Софи
Бежать в дом моих родителей, чтобы скрыться от Эвана, — все равно что пытаться спастись от дракона, спрятавшись в пещере людоеда.
Даже если я придумала туманную отговорку о том, что тоскую по дому и хочу увидеться с ними на Рождество, родители все равно прочитали мне лекцию о том, что, покидая дом Одри, я "отказываюсь от важных возможностей". День Рождества проходит напряженно и в основном неприятно.
Остаток каникул превращается в одну длинную лекцию о том, что тоска по дому — это одно, но в конечном итоге все, что я делаю сейчас, будет иметь эффект домино в моей взрослой жизни, и почему я не завела больше друзей в Спиркресте, эти связи когда-нибудь пригодятся, и так далее, и так далее, до тошноты.
В конце концов, я даю им слово приложить больше усилий к общению и налаживанию связей, когда вернусь в школу, и тогда все немного успокаивается. Нам даже удается продержаться до конца вечера без единого упоминания Спиркреста.
Но до конца каникул, между тем, что произошло с Эваном, — а я отказываюсь наотрез пережить это событие, думать о нем или мысленно обращаться к нему в любом виде, форме или виде, — сокрушительной тревогой, которую я обычно испытываю по отношению к родителям, и неделей, которую я потратила впустую, не имея возможности работать, — расслабиться практически невозможно. Единственное спасение — это страницы книг, но даже чтение становится стрессом, когда мозг приучен анализировать каждое предложение на предмет смысла.
В последнее воскресенье каникул, когда я наконец возвращаюсь в Спиркрест, я даже рада, что вернулась. Несмотря на то, что я привезла с собой тучу забот, находиться здесь все равно лучше, чем дома. Распаковав вещи и разложив все по своим местам, я беру учебники и направляюсь в убежище учебного зала, который, к счастью, пуст.
И в итоге провожу почти целый час, тупо уставившись на страницы своих тетрадей, подавленная ужасным чувством, что я очень сильно, катастрофически облажалась, и что ничего уже не будет хорошо.
После часа такой работы я со вздохом положила лицо на парту.
Тревога мне вполне знакома, но на меня не похоже, чтобы я был так легко раздавлена поражением или ошибкой. Если я что-то и умею делать, так это держать удар. Но в последнее время мне все труднее и труднее подниматься на ноги.
— Вот она, я же говорила!
Я поднимаю голову от стола и смотрю на настольную лампу. Одри бежит по учебному залу с Араминтой на руках. Должно быть, они пришли не так давно — Одри еще в пальто и шарфе.
— Что за радиомолчание, Саттон? — спрашивает она, приближаясь. — Ты же знаешь, что телефон — это средство связи, а не просто пресс-папье?
— Знаю, — отвечаю я, снова опуская голову.
Я слышу шарканье девушек, которые подтаскивают стулья, чтобы сесть поближе ко мне. Рука обхватывает мои плечи, и знакомый аромат духов Араминты наполняет мои чувства. Теплый, цветочный запах, похожий на корицу и жасмин.
— Вот так, вот так, — воркует она.
Я слабо смеюсь. — Я не ребенок.
— Ты ребенок, — говорит она, приподнимая мою голову, чтобы положить ее на свое плечо, и нежно гладит меня по волосам. — Ты большой грустный ребенок, которому нужны объятия и поцелуи.
Одри прижимается ко мне, и они обе целуют меня в щеки, пока я не могу удержаться от смеха и не отталкиваю их. — Вы такие идиотки.
— Идиотки? Почему? — возмущенно говорит Араминта. — Потому что мы тебя любим?
— О Боже, пожалуйста, прекрати! — Я смеюсь, сажусь и понимаю, что в глазах у меня стоят слезы, которых я даже не заметила.
— Посмотри, что ты наделала, — говорю я, вытирая рукавом своего шерстяного джемпера уголки глаз.
— Мы можем продолжать это столько, сколько потребуется, — с торжественной решимостью говорит Одри. — Мы будем осыпать тебя любовью, пока ты не будешь готова говорить.
