Сломанная любовь

Глава 32.

Глава 32.

Потолок вибрировал от быстрого бега Мишки по второму этажу. Мой дом ожил. Все стало звенеть, ломаться и разбиваться вдребезги. Олька только и ходила с веником, собирая какую-то декоративную хрень, расставленную Сенькой ещё при обустройстве квартиры. Она лишь вздыхала, но не ругала пацана, с горечью собирая осколки фарфора с пола. Я не выдержал и уже на следующее утро встретил курьера с пылесосом, которого почему-то в моём доме не оказалось, а потом сгреб всю ерунду в коробку и загрузил в машину, чтобы отвезти в офис.

Так квартира приняла по-настоящему жилой вид: на каминной полке вместо свечей в винтажных подсвечниках своё место нашёл деревянный паровозик, который мы с Мишкой два вечера собирали перед сном, вместо хрустальных напольных ваз корзины с игрушками, а светлый ковёр уже трижды был в химчистке, после чего я обнаружил его в нашей с Лялей спальне.

Слово я свое сдержал, и теперь на двери ванной комнаты висит чёрная табличка «переговорная». Оказалось, спорить, а потом договариваться в горячей пенной воде очень эффективно. Ляля первую ночь не спала, притворялась, прислушивалась к любому шороху, готовая в любой момент прятаться, чтобы Мишка не увидел, но в итоге сдалась.

И я ощутил кайф на полную катушку. Просыпался в её объятиях, засыпал под её дыхание, в общем – все, о чем можно было только мечтать. Ещё бы это «дядь Мирон» растворилось…

— Все готовы? — я взял портпледы с нашими вечерними нарядами, Олькину сумку и постучал по металлическим балясинам лестницы. — Ау!

— Готовы! — Мишка сбежал первым, а следом шла Ляля, застёгивая длинные серёжки. — Дядь Мирон, а почему люди женятся? Зачем дядя Саша женится на нашей Кате?

— Миша, — Оля прищурилась и ткнула в меня пальцем, делегируя ответственность за ответ на этот неудобный вопрос мне. За последние два дня она проделывала этот трюк множество раз, оставаясь в стороне и хихикая над моими попытками ответить на не всегда удобные вопросы сына. — Спроси у Мирона.

— Мишаня, — я не удержался и закатил глаза под внимательным взглядом парня. — Мужчины и женщины женятся, когда не могу жить друг без друга.

— Ну вот, я больше жить не могу без приставки, — Мишка надевал обувь, повторяя мои движения обувной ложкой. — Мне же не нужно на ней жениться?

— Нет, не нужно, слава Богу… — поправил язычок на его кроссовках и открыл дверь, выпуская бушующую детскую энергию.

— Хотя, по смыслу похоже, — хихикала Оля, крася губы у зеркала. — Когда новая – поиграть можно, жить без нее невозможно, а потом устаревает, и её меняют на версию посовременней.

— Ох, Королёва, ты у меня дождёшься, — пока Мишка жал кнопку лифта, я обнял Ляльку и поцеловал в шею, ощущая её спасительную реакцию. Невозможно поменять на новую, пока твое тело реагирует на её взгляд с поволокой, на взмах ресниц и стон сквозь зубы, пока она дергается от каждого касания и безмолвно рыдает после охренительного секса. Она не просто моя женщина, а жизнь моя… Даже когда пряталась от меня, то всё равно была рядом с каждым восходом солнца.

— Королёв, я тебя девять лет ждала, меня этим уже не напугать, — Оля обманом выскользнула из квартиры, прячась в компании сына, что тут же обнял её за ноги. — Идем, давай! Нас все ждут.

— Не начнут, не бойся.

— А женятся надолго? — снова начал сыпать вопросами Мишка, а когда я вошёл в лифт, нажал кнопку паркинга.

— А что? Катерину хочешь увести, чтобы с утра до вечера лопать шоколад и заедать мороженым? — присел на корточки, чтобы в глаза васильковые заглянуть. — Да?

— Нет, просто думаю…

— Ну, думай, это полезно, — я хотел было уже подняться, как очередной вопрос пригвоздил меня к полу.

— Быть может, ты уже не можешь без моей мамы? — Мишка зарумянился, голос стал тихим-тихим и, что не свойственно ему, довольно стеснительным. — И женишься на ней? Мы тогда сможем ходить на хоккей, как вчера, а перед сном играть в приставку, собирать паровозики, и мама моя будет громко хохотать, как вчера ночью…

В душе завязалась война: дикий, рвущиеся наружу хохот смешивался с щемящей любовью, что внутри разрывалась смертоносными снарядами. Олька раскраснелась точно так же, покачнулась, но вовремя поймала мою руку, чтобы устоять. Сжимал её дрожащие пальчики и всё старался подобрать правильные слова.

— Конечно, женюсь, — я протянул пацану руку. — А ты мне разрешишь взять твою маму в жены?

— Мам? — Мишка задрал голову, чтобы заглянуть ей в глаза. — Разрешить? Могу условие поставить, чтобы не щекотал тебя на ночь. А? Чего молчишь? Разрешить?

— Разреши, Миша… — прошептала Ляля, не сводя с меня своего влажного от застывших слёз взгляда.

— Разрешаю, дядь Мирон, — Миша отбил мне пятюню и громко захохотал.

— Тогда давай, пока мама не передумала, обещание с неё возьмём? — я подмигнул сыну и стал шарить по карманам, где уже несколько дней лежало кольцо. Эта немного обшарпанная коробочка прошла со мной многое. Просыпаясь на казённой панцирной кровати за пару минут до подъёма, я целовал кусок металла, болтающийся на цепочке рядом с крестиком, и желал ей доброго утра, а перед сном сжимал до боли в ладони и мечтал… Мечтал, что рано или поздно это всё закончится. А когда надежда стала слабеть, чтобы не выбросить его, отдал на хранение Лёвке, чтобы не выбросить в порыве гнева.

