание на обсуждение судебного процесса. Веры в результат у него не было, и это угнетало. Но у Арсена были неплохие идеи, и мы решили пользоваться любыми, лишь бы спасти Севера от заключения.
Над его делом работало трое — я, Арсен и юрист, который специализировался на таких делах. Сегодня он был со мной. Спокойный уверенный профиль Ильи Савельевича успокаивал, а он наблюдал за допросной, как хищник, сидящий в засаде. Ему было за шестьдесят. Будучи сам врачом, он брался за самые сложные процессы против своих коллег. Список его дел впечатлял. А вот адаптирован он не был, но мы с Арсеном решили, что на территории людей для нас это не помеха, ведь Севера судят как человека.
— Спокойно, — напомнил мне Илья, пристально глядя в комнату допроса. — Как бы ни прошло, это всего лишь разогрев….
Наверное, всё, что меня ещё держало на ногах — глупая эгоистичная надежда на то, что Север выберет меня. Что лучше предпочтет закрыть для себя путь в человеческий мир и перестать оперировать людей, а по сути — откажется от себя прежнего. Но ведь я когда-то перестала быть собой ради него. Вернее, он меня заставил. Сделает ли он то же самое для меня? Я никогда не отважусь у него спросить.
Наконец, двери в допросную комнату открылись, и внутрь вошел следователь. У меня в груди скакнуло сердце, и я задержала дыхание. Следователь мне сразу не понравился. Мужчина в возрасте с надменным взглядом и таким высокомерием, что было непонятно, как оно поместилось на пяти квадратах допросной.
Он шумно опустил папку на стол, но Север только выпрямился на стуле и поднял взгляд на следователя. Тот намеренно не спешил сесть, будто самоутверждаясь за счет взгляда свысока.
— Федор Егорович Смирнов, — представился он неприязненно.
— Север Станиславович Князев, — ответил Север и внимательно проследил за тем, как следователь усаживается напротив.
— Да-да, — небрежно отмахнулся Смирнов, — нейрохирург от Бога, все вам кланяются в ноги.… Давно себя считаете Богом, Север Станиславович?
И его рожу перекосила довольная усмешка.
— Что заставляет вас так думать? — спокойно поинтересовался Север.
— Здесь я задаю вопросы, — перестал ухмыляться следователь, а я брезгливо поморщилась. Ну и отморозок. — Вы, звезды врачебного небосклона, уверены, что вам все всё простят и спустят с рук, но этого не будет.
Север лишь устало вздохнул и опустил взгляд на руки, а меня накрыло чувство бессилия и утащило в глубину отчаяния. Я ничего не могу сделать. Не могу защитить Севера от этого следователя, а лишь смотреть, как тот издевается. Но ублюдок ходил по дозволенной кромке, пусть и без запаса. Он прекрасно понимал, что мы можем рассчитывать лишь на настроение стороны обвинения — как та решит,так и будет. Поэтому у него был картбланш, и он веселился, как мартышка на финиковой пальме.
Смирнов, тем временем, открыл папку и нахмурился над ее содержимым.
— Давайте взглянем на дело. Команда хирургического отделения исследовательского института утверждает, что смерть пациента, которого вы, Север Станиславович, оперировали, стала следствием «непредвиденных осложнений». Отвечайте на вопрос.
— Да.
— Что, да?
— Все так, как у вас написано в заключении.
— Чёрта с два! — вскричал Смирнов, а я вздрогнула.
— Спокойно, — сжал мое плечо Илья. — Север знает, что доказательств его ошибки ни у кого нет.
— Не думайте, что вы один тут понимаете в нейрохирургии, и никто до вас не докопается, — тем временем чеканил Смирнов.
— Я один тут понимаю в нейрохирургии, — спокойно вставил Север, с точностью рассчитав, когда следователь сделает паузу для вдоха.
— Значит, я прав, — сузил глаза Смирнов, — считаете себя непогрешимым. Но у таких, как вы, должны быть тормоза, Север Станиславович. Вы — тщеславны, заносчивы, безнаказанны.…
— Если бы я так ставил диагнозы, как вы наделяете людей качествами, то годился бы лишь на мытье полов в ординаторской.