— Мне не о чем говорить, — бормочу я в рукав.
Наступает мгновение тишины, и я поднимаю глаза, чтобы увидеть три одинаковых выражения скептического недоумения.
— Не нужно быть гением, чтобы понять, что что-то произошло, — говорит Одри. — Любой человек с двумя мозговыми клетками может это понять. Ты похожа на трагическое викторианское привидение.
— Эй! — шипит Араминта. — Ты что, не помнишь инструктаж на улице? Мы договорились о деликатном, нежном подходе, помнишь?
Одри опускает глаза. — Извини.
— Ты не обязана нам ничего рассказывать, если не хочешь, — говорит Араминта, откидывая пряди волос, прилипшие к моим мокрым щекам. — Мы просто хотим, чтобы ты знала, что мы любим тебя и хотим помочь, даже если ты хочешь, чтобы мы оставили тебя в покое.
— Я не хочу, чтобы вы оставили меня в покое.
Одри улыбается. — Мы знаем.
Я вздыхаю, подтягиваю ноги к себе, упираясь пятками в край сиденья. Я делаю глубокий вдох и говорю, наполовину засучив рукава.
— Я поцеловала Эвана Найта в его доме в канун Рождества.
— Это сексуально, — говорит Араминта в то самое время, когда Одри говорит: — О Боже, почему?
— Я даже не знаю, почему! Я была навеселе — мы оба были навеселе — и он попросил поцеловать меня. Он казался одиноким. Наверное, мне тоже было одиноко. А еще, наверное, мне хотелось. То есть, может, он и полный мудак, но у меня же есть глаза.
Араминта кивает. Она подстригла свои густые волосы под боб, и пряди завиваются вокруг подбородка и подрагивают, когда она двигает головой, что одновременно и восхитительно, и отвлекает.
— Я понимаю, о чем ты, — говорит она. — Он просто ходячий мокрый сон. Я не виню тебя за то, что ты хочешь с ним поцеловаться.
— Откуда ты знаешь, что мы целовались? — спрашиваю я, мое лицо заливает жар.
— Ты с ним целовалась? — Одри нахмурилась. — Ты сказала, что вы целовались.
— Да! — говорю я, закрывая ладонями свои красные горячие щеки. — Я поцеловала, а потом отодвинулась, и тогда он поцеловал меня. А потом мы целовались.
— Как далеко вы зашли? — спросила Араминта, наклоняясь вперед и вглядываясь в мои глаза. — Мы говорим о сильном петтинге? О действиях под рубашкой? Ты… — она отступает назад со скандальным вздохом, — ты трогала его член?"
— Боже мой, ты что, ребенок? — Одри огрызается на Араминту. Она оборачивается ко мне и поднимает бровь. — А ты трогала?
— Я не трогала его, нет. — Я колеблюсь, потом говорю очень быстро, просто чтобы покончить с этим. — Но он… он занимался со мной оральным сексом и… Боже. Я не хочу больше говорить об этом. Я хочу, чтобы земля поглотила меня.
На мгновение воцаряется удушающая тишина, пока все девушки пытаются скрыть свой шок.
— Ну что ж… — Араминта наконец нарушает молчание. — А хорошо ли это было?
Если бы она только знала, насколько хорошо. Я даже не знаю, насколько хорошо, — я строго-настрого запретила себе даже думать об этом.
Я киваю.
— Вау. Черт возьми, Соф, не то, что я ожидала, должна сказать. — Одри делает паузу и хмурится. — Так что же произошло потом?
— Потом я попыталась исправить свою ошибку. Я сказала ему, что мы оба были пьяны и одиноки, и извинилась перед ним.
— Ты извинилась? Не похоже, что ты воспользовалась им, — замечает Араминта.
— Но я же не хотела его поцеловать или чтобы он… ну, сделал что-нибудь, так что в каком-то смысле я им воспользовалась.
— О, пожалуйста. — Араминта закатывает глаза. — Эван так давно на тебя запал, что для него это, наверное, было воплощением мечты.