— Давай! Что будем просить? Колу по утрам вместо смузи из огурца и сельдерея? Или два часа с приставкой перед сном?

— Мелко, Мишань… Мелко… — я опустился на одно колено, достал коробочку и вытащил кольцо. — Ну, Королёва Олька Станиславовна, прогуляемся вместе до конца? Только вместе. Рядом. Рука об руку. Через все преграды, проблемы, ремонты, строительство дома, споры про школу, универ, помощниц? Ты подумай… До первого этажа есть время.

— Мишаня, — прошептала Оля. — Отвернись…

— Фу-у-у… Так и знал! — засмеялся Мишка, отвернулся и глаза закрыл, а Олька вдела свой пальчик в кольцо, что ждало её девять долгих лет и поцеловала меня. Губы её больше не были солеными. Сладость вновь к ним вернулась. Моя Сладкая девочка… Моя!

— Э! Что это? Без нас? — громко ухнул Царёв, как только створки лифта разъехались.

— Дядя Саша, а я разрешил жениться на маме! — Мишка просочился вдоль стеночки, продолжая прижимать ладошки к глазам и выбежал на парковку. — Только чтобы он не щекотал маму.

— Ябеда ты, Михал Миронович…

— Оля!!! — Катерина уже вовсю рыдала, собственно, как и её мама, и Любовь Григорьевна и даже мама Царёва вскинула глаза к потолку. Женщины утирали слёзы, прижимали руки к груди, наблюдая за происходящем.

— Щас Альке звякну, — бабушка Катерины достала телефон. — Скажу, что собственными окулярами видела, как её внучке предложение сделали!

— Нет! — я поднялся с колена, обнял свою долгожданную невесту. — БабАля тогда для меня бензопилу к следующей встрече припасет. Я ещё с топором толком не разобрался.

— Эх… Соколик… — горько вздохнула старушка, но телефон убрала. — Может, через год?

— Ладно… Через год уже можно…

Мы долго рассаживались по машинам, спорили, как ехать и заезжать ли по пути за мороженым для Кати и Мишки, но решив добраться до места назначения без пробок, отмели эту затею. Тишина воцарилась, лишь когда выехали с паркинга, а сын вырубился в своем модном кресле, откинув голову на большого мягкого зайца, что теперь вечно катался на заднем сидении. Олька улыбалась, рассматривая кольцо, гладила его, задерживаясь на скромном камне и вытирала слёзы. Не знаю, почему я решил подарить его, ведь сейчас могу позволить себе купить то, чего достойна моя Ляля, но именно этот золотой ободок нёс в себе все долгие годы ожидания. Символ того, что судьбу не обманешь, а боль – временная.

— Нам не обязательно жениться, Мироша, — внезапно выдала она, заставив меня челюсть уронить.

— Это ещё почему? — захотелось закурить, но теперь, когда в моей жизни появился Мишка, эта привычка стала какой-то неважной, бессмысленной. — Оля? Что там ты там придумала опять?

— Давай просто распишемся?

— Ещё чего? Мы ещё свадьбу Царёвых переплюнем, Ляль.

— Мы же с тобой уже не дети, Мирош. Царёв для Катьки старается, потому что она совсем девчонка, а мне уже это всё не нужно, — Оля положила руку на мою, сжала, пытаясь придать своим словам уверенности, но я-то прекрасно знал, что глупости это. Под слоем брони, которой она вынужденно обросла, до сих пор живёт моя Лялька в белых гольфиках, и вот ей я знатно задолжал.

— Лялька, — не стал проезжать на мигающий сигнал светофора, остановился, упустив своих из виду. — Ты чего? Передумала, так я быстро жопу тебе нарумяню!

— Просто… Мироша, это так быстро! Я вообще ничего не понимаю, утром встаю, а вокруг все чужое… Не моё… А вдруг ты баб водил в эту квартиру?

— Никого я туда не водил!

— Я даже с мамой твоей не знакома!

— Мы сейчас это исправим.

— Что? — Олька взвизгнула, а когда Мишаня заелозил в кресле, закрыла рот ладонями, а потом стала долбить кулаками по моей груди. — Пакость такая! Пакость! Ты когда мне об этом собирался сказать?

— Завтра, — я не выдержал и прижал её к себе, вбирая гневный шепот и тихое поскуливание. — Королёва…

— А почему ты Королёв? — сонный голос с заднего сидения перебил сигналы нервных водителей, которые громко напоминали, что мы застыли на центральном проспекте.

— Что, может, и с Мишкой поговоришь? — с вызовом зашипела Оля, дуя губы.

— Поговорю. Обязательно поговорю…

— Мироша, ты совсем не изменился, — вздохнула Оля и отвернулась к окну, пряча слезы и счастливую улыбку.

Весь путь до загородного бутик-отеля прошел в тишине. Ляля примирительно гладила мою руку, Мишка мирно сопел, забыв про свой вопрос, а я кайфовал. Как моя жизнь могла за несколько недель перевернуться вот так? А ведь Царёв прав был, когда однажды сказал, что когда мужчина любит по-настоящему, то мир из черно-белого превращается в калейдоскоп. Все с ног на голову перевернулось… Хотя нет. Это я на голове последние годы ходил, думая, что норм, жить можно. А пришли они… И ох**нно стало. Небо голубым, улыбки счастливыми, и лишь сердце суматошно билось, боясь, что сон это…