Сломанная любовь

Глава 24.

Глава 24.

Кофе колом в горле стояло под пристальным взглядом Алевтины Александровны. Женщина сидела в кресле-качалке, но не двигалась. Как статуя, замерла, лениво шаря по мне любопытным взглядом. Кожей чувствовал, как она дотошно обвела каждую татуировку, что выглядывали из-за ворота футболки, спустилась к рукам, а потом снова уставилась мне в глаза.

— Алевтина Алекса…

— Аля, — перебила она меня.

— Аля, — отставил чашку в сторону, бросил взгляд на Ольку, что и так сидела, как на иголках, а, поняв, что я от нее хочу, и вовсе подпрыгнула.

— Мам? У тебя блохи? — Мишка перестал складывать пазл, внимательно рассматривая мать, что так быстро качала головой,из-за чего и правда была похожа на почёсывающуюся чихуахуа.

— Миша!

— А чего? Вот, Федька Гусев…

— У него не блохи были, Миша, а вши, — рассмеялась бабушка и чмокнула внука в макушку. — О! Тётка твоя любимая пожаловала.

— Королёв! — Катерина неслась в нашу сторону, перепрыгивая через клумбы, чем очень злила бабАлю. — Ты жив? Царёв приказал спасать тебя всеми возможными способами.

— Ну, — я машинально дёрнулся к сигаретам, но снова осёкся, наблюдая, как Мишка несётся навстречу своей любимой крёстной. — А где полиция, росгвардия и МЧС? Катя… Катя… Тебе же сказали любыми возможными способами. Всё, Царёва, ты провалила миссию…

— Царёв едет, Доний трубку не берет, зато Керезь обещал быть, потому что пропустить это никак не может, — Катя подхватила пацана и так же легко продолжила бежать в нашу сторону. — Так… Все на месте, живы... Бабушка, а зачем вам топор?

— Дрова колоть буду! Не заметно? — зашипела Аля. — Кто это тебя вызвал? Уж не Любка?

— Ага, бабуленька, кто ж ещё? — Катя тяжело дышала, села рядом с подругой, схватив её за запястье, чтобы проверить пульс.

— Карга старая, — крякнула Аля и дёрнула головой в сторону дома подруги, где за густым виноградом уже час вела наблюдение бабушка Катерины. — Тебе спать пора уже давно!

— Я уйду, а ты моего соколика по темечку? Ага! А так хоть свидетель будет.

— Катя, а у дядь Мирона танк есть, — Мишка вырвался из объятий Катерины и снова забрался мне на колени. — Покатаем Катю? Она хорошая, мне шоколад даёт, пока мамочка не видит…

Последние слова малыш прошептал мне на ухо, а потом и вовсе прижался, обвив ручками за шею. И, наверное, Мишка стал моим спасением, потому что Алечка вмиг смягчилась, глаза её стали влажными, а губы в ниточку сжались. И подружки, и старушка зависли от неожиданного приступа нежности у пацана. Так мы и сидели в полной тишине, они пялились на меня, а я пытался угомонить бьющееся сердце, что вот-вот выскочить готово было из груди. Медленно, с опаской опустил ладони на спину малыша, почувствовав, как он начинает вибрировать от смеха.

— Щекотно!

— Миш, а пошли в нарды играть? — Катерина первая отошла от шока, да и намёк мой поняла верно, поэтому и Лялю за локоть схватила, нервно кивнув бабушке на прощание.

— Дядь Мирон, идём?

— Иди, Мишаня, и маму свою забери, а мне с ба… Алечкой поговорить нужно.

— Я не пойду! — зашипела Оля, впиваясь в мою руку ногтями. Она пыталась скинуть Катерину и вернуться на диван, но та и не думала сдаваться.

— Пойдешь, — оттолкнул её от дивана и, пока Мишка не видит, ударил по заднице, направляя к выходу. — Я приду.

— Ты не знаешь Алю! Моя бабуленька… Она же тебя в бараний рог скрутит, если меня не будет, Королёв! — Оля цеплялась за столбы, не желая уходить. — Она ж любого…

— Паду смертью храбрых, значит… Иди, Ляля. Иди.

Как только девчонки с Мишкой скрылись за калиткой, спрятавшейся в густых зарослях малины, Аля встала, потянулась и достала пепельницу, толкнув её в мою сторону.

— Кури, а то зелёный уже весь.

— А я потерплю.

— Тоже мне терпила, — бабушка подняла руку, вытащила бутылочку коньяка и щедро плеснула себе в кофе. — И нечего так смотреть, врачи рекомендуют. Эх… Правда на ночь, а не в девять утра. Не мог её под вечер вернуть, что ли? Придётся теперь рекомендации нарушать.