Я уставилась на Одри, пораженная. — На какой планете ты живешь? Он ненавидит меня до глубины души.
— Нет, не ненавидит. Он — сволочь по отношению к тебе, и вообще полный придурок большую часть времени, но он не ненавидит тебя. Это так очевидно, что он одержим тобой. Он похож на мальчишку из начальной школы, который бросает лягушек в девочку, которая ему нравится.
— Только мы не в начальной школе, мы почти взрослые, — говорю я резко. — Если взрослый человек бросает лягушку в другого взрослого человека, это не милая влюбленность. Это странно и жутко.
— Одри не защищает его действия, — замечает Араминта. — Она просто говорит, что его отвратительное поведение не основано на ненависти.
— Верно, но независимо от того, почему он мудак или почему он одержим тобой, — продолжает Одри. — А что было дальше? После твоих… извинений?
Она морщится, произнося это слово, как будто ей больно его произносить. Мне все равно, я поддерживаю свои извинения. У меня действительно хватает зрелости признать свои ошибки, в отличие от некоторых людей, о которых я могу вспомнить.
Ну, во всяком случае, один человек.
Я продолжаю с некоторым колебанием. — Потом… потом он сказал, что хочет меня поцеловать, и что я хочу поцеловать его.
— Ну, то есть это не ложь, — замечает Араминта.
— Что ты сказала? — спрашивает Одри.
— Я сказала, что это была ошибка и что мне нравится кто-то другой.
Снова воцаряется тишина. Вокруг нас сгущаются тени учебного зала, окружая три ошеломленных лица, которые смотрят на меня.
— Ты рассказала ему о Фредди? — наконец говорит Одри.
— Что, значит, тебе нравится Фредди? — хмуро спрашивает Араминта.
— Нет, нет… То есть, конечно, Фредди мне нравится, он вообще-то хорошо ко мне относится. Но он мне не нравится, я просто не хотела, чтобы Эван подумал, что я поцеловала его, потому что он мне нравится, потому что это не так.
— Но все же не нравится? — спросила Одри более спокойно.
— Нет, Одри, не нравится. Просто… это было странно — оставаться с ним. Он пек печенье. Мы вместе готовили ужин. Мы вместе гуляли. Это было как в девятом классе, когда все было хорошо, и еще как будто… это было очень мило. Наверное, я просто запуталась.
— Точно.
Одри не выглядит убежденной, но и не настаивает.
Араминта подталкивает меня к продолжению. — Так что же тогда сказал Эван?
— Ничего. Я ушла. А на следующий день я сбежала и вернулась в дом родителей.
— О.
Девочки обменялись взглядами.
— Ну и как все прошло? — спрашивает Одри.
Я вздыхаю. — Как и следовало ожидать.
— Ты хочешь поговорить об этом?
Я качаю головой.
— Говорить не о чем. Честно говоря, все было не так уж плохо. Просто больше информации о том, как максимально использовать мои удивительные связи, и все такое. Кроме этого, все было хорошо, правда.
— Кстати, о связях, — говорит Араминта, многозначительно вздергивая брови. — У тебя были связи.
Одри разражается скандальным смехом. — Минти! Прекрати.
— Общение с молодым королем, — беззастенчиво продолжает Араминта. — Общаясь… языками.
— Ты отвратительна, — говорит Одри.
Но она смеется, и я тоже. С моей груди спадает давящая тяжесть. Все по-прежнему очень плохо, но теперь все уже не кажется таким безнадежным.
Я делаю глубокий вдох, позволяя легким как следует наполниться, и с облегчением откидываюсь на спинку стула.
— Я чувствую себя самой большой идиоткой.
— Ты не самая большая идиотка, — говорит Одри. — И знаешь что? Я хочу отпраздновать тот факт, что ты наконец-то начала действовать. Это был…? Твой первый раз с тех пор, как ты приехала в Спиркрест?
