Развод со зверем. Он не отпустит

51

— Ну, ты как? — заглянул мне Святослав в лицо, когда я подошел к его машине.

Я только отрицательно качнул головой и направился к пассажирской двери. Сил уже не было говорить об этом. Мы с Алёной только и делали, что обсуждали стратегию судебного процесса, варианты развития событий и подключение средств массовой информации, которые я категорически отказывался привлекать. Она упиралась. Ну, или она сидела в ноутбуке, не отрывая взгляда от сайтов и статей. И так — каждый день. Единственное, на что она готова была отвлечься — на оранжерею и на душ и постель. Всё. Но даже тогда я видел, что она лишь частично присутствует рядом. Этот судебный процесс отбирал у меня то, что я с таким трудом себе вернул.… С каждым днем мне всё больше хотелось принять резкое решение и закончить это всё. Но я снова встречался с Алёной взглядом.… и сжимал зубы крепче.

— Алёна запрещает мне сдаваться, — признался я, опустившись на соседнее кресло и хлопнув дверью. — И боится спросить о том, что сделаю я, когда мне объявят приговор….

— И что же сделаешь ты? — с энтузиазмом схватился Свят за эту тему.

Я помолчал, глядя на утренний двор перед нашим домом. Ночью прошел дождь, и скамейки вдоль аллеи блестели, словно вскрытые лаком.

— Я всё пытаюсь представить себя отрезанным от этой реальности…. — Я сцепил зубы и посмотрел перед собой, а потом повернул голову к Святославу. — И я не могу понять, кем я стану. Что от меня останется для нее?

— Тем, кем был, ты и останешься, — с готовностью возразил Свят. — Нужно смириться с тем, что у тебя — привилегия.

— Вся моя жизнь — это нейрохирургия, Свят, — возразил я с сомнением. — Это моя страсть, моя суть….

— А, может, тебе просто нравится быть лучшим? — вдруг предположил он холодно. — И тебе сложно смириться, что ты потеряешь набранные в человеческом мире очки?

— Что? — опешил я.

Неожиданно было услышать от него это в лоб, но я быстро пришёл в себя. Ну а что ещё ему оставалось, кроме как идти ва-банк?

— Ты всегда любил быть выше всех, Север, — жестко продолжал он. — И готов был разбиться ради этого в лепешку.

— Не выше, а лучше, — поправил его раздраженно. — Да, я потратил немало лет, чтобы стать лучшим.

— Я понимаю.

— Нет, ты не понимаешь.

— А, может, все проще, и ты — такой безупречный и лучший нейрохирург — просто обязан понести наказание за ошибку? Но все делают ошибки, все боятся своих зверей….

— Нет, я не боюсь своего зверя, — возразил упрямо.

— Уверен? Ты ведь ради него принял такой расклад — изолировался от друзей, отдался работе с потрохами, изредка приползая домой к Алёне. Ты любишь контроль, как и все мы. Контроль над зверем и человеком. Но в тюрьме тебя обнулят полностью. Не будет никакого контроля! Ты будешь есть, спать и срать по звонку! Неужели это выход?!

А вот тут его голос задрожал от глубокого страха. За меня.

— Если я выдержу заключение, могу выйти досрочно. Алёна сама об этом говорит, — парировал я мягко.

— Дадут ли тебе оперировать после этого? — не сдавался он.

— Я не перестану быть нейрохирургом в мире людей.

— Дадут ли тебе вернуться, Север? — с нажимом повторил он вопрос. — Это же люди… И они — просто люди. Ошибка допущена, и ее уже не исправить. Прими то, что это так, и не соглашайся на заключение. Если не можешь этого сделать ради себя, сделай ради Алёны. Она этого заслуживает. И ради остальных, кому ты небезразличен.

Он отвернулся, положил руки на руль, досадливо сжал… и завел двигатель. А я подумал, что мне нужно было это отрезвляющее общение. Я и правда думал все это время только о себе и Алёне — что будет с нами дальше. Но я не думал ни о ком больше.…

— Хуже всего, что мать молчит, — усмехнулся невесело я, стремясь развеять тяжелую атмосферу.

— Ей не всё равно.

— Нет. Но она копит. А потом.… — Я улыбнулся. — Недавно узнал, что она как-то выстрелила в отца.

— Что? Ива Всеславовна?! — воскликнул Свят. — Ничего себе… Шутит, наверное.

— Она не рассказала подробности, но отношения моих родителей начинались весьма остро…

— Я слышал, что отец твой был одно время ещё той занозой в заднице. Тебе есть, в кого… — усмехнулся Свят. — Стой, ты думаешь, мама и в тебя выстрелит?

— Не знаю, но я как-то внезапно осознал, что мать у меня.… в общем, лучше, когда она говорит.

— Поговори с ней сам.

Я промолчал и отвернулся в окно.

Никогда не был близок с матерью. А был ли я близок с кем-то вообще? Может, эта моя убежденность в том, что я не имею право пользоваться шансом остаться безнаказанным, когда уверен в своей виновности, по сути лишь страх… себя самого?

Все хирурги Князевы выбирали работу с людьми. Так у нас в семье повелось. И все мы соответствовали самым высоким требованиям. Игорь Князев, Ярослав Князев, а потом и моя мать — Ива Князева.… Их имена войдут в историю хирургии. В человеческую историю. Ну, кроме имени моей мамы. Она отдала себя хирургическому отделению для межмировых пациентов. А я что же.… просто сбегу?

— Чёрт…. — прорычал я вслух.

— Что такое?

— Я понятия не имею, что говорить этому человеку, чей отец умер у меня на столе. И не хочу с ним разговаривать.

— Так, возьми себя в лапы, — рявкнул Свят. — Ты должен подобрать слова, Север. Ты всегда это умел. Лучше, чем кто-либо другой. Ты сможешь.

— Следователь назвал его «клиентом» на допросе, — поморщился я.

— Вот как? — презрительно скривился Святослав. — Видимо, выслуживается. Обещал, что ты сядешь несмотря ни на что.

Министр должно быть сейчас убит горем, раз идет на такой шаг…. Ладно, не помешает разобраться и в его мотивах. Хоть буду понимать, кто и за что хочет меня посадить.