— Алевтина Александровна, — я все же закурил, пересев на диван, который не было видно с веранды дома напротив. — Давайте знакомиться?

— Ты думаешь, не знаю я тебя? — Аля залпом осушила чашку, плеснула новую, но уже чистую порцию. — Ляля с утра до вечера картинки рисовала, что от её слез кляксами покрывались. Да я ж думала, что твою моську средь миллиона узнаю. А потом забываться стало, девчонке даже дышать легче стало, пока Мишка не стал твои черты копировать. У меня надежда была… Думала, погорюет моя девочка и вновь крылья расправит, но нет. Глядя на сына, она вновь и вновь возвращалась мысленно к тебе, Королёв. Молча все проживает, внутри прячет, чужим улыбается, не показывая боль. Моя девочка страдает! И виной этому ты, красавчик. Поэтому нечего смотреть на меня своими глазками.

Аля встала, сложила на груди руки, стала медленно расхаживать по веранде, смотря под ноги. Решил её не перебивать, прекрасно понимая, что ей есть что мне высказать, а главное - она имеет на это право.

— Ты зачем вернулся?

— Я всегда был рядом.

— Тогда почему не забрал её? Ты видел эти глаза, что больше не светятся счастьем? Видел? Они ж мутные, как стекло у пивной бутылки. Безжизненные.

— Алевтина Александровна, я готов на откровенный разговор, готов ответить на любой неудобный вопрос, но при одном условии.

— Ого! — Алечка будто случайно пнула носком туфельки топор, что лежал у её кресла. — Условия ещё ставит. Бессмертный или на голову отбитый?

— Даже если я вам не понравлюсь, а тут уж простите, но вариантов у вас нет, вы не будете влиять ни на Мишку, ни на Лялю. Кусок жизни вырван не только у нее, Алевтина Александровна.

— О! Нет уж… Увольте, — громко рассмеялась старушка, опустошила чашку с очередной порцией успокоительного и села в кресло. — Я один раз уже повлияла… Вот никому не рассказывала, Королёв, а тебе расскажу. Мне так хотелось невестку умную, скромную, хорошую, чтобы и дома чисто, и сама как с обложечки и утром, и вечером, для сына все старалась. А он влюбился в вертихвостку Зинку. Я тогда чернее тучи ходила, устроила ему выволочку по всем законам жанра, сказала, что её ноги в моем доме не будет! Стас собрал вещи и ушел жить к другу. Признаться, я даже театрально скончаться от разбитого материнского сердца не успела, потому как узнала, что курица та замуж выходит, но не за моего золотого сыночка. И даже обидно стало… Да она молиться должна была на моего Стасика, и универ с красным дипломом, и красавец, и умница! А она за какого-то ботаника замуж вышла. Тьфу… Вот тут и подоспела Наталья, она отвечала всем моим желаниям, а главным её достоинством - сына моего любила так, что этой любви на двоих хватило. Сдюжила она из него эту пакость вертлявую. Свадьбу сыграли… Только вот зря я вмешалась тогда. Зря… Погоревал бы, да снова влюбился. Отговорить надо было…

— Алевтина Александровна, вы к чему меня ведёте?

— Зинка прозорлива оказалась, и ботаник её вмиг директором НИИ оказался, где работал Стас. Она, дрянь такая, и квартиру сыну выбила в своем же подъезде, и в командировки его на полгода отправляла. Конечно! Её-то ботаник престарелый уже не мог своим стручком опылять… Хм… Прости, забыла сказать, Токаревы у них фамилия была…

Я дёрнулся, поняв к чему была вся эта исповедь.

— Настя…

— Настя — дочь её, ну и когда-то лучшая подружка Ольки. И я подозреваю, что ты имел честь с ней разговаривать.

— Алевтина Александровна, а что вы имеете в виду?

— Это Настя растрепала матери про дневничок тот в желтой обложечке, а та и рада стараться. Я не сразу узнала, что там произошло. Катька истерику закатила, что Олька уже две недели недоступна, и консультации все пропустила перед экзаменами. Поздно я забрала Ольку, за это и корю себя. И все годы мучаюсь, чего это тебе Настя про Ольку рассказала, что ты искать перестал?

— Алевтина Александровна, — я пересел на диван, поближе к разрумянившейся бабушке, на всякий случай откинув топор подальше. — А с чего вы взяли, что она мне что-то наговорила?