Я слабо смеюсь. — Нет, нет, был тот мальчик на дне рождения моей кузины в одиннадцатом классе, помнишь?
— О, Боже, да, тот мальчик с брекетами, который продолжал писать тебе после? — Одри покачала головой. — Не могу поверить, что это был твой первый раз.
Араминта качает головой. — И он был ниже тебя ростом.
— Если честно, в 11-м классе все мальчики были ниже меня ростом, — замечаю я.
— Это время не считается, — говорит Араминта, поморщившись. — Меня напрягает одна мысль об этом.
— Тогда не думай об этом, — говорит Одри. — Думай о том, что Софи получит немного горячего секса с ходячей мечтой Спиркреста.
Я бросаю на нее взгляд, надеясь, что никто из них не заметил, как покраснело мое лицо.
— А если серьезно, Соф, — спрашивает Одри более серьезно. — Что ты собираешься делать теперь?
— С чем?
— Насчет Эвана.
— Боже, разве я не достаточно сделала? Я собираюсь сделать то, что должна была сделать с самого начала: вообще ничего не делать. Держаться от него как можно дальше.
— А как же программа репетиторства мисс Бейли?
— Я просто оставлю это. Я уверена, что Эван хочет видеть меня примерно так же, как я хочу видеть его после абсолютной неловкости всей этой ситуации, так что я просто не буду возвращаться к нему домой и буду надеяться, что он оставит спящих собак лежать.
— Хм, — с сомнением произносит Одри.
— Что, ты думаешь, он этого не сделает? — спрашиваю я, страх поднимается в моей груди.
— Эван Найт не кажется мне человеком, который спокойно воспримет отказ, вот и все, — задумчиво произносит Одри.
— Отказ? — Я недоверчиво смотрю на нее. — Но ведь это не совсем отказ, правда?
— Вы поцеловались, потом он вылизал тебя, а потом ты извинилась перед ним и сказала, что тебе нравится кто-то другой. Как бы ты назвала это, если не отказом?
— Хорошие манеры? Мне кажется, я вела себя самым вежливым образом.
Все девочки качают головами. Одри встает и потягивается. — Я не знаю, как ты можешь быть одновременно такой умной и такой невежественной, Соф.
— Да, ты меня искренне беспокоишь, — говорит Араминта, поглаживая меня по голове. — Ты как маленький симпатичный инопланетянин, который изучил все о том, как быть человеком, но так и не смог этого понять.
— Мне очень нравится, как хорошо вы, ребята, заставляете меня чувствовать себя, — бормочу я, убирая учебники в рюкзак.
— Но действительно ли ты чувствуешь себя лучше? — спрашивает Араминта, обхватывая меня за талию и целуя в щеку.
Я сжимаю ее в объятиях. — Ты же знаешь, что да.
— Ладно, тогда пойдемте в общежитие, — бодро говорит Одри. — Мы сделаем все возможное, чтобы помочь тебе избежать Эвана, и, надеюсь, тебе никогда не придется видеть его или разговаривать с ним до конца твоего пребывания здесь, а в конце учебного года ты сможешь уплыть в закат в Гарвард и никогда не думать о том, что он может на тебя напасть.
Смех девушек заглушает мои мысли, и хотя совершенно очевидно, что они не верят в то, что мой план по избеганию Эвана сработает, я покидаю учебный зал в гораздо лучшем настроении, чем когда я туда входила.
После этого мы отправляемся вместе перекусить, и девушки рассказывают мне истории о своих необычных семейных Рождествах и экзотических зимних праздниках. Позже мы все обнимаемся на диване в общей комнате и смотрим фильм.
Я не вспоминаю об Эване до тех пор, пока не ложусь в постель, и только тогда вспоминаю, что завтра понедельник, первый день полугодия, и я дежурю в реестре на собрании. Я зажмуриваю глаза и делаю все возможное, чтобы не думать об этом.
И хотя я довольно быстро засыпаю, ночь заканчивается странными и тревожными кошмарами, в которых Эван нагибает меня, чтобы отшлепать моим же блокнотом.