— А мы вас туда и спустим, — прошипел следователь, привставая на стуле.
Север только руки скрестил перед собой.
— Зря он, — досадливо поморщился Илья, — позволяет выводить себя из равновесия…
— Вы утверждаете, что один тут смыслите в хирургии, — продолжал Смирнов, и, послюнявив палец, извлек из папки какой-то листок. — Но ваши ошибки начались задолго до того, как вы взяли в тот день скальпель, господин нейрохирург. У меня тут есть любопытные показания ваших коллег и управляющего персонала, что у вас — невероятная работоспособность. Что вы работаете без отпусков и чуть ли без выходных, и так несколько лет подряд. Это так?
— Не редко.
— В погоне за славой готовы пренебречь безопасностью пациентов, Север Станиславович? Нет-нет, это не вопрос. Такие люди, как вы, мне хорошо знакомы, и нет нужды меня переубеждать. Для вас пациенты — всего лишь галочки в послужном списке, не так ли?
Север молчал. Илья рядом еле заметно кивал то ли каким-то своим мыслям, то ли поощрял Севера на молчание. Я же застыла, едва дыша.
— Почему вы молчите? — сузил глаза Смирнов.
— А вы, разве, задали вопрос?
— Понятно, издеваетесь, — усмехнулся следователь. — Ну, а какая у вас версия? Скажете, что рвали жилы в попытках спасти всех и каждого?
— Спасать людям жизни — моя профессия.
— Люди умирают у вас на столе, — парировал Смирнов и опустил взгляд в папку. — Вот, к примеру, пациентка Светлана Гордеева, сорок четыре года. Тоже, кстати сказать, скончалась ввиду «непредвиденных осложнений». Только экспертиза указала, что у нее был поврежден ствол мозга. Что вы на это скажете, Север Станиславович? Вот, освежите память….
И он достал из папки снимок и положил перед Севером.
— На тридцать четвертой минуте вы отклоняетесь от плана доступа, а мои эксперты выразили сомнение в вашем шаге… Они написали мне, что вместо…. — и он принялся читать по бумажке, делая паузы в длинных терминах, — суб-ок-ципитального разреза вы использовали транс-ве-рте-бральный. Почему?
— Этого требовала ситуация, — ответил Север, хмуро глядя на снимок. –- Опухоль оказалась глубже, чем показало МРТ. Я принял решение сохранить целостность мозжечковой миндалины.
— Так мне и сказали. Но, тем самым, вы задели дыхательный центр. — Смирнов откинулся на спинку стула, изучая реакцию Севера. — Это и стало причиной остановки дыхания на столе.
— Это лишь догадки.
— Догадки?! — воскликнул Смирнов. — Вы мастерски убеждаете себя в том, что ни в чём невиновны.
— Нет, мастерски убеждать кого-то в чём-то — ваша специализация. Я анализирую ситуацию и принимаю решения.
— Вы удалили менингиому, но оставили пациентку без шансов на жизнь!
— Я сделал все от меня зависящее, чтобы дать ей шанс.
— Дать ей шанс, — подался вперед Смирнов, — или лишний раз доказать, что вы — Бог, Север Станиславович? За этот случай никто не взялся. Ни один хирург. Только вы один решили рискнуть…
— Я — не один такой, кто готов рисковать, — остывшим голосом возразил Север и поднял взгляд от снимка.
— Но только у вас смертность за последние полгода выросла на двадцать процентов, — победно постановил Смирнов.
— Это легко объясняется — я стал браться только за самые сложные случаи. Таким случаем был и мой последний пациент.
— А у меня — другое объяснение. Вы зарвались! Возомнили себя всемогущим! Вам нет дела до чувств пациентов и их безутешных родственников. Может, вы и не тщеславны вовсе, но вы мне больше напоминаете гения, одержимого торжеством жизни над смертью и готового на все ради успеха. Только я и мой клиент убеждены, что таким гениям не место в операционной. И вы это знаете.
Последняя его фраза прогремела выстрелом. Смирнов подводил к ней и остался удовлетворенным тем, что увидел. Взгляд Севера дрогнул. Он прикрыл глаза и нахмурился….