— Зимой случайно с Настей пересеклись. Идет такая красивая, счастливая в норковом манто, а увидев нас, бросилась прямо через всю улицу. Стала хвастаться бриллиантами, и тем, что замуж выходит за олигарха какого-то. Оля даже говорить с ней не стала, ушла к Мишке на спортивную площадку, а я внимательно наблюдала, как Настя презрением Олькин пуховичок с рынка прожигает. Вот тогда она и спросила меня, не нашел ли ты её? Я все пытала её, хотела фамилию твою узнать, чтобы самой найти и в морду твою разукрашенный плюнуть, но Настя лишь рассмеялась и убежала к старикашке своему. Эх… Знала бы я, что фамилия твоя под носом у меня столько лет…

— Я вас услышал, Алевтина Александровна. Но исповеди моей вы не услышите, — снова закурил, наблюдая, как Олька нервно расхаживает вдоль забора, пытаясь подслушать, что у нас происходит. — И Олька не услышит. Но я все равно найду того, кто сделал это.

— Это не Наталья, — вздохнула Аля и смахнула скупую слезу. — Я заставила её забрать заявление тогда.

— Вы?

— Она дура, конечно. Как и я, намечтала для дочери мужа идеального, воспитывала её в ежовых рукавицах, чтобы не упустить… А когда поняла, что все уже случилось, смирилась. Да, Мирон, ты - не идеал для неё, но и Олька ей не враг. Она поэтому к твоему отцу пошла, чтобы заставить тебя жениться на дочери, но… переиграла. Батька у тебя ещё тот придурок, надеюсь, это не наследственное. Выяснилось, что женишься ты, соколик мой ясный… — бабушка потянулась рукой за топором, но я перехватил её вовремя. — Тогда Наталье и сорвало крышу. Она отнесла заявление в полицию как раз вовремя, ты ж уже неделю в КПЗ чалился? Я её не оправдываю, Мирон. Но это не она…

— Я никогда не был женат, Аля, — сжал челюсть, чтобы не брякнуть лишнего.

— Мстила за честь дочери, — Аля плеснула себе ещё коньячка, выпила и занюхала папироской. — Я бы тоже мстила. Не хочешь жениться - на колыму!

— Лучше бы меня спросили для начала, Алевтина Александровна. Все что-то делали, решали, прятали, фамилии меняли… Но без меня!

— Не говори Ольке, — старушка сжала мою руку. — Мы все напортачили. Все… Не говори… Хочешь, мне все расскажи, я с собой унесу твою боль, но сдержись, Мирон. Она никогда не простит себе…

— Нечего прощать, — я затушил сигарету, пожал бабушке руку и встал. — Это я козёл.

— Согласна, — закивала Аля. — Козлина, каких поискать! Правда забираешь их от меня?

— Правда.

— Мироша… — на веранду влетела Оля, вся в красных пятнах от нервного напряжения. — Я не оставлю бабушку одну!

— Значит, с нами бабушка поедет, — пожал плечами.

— Ещё чего! У меня вальс по четвергам, а в выходные преферанс и покер. Я не намерена тухнуть с вами в городе, — шикнула Аля, пряча бутылочку в рукав.

— Мироша, ну нельзя так. У Миши школа осенью, друзья, да и бабушка старенькая уже, — Оля заикалась, пытаясь донести до меня свои сомнения.

— Оля, — цыкнул я, дергая к себе за руку. — Запомни, что нет ни одной проблемы, которую мы не смогли бы решить. Ни одной!

— Я через месяц на работу выхожу, а школа в десяти минутах отсюда. Хорошая школа, Королёв. Мишке понравится, — дергала она меня за руку. — Давай договариваться, Мироша. Только не руби с плеча. Давай договариваться!

— Месяц?

— Да.

— Тогда договор, — я протянул ей руку. — Ты даёшь мне месяц, Сладкова, чтобы стать отцом для Мишки, а тебе не просто однофамильцем. Живем там, где я скажу неделю, а в выходные «Вишнёвый», тебя устроит?

— Устроит, — закивала Оля.

— Но вместе! Каждый день, Олька. С утра до ночи, без каких-либо предлогов сбежать и прятаться. Вы узнаете меня, я – вас. Договор?

— Хорошо…

— А через месяц ты становишься моей женой, — я нагнулся к ней, поцеловал в кончик носа. — Настоящей! Если тебя все устроит. На привязи тебя держать не стану.

— Ну и зря, — крякнула Любовь Григорьевна, высунувшись из-за пушистой туи. — Царёв тоже либеральничает с Катериной. За хвост и в ЗАГС. Правильно я говорю, Аля?

— С прискорбием заявляю, что согласна я с Любой. Королёв, ты дурак.

— Она ещё сама за мной бегать будет, — рассмеялся я, обнимая растерянную Олю.

— Ба… — захихикала Сладкая. — А ведь буду… Побегу!

— Тогда к вечеру будьте готовы, — поцеловал Олю ещё раз, кивнул старушкам и пошел в сторону соседнего дома, где на ступеньках уже возвышались Керезь и Сашка. — Оля, все вещи собирай! Слышишь?

— Слышу, Мироша… Слышу…

— А мне почирикать кое-с кем надо…